Книга 1. Цепные псы одинаковы - Олненн Иней. Страница 57

Долго ли он так лежал, коротко ли, но все ж очнулся, когда солнечный луч, как верный пес, в щеку его лизнул. Услыхал Ингерд рядом стук топора и глаза открыл. Потом сел, сна как не бывало. Он глядел куда попал.

Уж как примечательно было то место! Высокая опушка посреди леса соснового, солнечным светом залитая, и запах смоляной голову кружит, и небо над головой синее. Провел Ингерд рукой по волосам, вздохнул и улыбнулся.

— Уж больно крепко ты спал, — густой бас из-за спины, — как до сухой земли добрался, так и повалился. Мы тебя трогать не стали.

Могучий Скронгир по пояс голый на чистом песке лодку-дуплянку долбил, только щепа по сторонам летела.

— А зачем тебе лодка? — дивится Ингерд. — Неужто по болоту плавать?

Медведь, выше Ингерда на голову, глянул на него и отвечает:

— Зачем же по болоту? По широкой воде.

— Да где ж тут вода? — недоумевает Волк.

Медведь выпрямился, пот с лица утер, залюбовался Ингерд невольно — богатырь-воин, один против десяти выстоит, не гляди, что лицо спокойное, кто хоть раз от медведя удирал — поймет. А Скронгир отвечает, серые глаза щуря:

— Ты вчера еще соображал, что тут землю такую найдешь? Нет? Так отчего ж ты думаешь, что воды тут нет? Ступай, поищи, коли охота, может, еще чего сыщешь, а мне недосуг, работа ждет.

И снова застучал топором.

Ингерд пошел в гору. Одежда на солнце подсохла, и он наконец-то согрелся. Он и думать не думал, что посреди болота мрачного место такое дивное хоронится, и теперь глядел — наглядеться не мог, дышал — надышаться не мог, а душа пела.

Взобрался он по откосу — еще не лес перед ним, но прилесок, сосны вольно растут, стволы причудливо изгибая, в небо высокое могучие кроны взметнули. Ингерд обернулся последний раз на стук топора — споро трудился Скронгир, широкая спина от пота блестела, руки мускулами бугрились, длинные волосы по плечам разметались. Вспомнил Волк, что имени его не спросил, но возвращаться уже не стал.

Идет по лесу — деревья все гуще растут, а то вдруг расступятся, и вот уже дорога под ногами завилась, а по обеим сторонам да под пологом сосновым избы стоят — хорошие, добротные, из необхватных бревен сложенные, и к каждой крыльцо широкое подведено. Могучи Медведи и жилища отмахали себе под стать. Никого не встретил Ингерд, пока по дороге шел — ни старика, ни молодки, ни ребенка, зато издали голоса услыхал да звонкий стук молота о наковальню — кузней потянуло, а потом Ингерд увидел озеро. Отражая небесную синь, оно дремало в глуши безмятежно, и рыжествольные сосны, как в зеркало, в его воды гляделись. Посередине лодочка качалась, с нее двое мальчишек рыбачили, у другого берега Ингерд еще одну разглядел, там Медведь садки проверял. Стук копыт услыхал Ингерд — по дороге верховой ехал, Ингерд на коня засмотрелся, никогда столь огромного не встречал, но другой такого всадника и не поднял бы. Великан Скронгир окинул Ингерда взглядом внимательным, кивнул ему и мимо проехал, не сказал ничего. Седла под ним не было.

— Занятно, — сам себе говорит Ингерд, — если б не знал, что они нелюдимы, подумал бы, что чужаки по их становищу толпами разгуливают, а им и все равно. Однако, где же Травник? И остальные где?..

И тут Орел является, словно голос его услыхал.

— Эй, Ветер, — говорит, — есть хочешь?

Сам выглядит довольным и веселым, будто только что с пирушки, и одежда чистая.

Ингерд упер руки в бока.

— А ты сам-то как думаешь? И где Травник, где Барс с Лисом?

Веселье Орла мигом испарилось. Ингерд встревожился.

— Что? — спрашивает. — Худо дело?

— Худо, — кивнул Брандив. — Эйрик в себя никак не придет, готтары сказывают — яд на клинке был, удивляются, как Барс сразу не умер. Оярлику ногу еще раз сшивали, а Травник…

Он не договорил и отвернулся.

— Что Травник? Да говори же! — начал терять терпение Ингерд.

— Готтары рану его закрыли, тело излечили.

— Ну?

