Отец камня - Кард Орсон Скотт. Страница 3

К тому моменту, как камень окончательно скрылся под слоем почвы, воздух успел очиститься, и видимость вернулась. Правда, деревья не оставили Ручейку обзора — очень уж густым был лес вокруг него. Но теперь он мог найти оленью тропу. Ручеек решил не упускать шум реки слева — тогда он точно не собьется с пути.

Но теперь он двигался медленно, и когда вышел к каменной стене, которую разглядел с вершины утеса, солнце уже садилось — по прикидке Ручейка, до земли ему оставалось ладони две.

Теперь он заметил, что стена разрушена. Прежде Ручеек думал, что она поднимается и опускается вместе с изгибами местности, но нет, земля здесь была ровной, а стена либо рухнула, либо ее сломали. Вокруг не было такого количества камней, которое бы соответствовало проемам. Ручеек пришел к выводу, что кто-то увез отсюда огромные обтесанные глыбы, которые некогда были частью стены.

Когда он добрался до конца тропы, на небе уже полыхал закат. Река, вместо того чтобы привести его к горе, на которой расположился город — как казалось с утеса, — привела его к узкому заливу озера. Ручеек видел на другом берегу городские факелы, и вдоль него — каменные мосты, перекинутые через ущелья, по которым вода переливалась из большого озера в меньшее.

Но через реку, у которой очутился Ручеек, моста не было. Он никогда не сталкивался с таким количеством воды и не имел ни малейшего представления о плавании; в его сознании это слово относилось исключительно к тому, что делают рыбы и гуси. Ручьи и речушки вокруг Фарзибека были слишком холодными, слишком быстрыми и слишком мелкими — в них разве что босиком шлепать по летней жаре. Обычно жители деревни, если ручьи были слишком широки и их нельзя было просто перешагнуть, пользовались шестами.

Понимая, что на север ему не пройти, Ручеек двинулся на юг вдоль берега озера и дошел до каменной башни. На самом деле башня не была разрушена, она стояла посреди луга, на котором росла короткая, словно козами подъеденная трава. Широкие каменные ступени, спускавшиеся от башни к озеру, были чисто подметены. Но свет в башне не горел, и Ручеек сначала подумал, не покричать ли ему, не позвать ли тех, кто внутри, но потом ему пришло в голову, что он совсем не знает здешних краев, и, возможно, в этом лесу нет тропинок, поскольку это — запретное место. Ручеек теперь заметил, что эта башня — гигантская копия маленьких алтарей, воздвигнутых в окрестностях Фарзибека у каждого ручья. А чего еще он ожидал? Такие крупные водоемы требовали огромных алтарей — например, каменных башен, подобных этой.

Ручеек понял, что это строение — из цельной глыбы, будто ее высекли из высившейся здесь прежде скалы; она, в отличие от большинства маленьких алтарей, не была сложена из гальки или отдельных камней.

Ручеек шел вдоль берега, пока не добрался до места, где озеро изливалось через нагромождение камней и текло в ущелье с отвесными стенами. Никакой переправы там тоже не было. Неудивительно, что огромные стены, оставшиеся позади, лежали в развалинах. Зачем городу Митерхоуму стены на этом берегу? Такую преграду не одолеть ни одному врагу.

Однако на другом берегу, за стремительным потоком, стояли другие стены, еще выше тех, мимо которых прошел Ручеек, — хотя и в них тоже зияли бреши, и стражей на них видно не было. Когда-то этот город чувствовал нужду в укреплении, невзирая на защищающую водную преграду. Впрочем, это время миновало — иначе стены отремонтировали бы.

Хотя какая разница, насколько проницаемы эти стены за ущельем? Все равно Ручеек не мог его преодолеть. Ему не оставалось ничего другого, кроме как идти вдоль ущелья в надежде, что где-нибудь мост найдется.

Только Ручейку пришла в голову эта мысль, как он заметил место, на котором прежде был мост, некогда перекрывавший расселину. Невзирая на тускнеющий свет, Ручеек разглядел его обломки. Насколько он мог судить, мост был подобен башне — то есть цельный, не из каменных блоков или бревен. Однако же его каким-то образом сломали, и он рассыпался. Ручейку показалось, что некоторые валуны, через которые мчалась вода, были раньше частью моста.

