Чужая корона - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 6

Глава вторая. АНЖИНЕР

Что простые люди про все это говорили? А то, что вот раньше не трогали Цмока, и жили спокойно. А тут пан Михал много про себя подумал, высоко взлететь хотел. А Цмок его взял и сожрал! Михал думал его обмануть, ездил к чужинцам и купил там себе новомодный аркебуз — ладный такой, коротенький, — спрятал его за пазуху, пришел на старые вырубки и стал там сладкие речи водить: я-де, пан Цмок, пришел поклониться тебе, ясновельможный пан ты мой господарь! А Цмок, он нас, людей, простых и непростых, сразу видит насквозь. Вот он, Цмок, у него и спросил человеческим голосом:

— А что у тебя там, за пазухой, паныч? Не аркебуз ли, а?

Михал пык, мык… А Цмок — шасть из дрыгвы! И на него! Гам — и сожрал. То одной головой. А второй тоже гам — и Змицера сожрал. А третьей головой… А третьей головой на Цимоха посмотрел, посмотрел и сказал:

— А ты, Цимох, иди, скажи старому князю: и ему то же самое будет, когда он сюда сунется!

А после нырь в дрыгву, и поминай его как звали.

Цимох пришел к себе домой, а там уже сидит старый князь. Увидел он Цимоха, саблю выхватил — ш-шах! — и срубил Цимоху голову. Упала голова и говорит:

— Дурень ты, старый князь! Меня хоть на кладбище свезут и отпоют там по-людски, а от тебя и следа не останется.

Перепугался старый князь, саблю бросил, стал кричать:

— Чур, чур меня!

А потом как замолчал, так потом всю осень, всю зиму молчал, никому ни слова не сказал, сидел у себя в своем палаце, носа во двор не высовывал.

Потом пришла весна, и он тоже немного оттаял. Стал выходить, потом и выезжать. Но в пущу он еще долго не совался. А после все же сунулся. Потом стал ездить туда каждый день. Ездил всегда один, никого с собой не брал, брал только маленькую книжечку, к ней свинцовый карандаш. Наши видели его: едет, едет, говорят, потом вдруг остановится, задумается и, с коня не слезая, достанет свою книжечку, что-то в нее запишет — и поехал дальше. Но он ездил только по сухим местам, а к дрыгве даже и не поворачивал. Думал, наверное, что на сухом его Цмок не ухватит. Дурень был этот князь. Хоть грамоту знал, ой, дурень! Цмок, он разве один? Да если бы он был один, так разве бы о нем такое разное бы говорили? А то один говорит: этот Цмок, он трехголовый и здоровый, как сорок быков, а другой говорит: нет, он одноголовый, маленький, в нем и трех быков не наберется. Отчего это все? Да опять же оттого, говорю, что их, этих гадов Цмоков, много. Есть один главный Цмок, он трехголовый, самый здоровенный, он нашу землю со дна моря и поднял, а остальные Цмоки — это его дети, а может, и внуки. Иначе говоря, есть гад, а есть гаденыши. Вот те гаденыши могли бы того князя и на сухом месте поймать и сожрать.

Могли бы, да! Но старший, главный Цмок им такого приказу пока не давал, он, я так думаю, сам хотел с князем схватиться. Но еще было рано. Так думал Цмок. А князь, дурень, был рад! Ездил, ездил, потом стал ходить. И уже не один, а с гайдуками. Стал уже ходить по самым чащам. Опять его там наши видели: ходит, ходит, говорят, потом остановится, свою книжечку достанет, что-то в нее запишет — и дальше пошел.

Так то лето и прошло. Потом была зима. Ой, была лютая! Все заморозила! И тогда, по замерзшей дрыгве, стал князь в такие гиблые места заглядывать, что, думаю, Цмок его тогда только потому не сожрал, что он зимой, как и медведь, спит у себя в берлоге до самой весны. Где у Цмока берлога, я не знаю и потому ничего об этом не скажу. Я вообще, вы сами это видите, никогда ничего, чего точно не знаю, не болтаю.

Так вот, прошла зима, потеплело. Опять, все думали, князь полезет в самую дрыгву.

