Смерть волкам (СИ) - Чеблакова Анна. Страница 146

— Это я, Веглао.

Последовала короткая пауза, а потом в маленький проём между вершиной арки и завалом просунулась смуглая рука Октая. Веглао услышала его радостный голос:

— Веглао! Ты здесь! Ну и напугала ты нас!

Улыбаясь, Веглао вытянулась вперёд и пожала протянутую руку Октая. Она была холодной и мокрой — её друзья недавно плыли по холодному подземному озеру, чтобы помочь ей. Веглао стало жаль, что она не сможет сейчас протиснуться в узкое отверстие и обнять обоих юношей — только сейчас она осознала, как сильно соскучилась по ним.

Рука Октая исчезла, и после короткой возни в дыру просунулась ладонь Рэйварго. Нащупав ладошку Веглао, он тут же осторожно сжал её.

— Как ты там? — донёсся до Веглао его голос, ласковый и встревоженный. — Ты хоть иногда выходишь наружу?

— Нечасто. Я хочу получше изучить пещеры.

— Тебя никто не обижает? — спросил Октай.

— Я сама обижу кого хочешь. Ребята, мне надо кое-что сказать.

Рэйварго отпустил её руку и, судя по звукам, отодвинулся в сторону. Почти сразу же свет замигал.

— Ох нет! — послышался голос Рэйварго. — Пойду, поправлю фонарь, а то упадёт.

Октай оттащил ещё несколько камней, и теперь смог, поднявшись на один из них, заглянуть в расщелину. Увидев его лицо, Веглао радостно улыбнулась в ответ на его улыбку. Они не виделись всего неделю, а она уже соскучилась по нему. Как всё-таки хорошо, что он пошёл с ней, не остался в Лесистых Горах.

— Ну как, можно подступиться к этому гаду? — спросил Октай. Веглао вздохнула:

— Мне не разрешают даже слушать его речи. Но зато я знаю, где он спит. Его охраняют двое телохранителей в соседних комнатах. Кстати, за попытку убийства вождя здесь смертная казнь.

— Какая казнь?

— Сбрасывают в пропасть. Мне об этом уже рассказали.

— Секундочку… Что, Рэйварго?

— Скажи ей, что в случае чего мы её спасём, — донёсся до Веглао приглушённый голос молодого человека. Октай обернулся:

— Он сказал, что…

— Я слышала. Скажи ему спасибо.

— Я слышал, — отозвался Рэйварго. Судя по голосу, он улыбался.

Веглао снова повернулась к Октаю:

— Кривой Коготь идёт на дело, но куда, я не знаю. На речи меня пока что не пускают, а остальные оборотни либо ничего не знают, либо молчат, как рыбы. Знаю одно: он и его стая выходят послезавтра с утра. Их довольно много. Завтрашней ночью я хочу убить его во сне, но мне нужна будет ваша помощь. Сможете до того времени разгрести завал?

— Не до конца, но пролезть сможем, — ответил Октай. — Ты можешь нам не помогать.

Веглао и так не могла помочь — она слишком долго отсутствовала, это могли заметить. Пожав ещё раз на прощание руки друзей и пообещав им быть осторожнее, она зашагала обратно в коридор, чувствуя себя так, как будто возвращается в тюремную камеру после короткой прогулки на свежем воздухе.

12

На другой день Веглао впервые услышала речь Кривого Когтя.

Уже давно оборотни не устраивали такого пиршества. В восьмиугольном зале над кострами жарились огромный бык и несколько овец — животные из маленького стада, которое вместе с пастушком-грондийцем заблудилось в горах. Кроме них, было наловлено немало куропаток, ящериц, ворон, сурков и змей, собрано множество яиц и плодов. Завтра утром Кривой Коготь выступал в поход, и собирался отпраздновать это событие с большим размахом.

К вечеру в вестибюле собрались все несколько сотен оборотней, которые населяли город. Выползли из своих углов даже те, кто от старости или болезни еле могли ходить. Хотя львиная доля, конечно, досталась Кривому Когтю и его «воинам», все наелись до отвала. После праздничного обеда Кривой Коготь выпрямился во весь рост на своём помосте и призвал зал к тишине. Все тут же успокоились, как будто Кривой Коготь повернул рубильник, включавший и выключавший всеобщий шум.