Смеркалось. И хотя в широкой долине было теплее, чем в горах, но все же холодно, и ночью должно было стать еще холоднее.

В первый раз за весь день Ручеек подумал: «Что я здесь делаю? Зачем я сюда пришел? Как действовать дальше? Сейчас я мог бы быть дома, лежать на соломенном полу хижины, греться о лежащих рядом братьев и сестер, а не торчать тут между двумя реками и озером, в покинутом людьми лесу, неподалеку от разрушенных стен и великого города, до которого я не могу добраться. А даже если я и окажусь в городе — у меня там нет ни друзей, ни родичей. Никто не обязан меня кормить или давать место у очага. Завтра мне следует пройти через лес, подняться на утес и по дороге вернуться домой».

Потом Ручеек представил, как отец его изобьет за то, что он где-то пропадал всю ночь и вернулся уставшим и с пустыми руками. «Какой с тебя толк?» — спросит отец.

«Никакого», — придется ответить ему, и это будет правдой.

История о его бессмысленном путешествии быстро станет байкой, и девушки, которые и так не желают обращать на него внимания, станут его презирать. От его репутации, которой и так нет, вообще ничего не останется.

В итоге Ручеек решил, что страдать от одиночества и холода в этом месте ничуть не хуже, чем в любом другом, и что на следующий день он найдет путь в город.

Ручеек развязал подол рубашки и принялся методично жевать и глотать крошекорень, время от времени закусывая луком и избавляясь тем самым от горького привкуса. Это была не лучшая еда, в частности, потому, что по дороге он вспотел и клубни подмокли, но она его насытила. Ручеек подумал было, не придержать ли немного на утро, но потом сообразил, что к рассвету все сожрут насекомые, да и рубашка ему требовалась, чтобы согреться. Он может день-другой обойтись без еды. Ему не привыкать: долгой зимой старшие дети иногда оставались без еды в пользу младших. А еще иногда, когда ему ну очень не хотелось получать трепку от отца, Ручеек пропускал ужин и, вернувшись совсем уж поздно, не просил еды. А такого брата или сестры, который бы припрятал для него кусочек, у него не было.

Ручеек сделал себе углубление среди холодных, сырых опавших листьев рядом с краем скалы, так, чтобы лечь на камень, и собрал еще листьев, собираясь свернуться клубочком и насыпать их на себя сверху. Основная масса людей, когда им случается заночевать под открытым небом, старается улечься на землю, но с точки зрения Ручейка камень, конечно, может быть холодным, но зато не отсыревает, и после сна на камне Ручеек никогда не вставал таким разбитым и грязным, как после сна на земле.

На небольшой высоте ночь была не слишком холодной. Ручейку было достаточно тепло: он даже сбросил ночью часть листьев, его укрывавших.

Поутру ему было нечего есть, и он почти не слышал птиц сквозь грохот воды в теснине. Но Ручеек хорошо поспал, проснулся бодрым и уже не думал о возвращении. Вместо этого он направился вправо, к югу, огибая подножие скаты. Вода устремлялась все ниже и ниже, так что хотя местность и понижалась, расстояние от края берега до воды лишь увеличивалось.

Ручеек подошел к стене, в которой узнал продолжение той, через которую прошел вчера, только эта стена не лежала в развалинах. До Ручейка доносились чьи-то голоса; и хотя стражники были достаточно беспечны и разговаривали, не таясь, уже само их присутствие означало, что впереди нечто, требующее охраны.

В стене не было ни двери, ни бреши, так что окликать стражников не имело никакого смысла. Ручеек двинулся вдоль кромки леса, выискивая ворота.

В конце концов он их нашел, они оказались гигантскими и запертыми на огромные засовы. Ручеек озадачился: засовы располагались с его стороны, то есть он стоял внутри того, что охраняли — что бы это ни было. В центре ворот находилась маленькая дверца: мужчине пришлось бы пригнуться, проходя в нее. Но она обладала неоценимым достоинством — была открыта.