— Тело излечили, но дух вернуть не могут, далеко он. За Старцем послали.

— А кто таков этот старец?

— Он вылечит Травника. Так ты есть хочешь или нет?..

Он привел Ингерда к большому дому — стены могучие, крыльцо в пять ступеней, дом, считай, на самом берегу озера стоял, Ингерд его сразу приметил. Во дворе — колодец, поленница под навесом да закопченное кострище, камнями обложенное.

Поднялся Ингерд на крыльцо, вслед за Орлом в дверь вошел и в длинной комнате очутился. В комнате той от стены до стены широкий стол стоял деревянный, с обеих сторон — лавки крепкие, шкурами звериными покрытые, а в торце — еще стол, повыше да к очагу ближе. В очаге огонь светится, у огня на стульях резных два готтара сидят, что луни — седые, длиннобородые, высохшие. А по настилу деревянному, на котором стол-то возвышается, прошагивается, поигрывая кинжалом, Высокий Янгар. Ингерд аж споткнулся. Он-то думал, что на одда-отунге Высокого Янгара видел, но оказалось — ошибся. Высокий Янгар — вот он, в рубахе длинной, поясом схваченной, да простых суконных штанах, а казалось — в парче и мехах. Волосы длинные с проседью под кармак убраны, а в ухе правом серьга блестит.

— Мое имя — Онар Скронгир, и вы на моей земле, — пророкотал он, остановившись против Ингерда. — Назови себя.

Ингерду показалось, что ему на грудь положили каменную плиту. Превозмогая тяжесть Медвежьего взгляда, он ответил:

— Мое имя — Ингерд Ветер, я из племени Черных Волков, и на твоей земле мы с миром.

Подобно Каравеху среди гор возвышался меж людьми Онар Скронгир, и голос его был подобен громовым раскатам:

— Три дня назад у своих границ мы слышали пение боевого рога. А вчера Бурая принесла нам это.

Он поднял руку — в ней тускло блеснул кинжал с зазубринами, тот, что Брандив из бока Травника выдернул.

Грохнув кинжал на стол, янгар сложил руки на груди и на Ингерда глядит, ответа ждет. А у Ингерда в животе-то как запоет! Четыре дня, считай, не ел ничего, вот живот сам с собой и разговорился. А Медведь услыхал да и рассмеялся, Ингерд думал — крыша рухнет:

— Ладно, — молвит. — Сперва еда, потом разговор. Эй, братцы!..

Тотчас двери распахнулись, и молодцы-Скронгиры кушанье принесли, на стол споро поставили. Кушанье разнообразное, тут тебе и грибы, и лосятина, и белорыбица, и в братинах ведерных мед вареный белый да мед ставленый ягодный, да хлеба белого вдоволь, да птицы всякой.

— Вот это дело доброе, — смеется Брандив, — а то без братинки и разговор — не разговор!..

Медведи встретили Ингерда как дорогого гостя — в хмельной, где дружина пирует, нет почетнее места. То по нраву Волку было, пожалел, что не соседились, когда бок о бок жили, да тех времен уже не воротишь.

— Хорош мед у тебя, — говорит Ингерд, чарку за здоровье хозяина осушая.

— Прошлый год богатый был, — ответствует Медведь, утирая губы. — Из смородины мед ставили да из малины, да из вишен, и белый и красный варили. Добрый получился.

— Ты поостерегись, Волк, — подмигивает Аарел Брандив, — здешний мед с ног сшибает.

"Да языки развязывает", — чувствуя, что хмелеет, и боясь сболтнуть лишнее, подумал Ингерд. Но Медведь ничего у него не выведывал, только посмеивался да знай в чарку меду подливал. Последнее, что запомнил Ингерд — слабый огонь в очаге и два белых готтара подле, не то спящих, не то глазами друг с другом говорящих.

— Зачем они тут? — спросил Ингерд Брандива, но ответа не дождался — ткнулся лбом в его плечо и провалился в глубокий, как самый темный омут, сон.

Что с него было взять, с голодного и уставшего? Много ли надо было меду, чтоб свалить его, с кем еще недавно на пиру не многие тягаться могли? Пяти чарок Ингерду хватило, и его положили спать.

Проспал он два дня, никто его не будил, никто не тревожил, на рассвете сам глаза открыл. Потянулся, голой спиной мех соболиный мягкий почувствовал, но недолго в безмятежной полудреме нежился — все несделанные дела вспомнились и сон прогнали.