Мир островов. Рождение. - Киричатый Иван Владимирович. Страница 17

Вождь развернулся и молча ушел в сторону деревни. Артем осмотрелся. В центре поляны стоял маленький котел, в нем уже что-то булькало, и шел серый дым. Вокруг котла лежали шкуры, ровно шесть. Вокруг шкур было выложено несколько кругов черепов, к удивлению не людских. Судя по формам и размерам, это были черепа гоблинов. Черепа самых уважаемых лидеров гоблинов, подсказка всплыла из памяти Темы. Прожить целую жизнь в надежде, что твой черепок украсит лужайку. Теме этого не понять, в отличие от уже глубоко любимого садиста Бум-бум-тука, которому спится и снится, что и его череп в кругу древних. Если он и дальше будет так себя вести, то Артем ему лично поможет осуществить заветную мечту. За толстыми линиями черепов, Магидов не заметил другие еле заметные линии. Если бы его не попросили их аккуратно переступить, то по этим линиям из мелких камней, под цвет земли, он просто гордо протопал бы. Как только линии пересекли, главный шаман резко сломал свой посох. Из посоха посыпался песок. Артем понял, что этот серый материал, был очень важен для шаманов, так как другие шаманы с особым вниманием и уважением наблюдали за процессом извлечения данной субстанции. Затем Бум-бум-тук аккуратно посыпал неизвестным песком линии из камней. Узор линий наполнился синим цветом, и образовал знакомую с детства звездочку. «И здесь наследие совка, — подумал Тема, — не хватает только товарища Ленина с его картавым голосом». Новоявленный вождь мирового пролетариата указал рукой место Темы, и молча сел на свою шкуру. Артем занял указанную позицию и стал ожидать дальнейших действий. Бум-бум-тук сел справа от Магидова и, неизвестно откуда, вытянул на свет небольшой барабан. «Интересно, где он его прятал, — подумал Магидов, — на поляне его точно не было». Шаманы расселись по своим местам. Бум-бум-тук сначала слегка, неуверенно ударил ладонью о поверхность кожи барабана. Послышался одиночный глухой звук. Этот звук полностью удовлетворил шамана, и он начал однообразно стучать по барабану. Бум, бум, бум запел инструмент. Тум, тум, тум поддержали его клацаньем бубны шаманов. Артем постепенно почувствовал ритм музыки гоблинов.

Аи-йа-йа-йаи, — грубо запел главный шаман.

Уи-угу-уи-угу-гу, — мягко словно подвывая, ответили ему другие шаманы.

Аи-йа-йа-йаи, — продолжал Бум-бум-тук.

Раз, два, три, четыре продолжал равномерно звучать барабанный бой. Раз, два, три, четыре — с постоянной скоростью и одинаковой силой удара выбивал шаман. Простой ритм расслаблял, создавалось ощущение тяжести и тепла, покоя и умиротворения. Потоки мысленных образов, как при просмотре кинематографической ленты, возникали перед глазами. Сначала размытые и нечеткие, но с каждым ударом барабана, с каждым звуком шаманов, поток становился устойчивым и непрерывным. Сознание Артема демонстрировало нечто вроде фильма, в котором он видел себя со стороны. Вот он очнулся в шалаше Герасима. Вот он ссорится с Маринкой. Вот он закончил институт. Аи-йа-йа-йаи и уи-угу-уи-угу-гу продолжало звучать на фоне образов. Ритмично и мелодично продолжали звучать инструменты, еще дальше вгоняя Тему в прошлое. Вот он идет в первый класс. А вот он, в утробе матери. Артем потерял себя, он был везде и нигде, находился сразу во всех местах, был разными людьми, растениями и животными, даже журчащим ручьем. Море разнообразных и ранее неизвестных образов захлестнуло его. Лишь пенье шаманов и удары по барабану оставались постоянными, некой маленькой веревочкой возврата в забытую реальность, к ней неосознанно Артем и потянулся. Горькая и жгучая настойка влилась в его рот, жестко разрывая цепи видений. Магидов очнулся. На душе тягостно и противно, чувство потери заполнило его. Лишь одно слово, как маленький колокольчик звенело в голове, новое неизвестное слово, следующая загадка — Млогри. Артем огляделся — та же поляна, тот же маленький котел, но уже пустой. Из шаманов остался лишь Бум-бум-тук, остальные ушли.

— Вставай, Посланник, — с уважением в голосе проговорил шаман, — беда, хранители напали на деревню.

