Книга 1. Цепные псы одинаковы - Олненн Иней. Страница 33

— А мы — никогда! — прохрипел Боргв, лишившийся доброй половины своей бороды. — Никогда не стоять Турам выше нас! Если уж нам суждено ходить под чьей-то пятой, то мы выбираем Вепрей. Таково наше слово.

Янгар Рысей, осторожный и расчетливый, вкрадчиво произнес:

— Мы не хотим жить под чьей-то властью, мы — свободны. Мы не хотим Туров и не хотим Вепрей. Рыси своих мертвых хоронят в Море, Туры — в земле, Вепри — в огне. Мы не можем жить вместе, ибо нам есть что делить. Все останется, как прежде.

— Как прежде быть уже не может, — сказал Эйрик Редмир. — Либо ты принимаешь чью-то сторону, либо умрешь. Потому что остальные объединятся и завоюют вас. Мы тоже не рады тому, что встанем под чужие стяги, но усобицам должно положить конец. Под Асгамирами ходить не будем, ибо старые распри вдруг не забудешь.

Зато Годархи и Стигвичи с радостью присягнули Вепрям, и Яну подумалось, что они давно так решили. Они и так воюют союзниками.

И вышло так, что Орлы, Соколы, Барсы и Лисы приняли сторону Туров, а Куницы, Мыши, Росомахи и Выдры — сторону Вепрей. Получилось вроде бы как поровну и все поглядели на Скронгиров — в какую сторону склонятся? Ян подумал было: если примкнут они к Асгамирам, то победить тогда Вепрей будет невозможно. Но один из Медведей сказал так:

— Мы не проливаем кровь ни свою, ни чужую, нам не нужно чужой земли, хватает своей. Давно никто не посягает на нашу территорию, и лучше не пытаться сделать это.

Кто-то из Годархов насмешливо фыркнул, но могучий Медведь только взглянул на него, и Годарх, будь у него нора, непременно забился бы туда.

— А потому не подчинимся мы ни Асгамирам, ни Стиэри. Однако же Стиэри мы предлагаем союз: вы не пойдете против нас, а мы не пойдем против вас. Границы остаются прежними.

День угасал, и оказался он еще хуже, чем вчерашний. Племена разделились надвое. Собиралась гроза. Эван Асгамир был зол, не получалось так, как он хотел, не думал он, что слабые племена, коими он считал Соколов, Барсов и Лис, осмелятся перечить ему. Исмел Стиэри был хмур, ибо, собирая одда-отунг, не думал он, что все обернется так. А теперь путь назад закрылся, пропал, отныне — только вперед, да неизвестно, куда придешь. Эрлиг что-то говорил ему вполголоса, но никто не услышал ни слова.

И опять Ян не заметил, куда пропал Ингерд с волками, только что рядом сидел, а как поднялись все, чтоб на ночлег разойтись, так и пропал куда-то.

А Ингерд не стал делать, как вчера. Он не ринулся обшаривать остров в поисках Рунара, он пошел на берег слушать озеро.

Ингерд вырос у Моря и ходил к нему всякий раз, когда ему был нужен совет или утешение. Он пришел к самой воде, вода замочила его сапоги. Волки остановились чуть за спиной, они не любили воду, потому что родились в лесу, но за Ингердом были готовы идти куда угодно. Ингерд взял в руки меч и закрыл глаза, слушая тихий голос волн. Прохладный ветер ерошил волосы, пузырил рубаху, холодил лицо и грудь. Ингерд дышал соленым ветром и слушал, слушал голос воды. На один короткий миг он вновь оказался дома. В следующий миг почуял, как забеспокоились волки, и повернулся. Медленно, не выпуская меч из рук. И увидел Рунара.

Ему не нужно было его искать, ибо желание встретиться с ним лицом к лицу было таким сильным, что оно настигло Рунара и погнало его в ночь, от костра, дающего тепло, от сородичей, дававших защиту. Желание Ингерда привело его на берег озера, и вот он стоит перед своим врагом, взявшись за меч, смотрит ему в глаза, и мрачен лик его.

— Ты хочешь убить меня, — сказал Рунар.

— Да, — ответил Ингерд.

Они были погодками, и не всегда были врагами. Еще совсем недавно Волки и Вепри и не думали воевать между собой, у Волков охоты к этому не было, земли хорошей было им вдосталь, а Вепри в ту пору жадными глазами через Стечву не смотрели. И хотя дружбы особой они не водили, но все же без опаски собирались на острове посередине реки встречать солнечный Имарь-день. И там, на этом острове Ингерд и Рунар впервые увидели друг друга. Один одному под стать были: высокие, могучие, темноволосые и темноглазые, много тогда своих локонов раздарили, и не случилось бы ничего, да оба одну и ту же девицу заприметили. Ингерд-то ее с детства знал, а Рунар в первый раз увидел. И подрались они не на шутку, оба неуступчивые, если б не были в Имарь-день запрещены смертоубийства, может, и поубивали бы друг друга. А так остановил их локон девичий, но сделал врагами на всю жизнь, ибо выбрала та девица Ингерда, и затаил злую обиду Рунар. И с этого дня не стали больше племена собираться на Имарь-день вместе и на Духов день тоже, а через год подарила девица Ингерду двух сыновей, между собой похожих как две капли воды, а Волки к тому времени уже вовсю отбивались от Вепрей. Рунар-то Высокому Янгару сыном приходился, и сам янгром был, Ингерд и не сомневался, что он отца подговорил войну начать. Гордый был Рунар, и так сильна была его гордость, что погубила она Волков.

