Многоликое волшебство - Лебедев Дмитрий. Страница 48

Тяжелая кавалерия была самой малочисленной, но оставляла наиболее внушительное впечатление. Они были почти полным аналогом хаббадских рыцарей. Огромные кони, принадлежавшие, казалось, совершенно не к тому виду, что лошадки кочевников, одним своим видом внушавшие ужас, были к тому же закованы в сплошную броню практически с ног до головы. Помимо этого на них были подковы с шипами, загибающимися кверху, и по слухам они были обучены хлесткому удару копытом снизу вверх, рассекающему кожаные доспехи, словно шелк. Многочисленные шипы и рога на морде, само собой, были чисто для устрашения, чего с таким огромным животным добиться было не сложно. Сами же рыцари были тоже закованы в броню с ног до головы, увенчанной сплошным шлемом, на котором оставлены только узкие прорези для глаз. Шлем у каждого рыцаря был свой, как правило тоже рогатый, как у коня. Многообразие шлемов действительно поражало, потому как трудно было поверить, что можно выдумать столько вариантов обычной кастрюли, одеваемой на голову. Под доспехами рыцари носили тончайшие, струящиеся как бархат кольчуги, выкованные из особым способом закаленной стали, что позволяло ей держать чуть ли не попадание болта. Вооружение рыцарей описывать достаточно сложно, потому как большая его часть была Тиллию не знакома, за исключением, разумеется, тяжелого двуручного меча, длинного копья, кистеня и булавы. Помимо этого на рыцаре и его коне отовсюду торчали какие-то концы цепей, косы, ножны, непонятные предметы, имевшие множественные острые стороны. В общем, каждый рыцарь вызывал ощущение передвижной помеси крепости с арсеналом, чем, по всей видимости, и являлся. Когда он увидел, с каким проворством они способны двигаться, то поймал себя на мысли, что слава богам их не так уж много, а то в живых бы никого в Хаббаде не осталось.

Глядя на все это, Тиллий поймал себя на невеселой мысли, что тот факт, что он отгородился теперь щитом, почти ничего не значит, потому как никакого способа причинить Серроусу вред в голову не приходит, а следовательно и скрывать, кроме враждебного настроения, особенно нечего. Первые дни после того, как Валерий поставил ему защиту от проникновения в мысли, он испытывал некоторую иллюзию прилива сил, настроение заметно улучшилось, казалось, что теперь-то он покажет, каков старый книжник Тиллий на деле, и как рано сбросили его со счетов. Он бродил по замку, время от времени начиная хихикать, предвкушая возмездие и представляя уже себя героем, спасающим Хаббад. Перспектива оказаться под занавес своей блеклой жизни героем была почти так же заманчива, как управление империей из-за чужой спины, особенно если учесть, что жить ему явно осталось не двадцать лет и вкусить прелестей власти полной ложкой не удастся, не говоря уж о радостях плотских. Тогда как героическая стезя обещала немало привлекательного. В случае успеха он вполне мог получить неплохое положение в Хаббаде и добиться, по сути, того же, что было намечено в первоначальном плане, но при полной благодарностей поддержке народа. Вообще, чем меньше остается жить, тем интереснее становится не то, что тебе удастся получить завтра, а что о тебе будут говорить послепослезавтра, когда тебя уже и не будет. С такой точки зрения преимущества нового плана — неоспоримы, потому что сказителям свойственно забывать маловажные детали, и никто скорее всего так и не узнает, что началось все тоже с его подачи. Все замечательно, перед глазами уже эпические картины, благодарные лица, обращенные к спасителю…

Как тут не усмехнуться в сердцах… Но потом пришло отрезвление. Достаточно было поприсутствовать на совете, среди суровых вождей Мондарка, быстро ориентирующихся в ситуации, навязывающих Серроусу телохранителей, чтобы понять, что шансов на успех почти не будет. И это не говоря уже о том, что король сам по себе практически неуязвим и способен на три шага опережать противника, реагируя на опасность до ее возникновения. Рассчитывать можно только на случайность. Оставалось терпеливо ждать, не особенно надеясь в случае удачи остаться в живых, потому как если даже и удастся подловить Серроуса, то глупо рассчитывать, что телохранители дадут ему шанс скрыться.

