Смерть волкам (СИ) - Чеблакова Анна. Страница 108
— Вы уже здесь, — сказал человек хриплым, скрипучим голосом, который показался Октаю знакомым. Он поставил фонарь на пол, и теперь Октай мог видеть лицо молодого оборотня, освещённое снизу вверх, но как выглядели двое других, всё ещё оставалось загадкой: оборотень стоял спиной, а человек прикрывал лицо шляпой и воротником.
— Мы тебя ждали целых полчаса, — сказал старший оборотень. Голос у него был низкий, хриплый, пугающий. — Мы замёрзли в этом доме, как собаки.
Он шагнул к человеку и ткнул его в грудь кулаком так, что он покачнулся. Октаю пришлось немного подползти вперёд и поглядеть в другую щель между досками, чтобы увидеть, что оборотень таким оригинальным способом дал человеку клочок бумаги. Тот медленно прочитал то, что там было написано, а потом поднял голову на оборотней:
— Что, опять? Это уж слишком.
— Что ты сказал? — спокойно переспросил «почтарь». Человек ответил не сразу, а когда ответил, Октай уловил дрожь в его голосе:
— Я уже сделал для вас всё, что мог. Я давал полицейским ложные наводки, чтобы они хватали бродяг, а не настоящих оборотней. Я добыл для вас селитру для взрывчатки. Я даже нарисовал для вас план станции, чтоб вам было легче её взорвать!
— Станция — это мало, — сказал жуткий голос. — Атаманша хочет, чтобы здесь перестали ходить те большие машины…
— Автобусы, — подсказал молодой.
— Я знаю, — огрызнулся другой оборотень. — Так что нам нужен план вокзала. И селитра.
— Дорога и так в плохом состоянии, — проскрипел человек. — Её построили на карсте. Не сегодня-завтра откроется новый провал, и автобусы встанут на несколько недель, прежде чем дорогу починят или проложат заново…
— Нам нужно, чтобы они встали навсегда, — хихикнул молодой оборотень.
В эту минуту незнакомец сделал шаг вперёд, вступил в квадрат света, и Октай чуть не упал: этот человек был не кто иной, как его старый знакомый, смотритель местного кладбища. Вот уж кто никак не подходил на роль сообщника оборотней! Видимо, смотритель кладбища думал также. Приподняв тощие руки, как будто сдаваясь, он заговорил:
— Я старый больной человек…
— Это лучше, чем быть старым больным оборотнем, — отрезал вервольф-здоровяк. — Или мертвецом.
Тут Октай услышал под собой треск, наполнивший его душу ужасом — одна из старых досок, на которую он опирался, не выдержала его веса и чуть-чуть надломилась. Пока он, замирая через каждые две секунды и сдерживая дыхание, перебирался на более устойчивое место, те спорили и спорили, но Октаю было не до того, чтобы вслушиваться. Когда он наконец добрался до достаточно крепкого участка потолка, они уже прекратили спорить и теперь договаривались о месте новой встречи.
— План будет готов через неделю, — пообещал старик. — Ты, Длиннота, на второе утро после полнолуния приходи к тому пню, похожему на медведя. Под камнем рядом с ним будет лежать письмо, которое ты отнесёшь Морике. Может, я и сам там буду.
— Смотри, не обмани, старик, — отозвался Длиннота, растягивая слова. Это прозвище очень подходило ему — он и в самом деле был длинный, на голову выше Октая, но при этом его тощая спина была согнута колесом, что вместе с длинными худющими руками и ногами придавало ему сходство с тонколапым пауком-сенокосцем. Приглядевшись к Длинноте, Октай решил про себя, что никогда прежде не видел настолько омерзительное существо — лошадиное лицо, покрытое багровыми прыщами, жёлтые зубы, то и дело обнажавшиеся в злобной ухмылке, блёклые глазёнки, в которых скопилась трусливая злоба. Второго Октай не мог рассмотреть — тот стоял к нему спиной и был совсем скрыт в тени. Единственное, что мог Октай сказать о нём — это то, что оборотень был невероятно огромен ростом.
Заговорщики ударили по рукам, и оборотни удалились. Старик-смотритель задул свечу в фонаре. Теперь его освещала только прибывающая луна, лучи которой падали внутрь дома через неплотно забитые окна и провалы в стенах. Бормоча что-то невнятное, он ушёл.
