Смерть волкам (СИ) - Чеблакова Анна. Страница 151

— Что?! — взревел Коготь, отталкивая его от себя так, что он врезался спиной в стену. — На сутки?! Мы должны прийти в Донирет к полнолунию, я не могу потерять ни одного дня!

— Но, мой вождь, — ответил врач, держась за стену, — ты хотел выйти в путь сегодня с утра, и этого не получится. Твоя рана слишком свежа. Она должна зарасти, иначе на жаре она воспалится. Ты же помнишь, что случилось с Тельмиром Косоглазым два года назад, бык на охоте пропорол ему бок, и тот умер от того, что рана начала гнить…

Упоминание о сильном и верном охотнике произвело нужное действие. Кривой Коготь соизволил отложить поход на несколько часов — теперь он хотел выйти после полудня, когда жара начнёт спадать. Отодвинуть время ещё на сколько-нибудь он категорически отказался. Нескольким оборотням он отдал приказ немедленно отправиться в погоню за злоумышленниками и доставить их живыми или мёртвыми. После этого лекарь продолжил заниматься его раной, и едва он успел закрепить повязку, как Кривой Коготь велел бить в барабаны — созывать свою стаю в главный зал.

В этом не было большой необходимости — большая часть стаи уже была в восьмиугольном зале, и вся эта огромная толпа гудела разговорами. Никто толком ничего не знал, но у каждого была своя версия того, что случилось, кто виноват и что теперь делать. Бой барабана был встречен единодушным облегчённым вздохом: он всегда означал, что вождь сейчас выйдет на трибуну. Этот раз не стал исключением — вскоре по залу пробежал тихий благоговейный ропот, означавший, что вожак здесь. Когда Кривой Коготь на слегка дрожащих ногах поднялся на трибуну, кое-где раздались робкие аплодисменты, которые тут же стихли — лицо Кривого Когтя было ужасным. В нём не было ни кровинки, даже его всегда красные губы были сейчас белыми, словно снег. Глаза, напротив, налились кровью и взгляд их казался безумным. Стало очень тихо; казалось, что оборотни прекратили не только шептаться и переговариваться, но даже дышать, даже шевелиться.

Кривой Коготь всё ещё молчал. Дыша тяжело и хрипло, он обводил толпу безумным яростным взглядом, как будто искал затаившихся врагов, и это молчание становилось уже невыносимым. Наконец он разжал свои бледные губы:

— Все из вас хотят знать, что произошло сегодня ночью?

Как будто на этот вопрос можно было ответить «нет». Ответом было мёртвое молчание. Почти не поворачивая головы, Тальнар оглядел мельком других оборотней. У всех до одного — одно и то же: опущенные головы, безвольно повисшие или нервно стиснутые руки, лица не просто бледные, а мучнистые, в глазах страх и бесконечно повторяющийся вопрос: что дальше, что, что, что?

— Я скажу вам, — Кривой Коготь подался вперёд, даже чуть склонился, будто желая проникнуть своими словами в душу каждому. Будь перед ним кафедра, он оперся бы на неё, как лектор. — Я скажу вам, что произошло.

Всё то же молчание, такое тяжёлое, полное застывшего ужаса, что, казалось, можно было ощутить его, словно холод.

— Этой ночью, — он приправил свой голос благородной горечью, но даже она не могла бы скрыть от других, не отравленных ещё этим голосом, переполняющую его испуганную злобу, — было совершено самое страшное из преступлений, которые возможны в нашей стае. Я не устаю говорить вам, что среди нас, среди вольных диких зверей, я — залог вашей воли, вашей теперешней свободы, вашего будущего счастья! Я — вождь! Не будет меня — не будет и вас! Я неприкосновенен!

— Да… Да, отец наш… Да, вожак!.. — пока ещё слабые, робкие, но слышались голоса оборотней, поднимались головы, вспыхивали глаза.

— Меня, вашего вожака, пытались убить, — продолжал Кривой Коготь, понемногу успокаиваясь и начиная вновь чувствовать себя в своей стихии. — Убить подло, исподтишка — так, как действуют эти собаки, что зовут себя людьми!

Слабый ропот, владевший толпой, быстро перерос в нестройный хор вздохов, вскриков, плача, мольбы. Но владело это бешенство не всеми, далеко не всеми. Только некоторые, особенно те, кто стоял ближе к Кривому Когтю, выли и простирались перед ним, те же, кто стоял в отдалении, нервно вздрагивали, вбирали головы в плечи, опускали лица ниже.