А нет! А он опять сидит в своем палаце, читает свою книжечку, в пущу не лезет. А тут уже дороги просохли, прибыл гонец от Великого князя, зовет нашего с собой в поход на Белого Царя. Вот так! Значит, не нашел он, наш Великий князь, в чужинцах ни подмоги, ни денег, решил один идти, всю славу брать себе. Кликнул клич на весь Край. Край хорошо откликнулся, все тогда быстро собрались и пошли с ним за Харонус. Было тогда большое войско, А наш старый князь идти в то войско отказался, сказал гонцу, что будто ждет он пана Юрия. Но мы-то знали, что он врет. Мы-то знали, что пан Юрий, его младший сын, уже который год свои белые косточки в чужой земельке парит. А то и вообще на дне морском. Но сказал старый князь — и сказал, отказался. Остался он один в своем логове, не пошел за Харонус. А другие все пошли, повел их на Царя Великий князь. И покрывали они себя славой. А старый князь не покрывал. Люди на него косо смотрели…

Но он людей уже не замечал! Все свою книжечку почитывал, подолгу у окна стоял, смотрел на пущу. Тут и зима пришла. Все наиславные князья да знатные паны за Харонусом храбро сражаются, а этот, говорили, что придумал! Как только утро приходит, он велит седлать коней и вместе со своим каштеляном Якубом берут они по пике — и едут на целый день в пущу. Как будто бы на кабана охотиться. Но так ни одного кабана они за всю зиму так и не привезли. И чему тут удивляться?! Когда мне про это сказали, так я им в ответ сказал так: да какой он, Якуб, доезжачий? Какой он охотник? Он только одно и умеет, что все что надо и не надо высматривать да под себя прихватывать, под ключ, глаз у него будет позорче, чем у коршуна. А что они пики берут… О, говорю! Да что же вы мне раньше про Якуба не сказали? Зима, я говорю, вон опять какая была лютая! Значит, это они опять по самым гиблым местам нюхались, а Цмок опять спал непробудным сном, вот на кого, я говорю, они…

Э, нет! Тут и я замолчал. Да и что тогда уже было говорить, когда зима уже закончилась, опять стало тепло, опять дрыгва стоит открытая, Цмок жив-здоров… И вообще, война закончилась, Великий князь из-за Харо- нуса вернулся. Ох, говорят, он знатно там повоевал, много людей побил и с той, и с этой стороны, много славы добыл и много всякого добра. Иначе говоря, паны потешились! И заключили с Царем вечный мир сроком на пять лет.

А старый князь как и тогда сидел, так и теперь сидит в своем палаце. И еще говорят, приехал к нему какой-то непростой человек, будто совсем чужинец, будто теперь наш старый князь по целым дням только с ним да с ним, с ним да с ним, и они беспрестанно о чем-то говорят, какие-то бумажки пишут да рисуют. Ну, они грамотные, им это можно!

А я что? А зачем мне та грамота? Мы, грабари, по- вашему копатели, и без нее живем. Посади мне на лопату хоть кого, хоть и на десять пудов какого человека, так я его за семь шагов отброшу. Вот это мое дело!

А еще я пущу знаю. И она меня знает. И уважает! С того я и кормлюсь. Как только снег сошел, так я лопату на плечо — и в пущу. Как снег пришел, так я домой, на печь, и опять до весны отдыхаю.

А тут опять весна. Я уже было стал ворочаться. И вдруг прибегает к нам сам войт и прямо с порога кричит:

— Демьян! Тебя Старый зовет! До себя!

Ой, как моя тогда обрадовалась! Ой, говорит, Демьян, паночек просто так кликать не будет! И я так думаю: да, это неспроста, а скорее всего не к добру. Потому как Не тот стал старый князь, каким он раньше был! Ну да чего тут теперь поделаешь? Пан скажет — хлоп поклонится. Взял я лопату на плечо, пошел до пана князя.

И вот пришел. А вот только подошел я к мосту, как из кустов выходят двое гайдуков и говорят:

— Демьян, ты куда?

— Князь позвал.

— А лопата зачем?

— Так а если копать.

— Копать пока не надо. Отдавай!

— Берите, — говорю.

Отдал я им лопату. Они вдвоем ее берут, чуть держат. Мне смешно. У меня лопата, она вся железная, и штык, и черенок. А острая! Да я бы их двоих пополам бы посек, когда бы захотел! А, ладно. Взяли они лопату, кинули с дороги. Один гайдук при ней остался, сторожить, я так ему велел, а второй повел меня по мосту. Красиво там! Озеро не наше, княжье, там везде чисто, порядок, чарот и осока везде с корнем повыдраны, ряска граблями собрана, берега все гладкие, в желтом песочке, сухие. Князь, думаю, так думает: сюда к нему Цмок не залезет. Так Цмок и под землей прорыться может, как крот, я это знаю!