Роковое наследие - Скуркис Юлия. Страница 8

— Плохо за мной приглядываете, — сказала Анаис.

— А какой тебе резон убегать? — хмыкнул стражник. Поднялся и растолкал второго. — Вокруг замка защитный контур. Далеко тебе не уйти, догоним.

— Тоже верно, — буркнула девушка.

Ее проводили до комнаты, больше напоминавшей келью аскета. Серые стены, грубо сколоченный лежак без матраца, подушки и одеяла. И всё.

Когда страж собрался запереть дверь, Анаис опомнилась и крикнула вслед:

— Хлеба и воды принеси! Эй! И не запирай! Сам же сказал, что мне нет резона сбегать.

— Нечего ночью по замку шататься. Еще сопрешь чего.

Через некоторое время явилась заспанная девушка с подносом.

— Госпожа травница, — она поставила ношу на лежак за неимением другой меблировки, — не могли бы вы мне помочь…

Анаис отпила родниковой воды из жестяной кружки, откусила от краюхи и принялась сосредоточенно жевать, разглядывая девушку. Та переминалась с ноги на ногу и зябко куталась в шаль.

— И чем же я могу помочь? — прожевав, поинтересовалась Анаис. Предположила: — Небось, приворотное зелье нужно?

— Нет, — улыбнулась девушка, и на щеках появились очаровательные ямочки. — Мне бы яда немного, желательно с мгновенным действием.

Анаис поперхнулась. Что она слышит от этого белокурой, очаровательной малышки? Немножечко яда. Совсем чуть-чуть, капельку, но чтобы самого страшного и эффективного.

— Я правильно поняла, ты просишь изготовить для тебя хорошей отравы?

— Не для меня лично, — замялась девушка. — Мой отец тяжело болен, и лекарь сказал, что ему не выкарабкаться. У нас нет денег для прерывания жизни. — Девушка всхлипнула. — Даже на обряд освобождения души из плена мертвого тела не набирается.

— А сколько стоят ритуальные услуги? — спросила Анаис, хмурясь.

— Двенадцать золотых — прерывание. Десять серебряных — обряд.

— М-да, — протянула Анаис. — Но ты же знаешь, что самоубийство богами не приветствуется?

— Это не будет самоубийством, — решительно подытожила девушка.

Анаис призадумалась. Не очередная ли это попытка проверить ее на вшивость? Если выяснится, что она стала соучастницей убийства, в лучшем случае ее выставят за пределы государства и никогда больше не впустят. Это — в лучшем.

— У меня нет ядов, — сказала она.

— Я заплачу! — девушка молитвенно сложила руки.

— Завтра я навещу твоего отца, — пообещала Анаис. — Возможно, смогу как-то облегчить его страдания.

— Лекарства уже не помогают, — вздохнула девушка.

Анаис промолчала. Вернула поднос. Девушка ссутулилась и понуро побрела к двери.

Лязгнул замок, и наступила тишина.

Магистр Петерик Слэг остановился у окна, сложил руки на груди и посмотрел вверх, туда, где между башнями Академии виднелся клочок неба. Слэгу никогда не нравился кабинет на первом этаже с видом на двор-колодец. Он мечтал перебраться в другое помещение, куда хоть изредка заглядывает солнце. Хотя «мечтал» — не вполне подходящее слово. Лет десять-пятнадцать назад Слэг еще мог его употребить, но с тех пор много воды утекло.

Петерик хорошо помнил тот день, когда впервые вошел сюда. Он был полон дерзких замыслов и радужных надежд. «В точности как эти двое». Слэг, оглянулся.

Студенты корпели над свитками. Обычное дело. Раз в несколько лет подпорченные плесенью трактаты приходилось переписывать, ведь невозможно бесконечно обновлять их заклинаниями. Проклятая сырость! Проклятый кабинет!

Слэг зашелся кашлем. От мучительного приступа все его тело содрогнулось. «Однажды я выплюну легкие», — мрачно подумал он, отдышавшись.

Студенты лишь первое время отрывались от работы и предлагали посильную помощь, но наставник отказывался. Иногда в довольно резкой форме. И они перестали обращать внимание на его приступы.