И вот стоят они сейчас друг против друга, словно и не прошли годы, словно не было между ними ничего, кроме смертей, в глаза один одному смотрят и молчат, ибо слова уже все сказаны, осталась лишь тлеющая ненависть, загасить которую возможно только кровью. Ингерд потянул из ножен меч.

— Я хочу, чтобы ты знал, за что умрешь, — сказал он, — я хочу, чтобы каждое мое слово отпечаталось в твоем сердце, если оно у тебя есть.

Ингерд провел пальцем по лезвию меча. Клинок тихо зазвенел.

— Ты умрешь за то, что я никогда уже не смогу прикоснуться к женщине, которую люблю, за то, что не увижу, как растут мои сыновья. Ты умрешь, чтобы успокоились души моих сородичей, не нашедших пристанища в Море, ибо их некому было хоронить. Слишком малая плата, но для тебя она будет высокой. Самой высокой, какую ты только можешь представить.

Лязгнула сталь. Это Рунар вытащил из ножен свой клинок

— Эт мар. Хорошо. Теперь я скажу, за что умрешь ты, Ветер, — Рунар взял меч обеими руками, глаза его горели ненавистью. — Ты умрешь за то, что перешел мне дорогу. За то, что посмел натравить на меня бёрквов. Не так уж мало я сделал, чтобы наказать тебя за это. Осталось немного: взять твою жизнь. Син тавэ. Защищайся.

Его меч взлетел, подобный молнии, но меч Ингерда встретил его, высекая сноп искр, чистым голосом запела сталь, осветив ночь белыми сполохами. На сполохи эти в ожидании добычи слетелись бёрквы, крылатые похитители душ. Волки припали к земле, готовые ринуться на врага, ибо однажды они уже пробовали кровь Вепря, но сейчас был не их бой, и они следили, не отрываясь, за рукой Ингерда, которая сжимала меч и по которой уже заструилась первая кровь. Тихие ночи острова Рох не знали, что такое звон стали, а здешняя земля ни разу не пила кровь, соленые воды озера приносили с того берега отголоски сражений, но то было лишь эхо. Сегодня все стало иначе. Темноту вспарывали вспышки белого огня, и становилось светло. Лес зашумел. Заволновалось Соль-озеро. Где-то вдали загрохотал гром. Ингерд и Рунар, стиснув зубы, рубились яростно и молча, соленые волны захлестывали их по пояс, сильный ветер сбивал с ног, раскаты грома заглушали звон мечей, и вспышки синих молний отражались в глазах.

Уже оба были ранены, но ни один не уступал, схватка пьянила их. Земля содрогнулась, и Рунар упал на одно колено, и клинок Ингерда уже свистел над его головой, но уберегся Рунар, через плечо перекатился, и сам пошел вперед.

Стеной хлынул дождь, а они все рубились, без устали, не замечая боли, не замечая, что жизнь вместе с кровью из ран вытекать начала. Все ж ярость Ингерда сильнее была, и клинок его был заклятым, но Рунар шел на него смело, безрассудно, а волны в озере до того высокие поднялись, что с ног сбивать начали, на берег накатывались, а дождь, на землю падая, алым становился. Страшно завыли над головой бёрквы, скорую добычу почуяли, и волки были готовы на Рунара броситься, но Ингерд окриком остановил их.

И тут вдруг какая-то неведомая сила обрушилась на Волка и Вепря, швырнула их далеко друг от друга, скрутила болью такой, что закричали оба, будто кто мясо с костей сдирать начал. Волна Ингерда с головой накрыла, он забился, невмочь ему было выплыть, но все ж выплыл, выполз на берег, глядит — стоит на песке у самой воды эриль Харгейд, ликом грозный, как туча над головой, а белое одеяние его да белые волосы тихонько светятся в ночи да искрами вспыхивают. Сильно зол был эриль Харгейд, и оттого глаза его страшно горели, как два угля, не смог Ингерд в них смотреть, но и головы отвернуть не смог, потому как силой к земле его припечатало, эриль Харгейд руки так-то в стороны вытянул и вдавил Ингерда и Рунара в мокрый песок, и не отпускал, слушал, как кричат они от боли. Потом сказал: