Королевский гамбит - Скирюк Дмитрий Игоревич. Страница 17

Опять пауза.

— Сама ты дура! Это мой отец!

Майк сделал шаг назад.

— Оттуда! Бот не заговорил бы по-русски! Если бы с тобой сейчас заговорил навахо, ты б его тоже убила?!

Снова пауза. Майк шагнул ещё раз.

— Я знаю, знаю! Задержи их! Значит, надо! Мы их… Мама?.. Что?.. Не-е-т!!! Не надо! Папка, беги! Беги-и-и!!!

Майк развернулся и рванул по коридору, как никогда в жизни не бегал. Позади затопали, загремел металл, зашипело. Лохмотья ковровой дорожки путались в ногах, сухая пыль жжёной резины облачками поднималась в воздух, от неё першило в горле. Всё пыль, всё… Цивилизация, прогресс… Лишь закрой на миг глаза — и всё уже прошло. Вся жизнь в один миг. История — назад. Под современными одеждами, под стальной бронёй, под электронной начинкой всё равно скрывается мозг первобытного дикаря. Игры разума ещё хуже, чем его сон, и они тоже порождают своих чудовищ.

Пыль на ветру. Все мы — только пыль на ветру…

Он бежал… бежал…

Бежал.

…Роберт дёргался и кричал, царапаясь и вырываясь, когда мать тащила его в кладовку. Упирался в стенки морской звездой, но всё было тщетно. Мелисса зашвырнула сына в темноту так, что с полок посыпались какие-то коробки, захлопнула за ним дверь и дважды повернула ключ. Роберт заколотился изнутри.

— Мама! Не надо! Мама!!!

— Посиди здесь, остынь, — бросила она в ответ. Осмотрела исцарапанную руку, фыркнула, поправила причёску и перевела дыхание. — Впредь тебе наука, чтобы не грубил матери. Совсем отбился от рук! Весь в отца. А всё эти дурацкие игрушки!

— Мама! Открой! Открой! Там папа, ты не понимаешь! Мама!!!

— Прекрати фантазировать, негодник! Лучше подумай над своим поведением!

И она двинулась вниз, на ходу поправляя измятую блузку. Спустилась в холл, угнездилась в кресле напротив подруги. Волнение не отпускало.

— Что там случилось, милочка? — Линда поставила на стол опустевшую чашечку.

— Ах, Линда, не спрашивай! Что ж это такое?! — патетически воскликнула Мелисса, возведя очи горе, как восклицают все матери на свете, апеллируя непонятно к кому. — Никакого с ним сладу! Он стал совсем неуправляемым.

— О да, — горячо согласилась Линда, — этот переходный возраст — просто сущее наказание. А что случилось?

— Да всё игрушки, эти чёртовы игрушки. Вообрази: сидит за машиной с утра до вечера, совсем меня не слушает. А я ведь ему ещё полчаса назад сказала, чтобы он выключил компьютер, так он — веришь ли — не выключил! Ещё и нагрубил мне. Да ещё и выдумал чего-то. Говорит, будто там Майк, внутри. Вообрази, а? Завтра же выброшу эту дурацкую игру. Завтра же!

Она сердито схватила чашку с недопитым кофе и сделала глоток. Зубы стукнули о фарфор. Со стороны чулана слышались приглушённые удары — Роберт колотился в дверь.

— Боже мой, боже мой! — сочувственно покачала головой подруга. — Эти мужчины все одинаковы. Хорошо, что ты с ним развелась. А мальчика надо лечить: все эти игры не доведут до добра.

— Ты думаешь? — встревожилась Мелисса.

— Лечить, лечить непременно! — тоном светской кумушки-всезнайки воскликнула Линда. — У меня есть знакомый психиатр, доктор Лесли Норман. Замечательный человек! Очень хороший специалист и берёт недорого. Я договорюсь, чтоб он его осмотрел.

— Ой, прямо не знаю… Наверное, я так и сделаю.

— Запиши телефон…

В комнате наверху остался лишь забытый всеми Ральф. Совершенно обалдевший от всего произошедшего, он сидел в кресле, как замороженный, среди рассыпанного поп-корна, в мокрых от пролитой газировки шортах, сидел и тупо созерцал опрокинутое кресло, брошенный симстик и экран компьютера, на котором мерцала багровая надпись:

В рассказе процитированы фрагменты из песен групп «Kansas», «Nirvana», а также Janis Joplin.