Слэг подошел к столу, налил из графина воды, которая, как ему казалось, пахла тиной. Накапал в стакан целебной настойки и сделал пару глотков. Поморщился от набившего оскомину вкуса кореньев и трав. Слэг давно заметил, что зелье перестало помогать. Не то чтобы совсем — дома или в поездках оно действовало, — но стоило принести флакон в кабинет, и зелье теряло силу. Приходилось заказывать новое. Та же история с зачарованными от порчи свитками. У коллег они хранились десятилетиями, но в его кабинете, наверное, была какая-то особенная сырость.

«И стены давят. Нестерпимо давят стены! — Слэг брякнул стаканом о каменную столешницу. Звякнуло. Порез на руке набух кровью. — А ведь только вчера зачаровал на ударостойкость».

Молодые люди вскочили и, несмотря на протесты магистра, бросились неумело перевязывать рану. «С какого же они факультета? — попытался припомнить Слэг. — Явно не со знахарского». Багряные капли шлепались на пол. Магистр откинул со лба сальные космы, сощурился, пытаясь разглядеть который из его подопечных Хотар Лебериус, а который Андо Атранкас.

В академии уже давно сложилась традиция отсылать провинившихся студентов в кабинет магистра Слэга — переписывать старые свитки. Как показывала многолетняя практика, хулиганы действительно раскаивались, у них появлялись зачатки усидчивости и терпения. Ко всему прочему это давало руководству право отказать магистру в новом помещении: «Гибнут находящиеся в вашем ведении документы? Но позвольте, любезнейший Слэг, не в прошлом ли месяце были переписаны сто двадцать шесть свитков из вашей коллекции? Ну хорошо, не вашей! Ценные? Все действительно ценные свитки хранятся в другом месте».

С этим можно было поспорить, но Слэг прекрасно понимал: делать этого не стоит. История целительства преподавалась как общеобразовательная сопутствующая дисциплина в курсе «Зельеварение» и в два счета могла стать необязательной.

Слэг опять закашлялся и, прижав пораненную руку к впалой груди, ушел в хранилище. Разумнее было бы отправиться на воздух, но стоит начальству заметить, что он прохлаждается, как пить дать прогонят со службы. Шустрых да быстрых много развелось, а место в Академии — лакомый кусочек, даже в таком подземелье.

Слэг привалился к стеллажу, доверху заваленному свитками, согнулся в три погибели. Кашель был хриплый, даже лающий, и в груди от него пламенело, точно кто-то раздувал уголья. Магистр, измученный приступом, присел на корточки. По щекам потекли слезы. Он вытер лицо рукавом заношенной мантии, пошарил в кармане, разыскивая коробочку с пилюлями. Но вдруг замер, уставившись на растрескавшийся пол.

Складывалось впечатление, будто что-то хотело пробиться наружу из-под каменной плиты. Трещины разбегались от ее центра, где вспучился небольшой бугорок.

Слэг ковырнул ногтем этот выступ, и камень легко раскрошился. Магистр почувствовал, как по спине пробежали мурашки: порой у него случалась такая реакция на сильные магические эманации. Под землей что-то было, что-то необычайно мощное, раз уж оно смогло подняться к поверхности через древний монолит под Эридой.

— Атранкас! Лебериус! — позвал магистр подопечных и снова зашелся кашлем.

Студенты прибежали в хранилище.

— Копните-ка вон там, — указал Слэг.

Студенты стали ковырять пол. Плита крошилась, как трухлявое дерево. Вскоре в образовавшемся углублении показался угольно-черный камень величиной с кулак.

Утро наступило так быстро, что Анаис засомневалась: спала она или просто моргнула и обнаружила, как высоко поднялся Лит? Но в памяти всплыли обрывки сновидения. Казалось, что под ногтями застряло крошево эридского монолита.

Спина затекла. Девушка встала с лежака, потянулась и прислушалась. Жизнь в замке уже кипела: туда-сюда сновали люди, чем-то гремели, перекрикивались. Анаис попыталась разобрать, о чем судачат слуги, но в этот момент загремел ключ в замке. Вчерашняя горе-отравительница отперла дверь. Бледная, с синяками под глазами, она молча бухнула на лежак поднос и хотела уйти, но Анаис ее остановила:

— Проводи меня к отцу…

Больной непрерывно стонал и, судя по всему, уже дошел до той стадии, когда перестают узнавать окружающих, а реальность становится неотличимой от бреда. Его мышцы настолько усохли, что лежавшие поверх одеяла руки казались состоящими из костей, обтянутых кожей. Анаис склонилась над медленно и мучительно умирающим человеком. Его дочь стояла рядом хмуро смотрела на нее.