Владимир молча переживал гибель отца. Еще вчера казалось, что все будет длиться вечно. Сегодня все трагически закончилось. Вспоминая, уже ставшие мелкими обиды на отца, он был готов все простить и забыть, лишь бы вернуть все обратно. Погиб отец, умерла мать, ее смерть он помнил смутно, слишком был маленький. Жизнь с отцом это все, что он помнил. Ни бабушек, ни дедушек. Абсолютно никаких родственников. Его семья переселилась в Крюковку в числе других, таких же, ищущих счастья, переселенцев. Где-то возле Канлинса живут его многочисленные родственники, если ту нищенскую жизнь, которой они живут, по словам отца, можно назвать жизнью. После смерти матери, отец оставил земледелие и поступил на службу к Грэму. Так он смог хоть как-то обеспечить относительно сносную жизнь себе и сыну. До пяти лет, пока отец находился на службе, он воспитывался соседкой — тетей Нюрой. У той самой было до десятка детишек. Хоть Владимир и не был среди них самым маленьким, издевались постоянно только над ним. Однажды настал в его жизни момент, когда он понял, что вполне может обходиться без тети Нюры и ее многочисленного семейства. Он сбежал. Три дня он жил полноценной жизнью — делал что хотел, спал, когда хотел, рыбачил и гулял. На четвертый день его нашли. Судя по двусмысленным высказываниям поселян, он понял, что ему здорово перепадет от отца. Но отец, к его удивлению, лишь крепко его обнял и заплакал. Это был единственный раз, когда он видел плачущего отца. Он тоже заплакал, вместе с отцом и все рассказал, все как было. Все обиды, все унижения и издевательства над ним. Как он решил сбежать, как проводил все это время. С тех пор он жил только с отцом. То малое время, когда они проводили вдвоем, отец рассказывал Владимиру про его родину. Как им раньше жилось. Какая была мама. Они словно заново познакомились. Потом Владимир часто приходил на службу к отцу. Смотрел, как староста Грэм тренирует дружинников. Таких как он, желающих поглазеть на занятия дружинников, собиралось много. Практически вся ребятня деревни. Подражая старшим, мальчики тренировались деревянными мечами и палками. Естественно, что такие тренировки никогда не проходили бесследно, во многих местах на теле оставались следы ударов, синяки и царапины. Гордо демонстрируя отцу отметины, он представлял, что это следы от великих битв, что когда он вырастет, то станет великим воином. То злополучное утро перевернуло все с ног на голову. И сейчас Владимир ходил по деревне, как неприкаянный. Никому не было дела до одинокого сироты. У каждого свое горе. Чужого горя им не понять. Главой деревни был староста Грэм. Все решения принимал единолично. С его смертью жители растерялись. Уж многие привыкли жить за чужой счет, полагаться на чужой ум и опыт. Местами Грэм был жесткий и деспотичный, местами мудрый и лояльный. Но при всем этом всегда была уверенность в завтрашнем дне. Сейчас они были подобны стаду баранов, которые потеряли пастуха. Если бы сейчас пришли пираты, Крюковчан можно было бы брать голыми руками. Вскоре после ухода пиратов, наконец, появился отряд барона Владлена. Он и принес ужасную весть о гибели их старосты. Сержант наемников организовал торжественные похороны Грэму. Вместе с погребением старосты, хоронили и других погибших. Раненых и пойманных пиратов, под командованием сержанта связали, и, опасаясь самосуда Крюковчан, отправили на суд в Нирград. Своих же раненых перевязали и развели по избам.

Среди прибитых волнами к берегу обломков кораблей, были и искалеченные тела экипажа «Растиц». Их собирали в две общие могилы, в одну пиратов, в другую наемников. Среди выловленных в море людей оказался один выживший — юнга Вален с пентекотеры. Каким чудом эму этого удалось — оставалось загадкой. Но то состояние, в котором его нашли, было плачевным — без сознания, с еле-еле заметным и прерывистым дыханием. Временами он бредил, призывая своего капитана. Опасаясь, что столь слабое состояние может нарушиться в любой миг, Крюковчане, посовещавшись, решили отправить раненого к монахам. Тогда и обратили внимание на Владимира. Ему выделили лошадь, телегу и велели доставить к монастырю. К этому моменту Владимиру исполнилось целых пятнадцать лет, он считал себя взрослым. Несмотря на свой возраст, он отличался завидной самостоятельностью. Некоторым мальчикам, которые еще до сих пор держались за мамину рубашку, такое поручение было бы не по силам. Но не ему. Сказывалась сложная жизнь. С десятилетнего возраста он воспитывался на улице. Возможно, на его месте любой другой взрослый с этим заданием справился бы лучше. К сожалению, никого взрослее, чем Владимир деревня выделить не могла. Каждая свободная пара рук была на вес золота. Тогда Владимир впервые увидел Валена. Тот был высоким и худощавым. Не смотря на свою худобу, телосложением был крепче Владимира. Возраст юнги тяжело было определить, хотя на первый взгляд он был не многим старше Владимира, можно сказать ровесник. Особенно выделялись руки Валена, они были длинными и жилистыми. Ладони сухие и в мозолях. «Нелегкая жизнь была в юнги, — подумал Владимир, — но полная опасностей и путешествий». Он о такой жизни только мечтал. Когда он подошел к телеге, то юнга уже был аккуратно уложен посреди телеги. Рядом с раненым мальчиком кто-то заботливый положил еду и питье — бутылку с молоком и лепешку хлеба.