— Вам известны наши законы! — гремел его голос. — Они не могли уйти далеко! Мы найдём их! Мы будем судить их по нашему праву! Пропасть ждёт крови!

Этот рык, которым предварялась каждая казнь, отразился от низкого потолка вместе с почти заглушившими эхо воплями оборотней, обожавших своего вожака. «Да что же это такое, — мысленно взвился Тальнар, — кто только придумал эту дурацкую фразу! Как не надоест её повторять!» Инстинктивно он вскинул руки к голове, стремясь защитить уши от воплей, а глаза — от страшного видения: на дне пропасти лежит Веглао, изломанная, с быстро текущей изо рта кровью.

— Что с тобой, милый? — робко спросила Заячья Губа, нетвёрдо стоявшая рядом и цеплявшаяся за его плечо. Тальнар опустил руки.

— Ничего, — одним движением губ шепнул он. Не поднимая головы до конца, он огляделся по сторонам и наткнулся взглядом на Авраса. Тот стоял в двух или трёх шагах от него. Спина у него была прямой, плечи развёрнуты, но голова опущена. А когда Тальнар присмотрелся, то увидел на склонённом лице Авраса выражение настоящего бешенства. Губы оборотня чуть шевелились, приоткрывая стиснутые челюсти, а глаза, это было видно даже в полумраке, яростно сверкали. Руки Авраса были сжаты в кулаки. Любой мог подумать, что эта ярость, эти беззвучные ругательства адресованы тем, кто напал сегодня на Кривого Когтя, вот только Тальнар так не думал. Потому что всего только час назад им удалось остаться наедине, и в коротком разговоре Тальнар передал ему все слова, которые во время танца шептала ему Веглао.

15

— Никого не ранило? — Веглао ощупала кудрявую голову Октая, плечи Рэйварго.

— Осторожно… — простонал Рэйварго. — Кто-то ударил меня ножом.

— Прости… Кажется, меня оглушило.

— Меня тоже, — отозвался Рэйварго. — Я пришёл в себя минуту назад.

— Веглао, ты можешь встать? — подал голос Октай.

— Попробую… — Держась одной рукой за ладонь Октая, Веглао попыталась встать, но не успела она разогнуть колени, как ткнулась макушкой в камень. От этого её движения наверху что-то хрустнуло, и на головы друзьям упало несколько мелких камешков.

— Ой! Осторожно! — испуганно выдохнул Октай.

— Плохо дело, — устало простонала Веглао, снова осторожно опускаясь на колени. — У кого-нибудь из вас есть спички?

— Были только у меня. Они размокли, — откликнулся Рэйварго.

— А фонарь?

— Я потерял его в тюрьме, — виноватым голосом проговорил Октай.

— Там не до того было, — проговорил Рэйварго успокаивающе. Обморочный тон его голоса совсем не понравился Веглао. Насколько серьёзно он ранен? Судя по тому, что запах крови отнюдь не стал слабее, рана не такая уж и лёгкая. Впрочем, даже если и нет, ему всё равно уже не спастись, так же как и ей, и Октаю… Она поскорее отогнала эту мысль: не об этом сейчас надо думать, а о том, как выбраться!

— Ребята, — тихо сказал Октай, — я что-то чувствую… вроде дуновение воздуха. Слабое-слабое. Сверху, с моей стороны.

Веглао услышала шорох влажного рукава Октая, когда он поднял руку и стал осторожно ощупывать камни над своей головой. Другая его рука по-прежнему крепко сжимала ладошку Веглао, и девочка чувствовала в ней дрожь. Она хотела успокаивающе пожать руку Октаю, сказать ему, чтоб он не боялся, но тут поняла, что дрожит её собственная рука.

— Я попробую подняться, — сказал Октай. Он зашевелился, двигаясь вверх, но не успели его колени приподняться над землёй хотя бы на длину ладони, как его голова ткнулась в камень, и сверху послышался устрашающий шорох и треск. На голову Веглао посыпался песок. Девушка зажмурилась и привалилась к стене, от страха почти снова потеряв сознание, и смутно услышала, как Октай опустился назад.

— Всё будет хорошо, — дрожащим голосом сказал Рэйварго. — Всё будет хорошо, не надо терять надежду…

Но он сам, судя по голосу, уже эту надежду потерял. Веглао чувствовала, как в глубине её груди что-то дрожит и мечется — нет, это не оборотень, это паника.