Спустя некоторое время Октай выбрался наружу и помчался вслед за уходившими оборотнями: чутьё и обоняние говорили ему, что они ушли в лес. Октай добежал до леса и долго плутал по нему, пока не был вынужден признать: он их потерял. Этот лес был ему незнаком, и он потратил немало времени, чтобы выбраться. Уже наступило утро, когда, уставший и несчастный, он добрался наконец до дома.
Он долго размышлял над тем, что ему довелось услышать, и чем больше он думал об этом, тем сильнее было у него ощущение, что он сунул нос в тёмное и грязное дело. Но так или иначе, теперь у него появилась ниточка, ведущая к Морике — и рвать эту ниточку он не собирался. По-хорошему, надо бы сообщить Веглао, обсудить с ней все эти дела — ведь она-то с ним всегда обсуждала свои планы. Но гордость и жажда действия не позволяли ему вернуться в Горы — на это ушло бы слишком много времени. Было бы легче, если бы Веглао была сейчас рядом с ним, но ведь она сама не пошла с ним. Что ж, он узнал всё без неё, значит, и действовать будет без неё.
Следующую неделю он следил за стариком. Тот был прав: его ни в чём не могли заподозрить. Пользуясь репутацией городского сумасшедшего, он спокойно бродил по всем улицам, в том числе и заброшенным, автобусному шоссе, заходил в таверны и магазины. Он редко с кем разговаривал, сказать по правде, он вообще не обращал внимания на горожан, а они — на него. Не раз старик заходил и на автобусный вокзал. Один молодой парень, работавший там, как-то окликнул его:
— Эй, дед! Ты никак уехать собрался?
Старик ответил ему долгим колючим взглядом и ничего не сказал.
Но чаще всего он ходил в заброшенную шахту. Шахта закрылась год назад после взрыва, унёсшего жизнь тридцати рабочих — неслыханная трагедия для такого маленького городка. Октай часто шёл вслед за ним до шахты, но внутрь не заходил: это было слишком опасно. Однако он быстро понял, чем старик там занимается: он готовил взрывчатку. Если что-то и взрывалось во время опытов, горожане могли принять это за небольшой обвал.
Тем временем приблизилось полнолуние. Октай специально для этой ночи подыскал в заброшенном квартале нежилой дом, где был подвал. В подвал вела железная дверь, правда, незапиравшаяся. От неё начиналась замшелая лестница, ведущая вниз. Подвал был почти совсем пуст, если не считать горы мусора в одном из углов. Осмотрев это место, юноша остался доволен. Окно здесь было всего одно, совсем маленькое, находившееся под потолком. Худенький Октай смог бы сюда пролезть, а вот волк, в которого он превращался, нет. В одном месте в стене были две металлические скобы. Октай убедился в том, что они накрепко вварены в бетон и волк вряд ли сможет их выломать.
В ночь накануне он натаскал лома и кирпичей от разрушающихся домов и завалил ими дверь снаружи. Потом разбил окно и тщательно выломал все осколки, чтобы не порезаться, когда будет залезать. Следом за этим Октай направился в жилую часть, на детскую площадку. Собственно, она состояла только из грибка, песочницы и качелей на цепях. Октай выломал цепи с помощью найденного гвоздодёра и унёс их с собой. Жалко было портить детишкам качели, но жизни запоздалых путников, которые могли завтра попасться ему на пути, Октай жалел ещё больше.
В полнолуние, едва наступили сумерки, он влез через окно в подвал и подошёл к скобам. Усевшись на холодный и жёсткий пол, юноша, преодолевая дрожь, привязал конец одной цепи к нижней скобе и обмотал ею свою талию. В таком неудобном положении он стал ждать превращения.
План Октая сработал: в эту ночь от его клыков никто из горожан не пострадал. Наутро он очнулся под окном, вся стена под которым была расцарапана. Когти оборотня рассекли бетон, словно влажную землю. Также была разорвана, словно ткань, верхняя часть двери. На обрывках металла и на осколках стекла серели клочки волчьей шерсти. Кожа и мышцы на поясе Октая были кое-где разодраны цепями. Впрочем, раны быстро зажили. Конечно, от них остались уродливые рубцы, но к шрамам Октаю было не привыкать. Отдохнув и перевязав раны, он выбрался через окно на волю и отправился на поиски завтрака. Было ещё очень рано, и он, добравшись до ближайшего сельского дома, без труда проник в курятник, где украл два яйца из гнезда. Совесть при этом услужливо молчала. В конце концов, эти оглушительно галдящие куры и так нанесут за сегодняшний день ещё пять-шесть яиц.