— Завтра — великий день, — начал он без всяких предисловий. — Завтра с этих гор спустятся триста волков, которые разорвут старый мир в клочья. Люди слишком долго были главными в этом мире. Они называют нас животными, грязными тварями, говорят, что мы недостойны жизни. Посмотрим, что они скажут, когда мы победим и загоним их самих в эти вшивые ликантрозории!

Несколько десятков оборотней ответили криками и вскинутыми кулаками. Даже со своего места Веглао видела, как ярко сверкают глаза Кривого Когтя. Он казался одержимым. Веглао не знала, все ли оборотни верят в то, что он говорит, но она точно знала, что сам он верит в это всем своим нутром.

— Мы — это сила, — сказал Кривой Коготь. — Мы — это ярость. И мы победим. Наша цель — не только Донирет. Наша цель — не только Берния. Наша цель — это весь мир!

Он почти выкрикнул последние слова, поднимая руки вверх. Зал взревел, как будто из скрюченных пальцев вожака протянулись невидимые нити, передавшие всем долю его уверенности.

«Не может быть, чтобы они все в это верили, — подумала Веглао, нервно оглядываясь по сторонам. — Вот ведь бредятина…»

— А пока, — продолжал греметь Кривой Коготь, — у нас есть время для веселья. Проводите нас в путь достойно! Пойте, веселитесь!

После этих слов, как по команде, заиграла музыка. У них, оказывается, были музыкальные инструменты — два обтянутых кожей барабана, несколько дудок из тростника и дерева, и даже одна гитара, а вскоре кто-то заиграл на гармошке. Оборотень по прозвищу Рожа (его так прозвали за то, что левая сторона его лица была изуродована, так же как и шея, зубами оборотня, после чего он не мог говорить) играл на гитаре старые песни, весёлые — «На зелёном берегу», «Дед», «Весёлая вдова», «Моя подружка», грустные — «Вернись ко мне», «Навсегда», «Дождь», «В мой старый дом», воинственные — «Дым над полями», «Убили парня моего», «Не забудем». Были и такие песни, которых Веглао раньше никогда не слышала, эти песни были сложены оборотнями из стаи. В одной из них, протяжной и печальной, перечислялись имена оборотней — соратников Когтя, убитых девятнадцать лет назад в войне с Лантадиком Нерелом, и регулярно повторялся припев: «Мы помним всех, мы помним всё, мы не забудем ничего». Эти песни и по мелодии, и по тексту были на порядок ниже других, придуманных в разное время бернийскими поэтами, известными и неизвестными, во времена правления кабрианцев, Великой Революции, Гражданских войн, в городах, деревнях, на полях сражений, в подвалах и тюрьмах — но было сразу видно, что Кривому Когтю больше нравятся те, что были придуманы про него.

Некоторые оборотни просто пили, ели и подпевали, но многие из тех, кто помоложе, вскоре принялись плясать. Танцевали они парами, не особенно изящно, но зато энергично, и при этом парни так отчаянно лапали девчонок, что смотреть на это было неприятно. Тальнар обнял Заячью Губу за талию, и они вместе медленно закружились между другими парами. Веглао невольно отметила, что Тальнар всё ещё изящен в движениях. А вот его супруга двигалась не особо красиво, и то и дело наступала кавалеру на ногу. Тальнар при этом не морщился, не шикал на неё. Всё время он смотрел на неё с усталой, ласковой, но при этом почти равнодушной улыбкой. А в её глазах светилось слепое баранье счастье. Веглао заметила, что у неё довольно кругленький живот, и её охватило какое-то странное ощущение. Она попыталась представить, как Тальнар и его жена делают это, и не смогла, так ей стало неловко. Она сердито тряхнула головой и, сжав зубы, растёрла пальцами веки, отгоняя назад слёзы, которых, как она пыталась себя убедить, вовсе не было. Слёзы появились не от ревности, а скорее от разочарования: ведь видно же, что Заячья Губа беременна, а отец её ребёнка смотрит на неё с плохо скрытым равнодушием. Нет, не в этого Тальнара она была влюблена.

Вскоре они прекратили танцевать и, выйдя с середины пещеры, сели рядом с Веглао. К её неудовольствию, Тальнар сел между ней и Заячьей Губой. Повернув к Веглао голову, Тальнар спокойно поинтересовался:

— Как мы танцевали?

— Хорошо, — отозвалась Веглао. Ей не хотелось разговаривать. Стыд перед Тальнаром мешался в ней с брезгливостью. Как это ужасно — жалеть и презирать в одно и то же время.