Парк Пермского периода

1

Бабушка надвое

— Ты знаешь, я их иногда боюсь, — сказал Серёга и отставил свой стакан.

Я чуть не поперхнулся куском пирога, прожевал, проглотил и вытаращился на него.

— Кого? — с подозрением спросил я.

— Ну, этих… — Он сделал подбородком жест куда-то в сторону.

Я огляделся.

Было позднее утро (или ранний день — кому как нравится). Кафетерий на втором этаже Центрального гастронома был полон народу, и понять, кого имел в виду Серёга со своими страхами, было решительно невозможно. Две продавщицы за прилавком с профессиональной ловкостью кромсали пироги. Люди что-то покупали, чаще всего тут же это «что-то» ели, запивая гнусным кофе из таких же гнусных пластиковых стаканчиков. За соседним столиком стояла бабка и мелко крестила купленные булочки, очевидно собираясь после этого их съесть. Закончив изгонять бесов из булок, она перешла на чай и перекрестила стаканчик, потом — рот, потом подумала, пожевала губами и до кучи перекрестила и солонку тоже.

Я повернулся обратно.

— Кого боишься-то? — не понял я. — Людей, что ли?

— Нет.

— А! Женщин?

— Да нет же! — с досадой отмахнулся Серёга. — Старух. Куда ни пойдёшь, всюду они. Высматривают, подслушивают… Знаешь, иногда мне кажется, что они вовсе и не люди даже.

— А кто? Инопланетяне, что ли?

— Не знаю… Почему бы нет?

Пару секунд я молча таращился на него, потом так же молча покрутил пальцем у виска и потянулся к своему стакану. Пироги с печёнкой — штука, конечно, вкусная, но без чая в горло не проходят.

Чай между тем кончался как у меня, так и у Кабанчика, то бишь, у Серёги.

— Может, по пиву? — предложил он.

— Не сейчас, — уклончиво ответил я. — Тебе пока хватит.

Серёжку друзья зовут «Кабан», а чаще ласково — «Кабанчик». Он ниже меня почти на голову, светловолосый, с постоянно удивлённым выражением лица, и выглядит лет на пять моложе, чем есть. На означенного зверя он нисколько не похож, и корни такого странного прозвища кроются в фамилии. А фамилия у него, естественно, Кабанов.

Последние пять месяцев Кабан работал крысоловом, или, как это официально называлось, «дератизатором и дезинсектором». Он целыми днями носился по городу, как он выражался, «с объекта на объект», и даже ко мне забегал с огромной сумкой, где лежали респиратор, два капкана, куча всяких химикатов, ручной распылитель «Циклон» и большой арбалет-крысобой. И вот сегодня утром Серёга с работы ушёл…

Нет, пожалуй, не так.

Сегодня утром Серёгу вышибли с работы…

Впрочем, кажется, и это не совсем то.

Хорошо. Скажем так: сегодня утром Серёга с треском уволился со своей работы, предварительно подравшись с начальником и сломав себе мизинец на правой руке. В больнице ему наложили гипс, после чего Серёга долго шатался по городу, в итоге завернул ко мне и встретил в моём лице собрата по несчастью — я сегодня тоже увольнялся, причём почему-то тоже с треском и грохотом. Мирно со мной расставаться никто не хотел. Настроение было препаршивое, и мы не придумали ничего лучшего, кроме как пойти и выпить. Загипсованный палец у Серёги торчал самым глупым образом, как бы всё время намекая: «Не пора ли нам поддать?» Не могли же мы проигнорировать такой настойчивый призыв!

Царила осень, последние дни умирающего бабьего лета. Сверху мягко пригревало солнце, с Камы дул холодный ветер. В куртке было жарко, без куртки — холодно. Мы брели куда-то вниз по Сибирской, потом свернули на Ленина, к ЦУМу, прошли зачем-то вверх по Комсомольскому, потом полезли через парк и там на некоторое время осели на скамейке. Серёга тащил свою сумку, пыхтел и ругался, я, естественно, тоже был немного не в себе… Короче, к полудню в нас уже плескалось по литру «Седого Урала» и по сто — сорокаградусной, которую мы перехватили где-то на углу. Всё это привело к тому, что через полтора часа прогулки нас обоих вдруг прошибло на еду, или, как любит говорить Серёга — «вдарило на хавчик». К этому времени мы сделали круг и снова очутились возле гастронома. Куда и зашли.