Ладно, придется ждать без мыслей о себе и глядеть уныло на сворачивающийся огромный лагерь. Первые сотни уже потянулись бесконечными колоннами в сторону Эргосского перевала. Поток поменьше тек в направлении Курранского перевала. Караван войны набирал ход. Гигантский маховик раскручивался и неизвестно, удастся ли его чем-либо остановить…

Относя перед рассветом Валерию обещанные ключи и кое-какую мелочевку из его покоев, о назначении большей части из которой, как например каких-то потертых пуговиц и медных ниток, обрывков ткани и тому подобного барахла, можно было только догадываться, он поинтересовался, чем тот займется, убежав, втайне надеясь, что сейчас последуют заверения в общности их пути и целей, будет предложено совместно решить…

В общем, ничего подобного не произошло. С удивлением глядя Тиллию в глаза, чародей сообщил:

— Для начала проберусь в какой-нибудь крупный город и на неделю — по кабакам да борделям, а потом, — Валерий машинально протянул руку почесать бороду, но длина цепи позволяла только посмотреть на пальцы, не дотягивающиеся на несколько сантиметров, помахать ими и плюнуть на эту затею, — надо посчитаться с одним дружком. — Посмотрев на застывшего с отвалившейся челюстью Тиллия, он добавил: — А ты что думал? Что я тут же брошусь мир спасать? Забавно…

Да, поди разбери его. Сколько лет они прожили бок о бок в Эргосе, а до сих пор Тиллий не мог похвастать, что хотя бы отдаленно понимает чародея. Хотя, с чего бы ему бросаться на помощь недоделанному книжнику? Каждый из них честно выполнил свою часть соглашения, Валерий щит ему поставил, ключи получил, но это не делало их единомышленниками. Сообщниками на какой-то момент — да, но ощущение, что теперь они навсегда одной веревкой повязаны — не более чем иллюзии.

Одному, так одному. Придется болтаться как привязанному за Серроусом, непонятно для чего таскающим его повсюду с собой, и выжидать, когда будет момент поудачнее, чтобы предать своего ученика. Неплохой способ вразумлять тобой же неправильно и воспитанного ученика… Кто должен платить за ошибки наставника? Ну, правильно, — ученик. А обделавшийся еще в герои постарается вылезти…

Да ну его к черту, думать. Только хуже, а в нужном направлении — как в стенку уперся. А может, подождать? Может, Серроус еще предложит ему достойное место?

Да нет. Теперь уже вряд ли. После того, как он помогал Валерию убежать? Кол — вот ему самое достойное место.

Там, где прошла бесконечная колонна, запорошенное снегом поле превратилось в жидкую кашеобразную грязь, долго не хотевшую замерзать. Наивно было полагать, что по весне здесь удастся что-либо вырастить. Что ж, война есть война. Чего только не спрячешь под лишенными смысла, а потому неопровержимыми утверждениями подобного рода. Война есть война, весна есть весна, а дождь есть дождь. Очень умно и удобно, особенно для того, кто не хочет чего-либо делать, а сделав — отвечать за это. Война, приравненная к стихийному бедствию, к чему-то данному свыше и существующему помимо нашей воли.

«Как бы не так! Войну развязали не январские снегопады, а ты лично, так что тебе и отвечать за ее последствия».

«Подобные мысли никому еще не помогали одерживать победы. Будь любезен, заканчивай с этим».

«Для тебя ничего, кроме власти, не существует. Она застит твои глаза, не позволяя обращать внимания на неудобные мелочи, не вписывающиеся в основное русло».

«Во всяком случае, я последователен. А твое внимание хотелось бы обратить на тот факт, что развязав войну и желая принять на себя ответственность за нее, ты просто не имеешь права на поражение, потому как тогда все жертвы, которые будут иметь место, окажутся напрасными, а значит и ответственность за них, по крайней мере, удвоится. Только победив, ты сможешь утверждать, что боль и утраты, принесенные тобой в мир, не были лишенной смысла прихотью безумца. Только так можно сохранить свою целостность…»