В плену королевских пристрастий - Колесова Марина. Страница 36

— Жаль, что Вы так считаете, миледи. Так сложилось, что я слишком мало общаюсь с Вами и редко могу чем-то порадовать. Поэтому я надеялся, что мальчик, находясь всегда при Вас, научится Вас радовать и доставлять Вам удовольствие. По крайней мере, будет стремиться к этому. Но на деле все вышло иначе.

— Он мой слуга, Алекс… И только я буду решать, что от него требуется, — все тем же холодно-резким тоном продолжила герцогиня, — Поэтому и думать забудьте хоть что-то указывать ему. Попробуете вмешаться и начать его наказывать, и я перестану общаться не только с Вами, но и с королем. Меня все устраивает, а что не будет устраивать, я сама исправлю.

— Дорогая… — герцог сокрушенно покачал головой, — Вы снова начали злиться. Что я опять сделал не так? Вы хотите, чтоб я совсем не говорил Вам ничего? Почему любое проявление моей заботы Вы воспринимаете столь нелюбезно? Я не собираюсь наказывать Вашего слугу, разбирайтесь с ним сами… только будьте добры в этом случае, не срывайте на мне раздражение оттого, что Вам столь тяжело с ним.

— Я и не срываю ничего на Вас, я лишь предупредила, что хочу сама решать свои проблемы, — герцогиня раздраженно повела плечами.

— Вот видите, Вы сами признали, что они у Вас есть, — герцог обхватил ее руками за плечи, — и Вы не хотите принимать мою помощь… Разве это христианское поведение супруги? Разве Вы не должны полагаться на мужа, а я не должен заботиться о Вас? Да, я был виноват перед Вами, не спорю… но Вы упорно не даете мне ни малейшего шанса исправить ситуацию.

— Алекс, а Вы не можете заботиться как-то иначе? Разве наказание слуг это единственный доступный Вам способ ее проявления?

— Вас, моя дорогая, напрягает именно это, так почему бы мне не освободить Вас от этой неблагодарной, но необходимой обязанности?

— С чего Вы взяли, что это обязанность необходимая?

— Это аксиома, не требующая доказательств, милая. Лучше наказав, заранее объяснить правила поведения и закон, до того, как произойдет что-то непоправимое. Но если Вы хотите проверить это на собственном опыте — проверяйте, я устал спорить с Вами и объяснять Вам прописные истины. Только давайте ограничимся кругом Ваших личных слуг и еще договоримся: я не вмешиваюсь лишь до первого случая… а после него не вмешиваетесь уже Вы. Согласны?

Герцогиня долго молчала, а потом тихо спросила:

— А если это будет подстроено?

— Если будете сомневаться в этом, арбитром выступит король.

— Хорошо, если кто-то из моих личных слуг преступит закон, дальше их будете контролировать Вы.

— Что ж, тогда развлекайтесь. Я постараюсь ни во что не вмешиваться. Посмотрим, к чему это приведет. Ради Вас, моя дорогая, я даже соглашусь пройтись по лезвию над пропастью.

— Алекс, ну не преувеличивайте… Какая пропасть?

— Вас никогда не предавали слуги? Ну да… Вы же в монастыре жили. А здесь далеко не монастырь… здесь доброта считается слабостью, которой грех не воспользоваться, и выживает и процветает не тот, кто более свят, а тот, кто либо сильнее, либо хитрее и даже подлее. Я хлебнул этого с лихвой, поэтому изо всех сил старался оградить от этого Вас, но Вы упрямо противитесь этому. Вы верите в красивые сказки, добродетель и неизбежную победу добра. Что ж убедитесь во всем сами. Будем надеяться, что последствия будут некатастрофичными, хотя бы потому, что Вы способны предвидеть катастрофы. Кстати, что Вы увидели в Веренгере?

— Вас… я там увидела Вас, — впервые за весь разговор с герцогом Алина улыбнулась.

— Хотите спровадить от себя подальше? — усмехнулся герцог. — Что ж это у Вас получилось. Только пообещайте мне в мое отсутствие не особо разлагать дисциплину в замке, не превращать его в псарню и еще не сильно ограничивать короля, пока он здесь… ведь потом он на мне отыграется, за все Ваши выходки. Обещаете?

— Алекс, Вы умеете так замечательно обыгрывать факты, что чтобы я не делала в Ваше отсутствие, Вы всегда найдете повод, чтобы упрекнуть меня. Я заранее знаю, что не сумею Вам угодить, поэтому лучше запретите мне выходить из комнат и общаться с королем.

— Вы немилосердны, дорогая. Неужели Вы хотите, чтоб он казнил меня на площади за столь жестокое обращение с его кузиной?

— Не казнит. Вы стали ему необходимы и без меня. А если не впустую съездите в Веренгер, то еще больше упрочите свои позиции. Поэтому постарайтесь.

Лицо герцога посерьезнело, — Я просто диву даюсь, — тихо произнес он, — ради его интересов, Вы готовы поступиться своими…

— Так Вы выходит, догадываетесь, что я знаю, что Вы уже надели петлю на мою шею… Только учтите, ошейником ей не стать, она лишь за удавку сойдет, — перейдя на латынь, еле слышно прошептала герцогиня, при этом пристально глядя прямо в глаза герцогу.

Тот судорожно сглотнул и срывающимся голосом хрипло спросил: — О чем Вы, Алина?

— Вы знаете о чем, — она отвела взгляд.

— Алина, я ничего не понимаю. Какая петля? Какая удавка? — герцог тоже перешел на латынь и его голос обрел прежнюю уверенность, — Я оберегаю и охраняю Вас… Я все делаю ради Вас… Неужели Вы думаете, что я хочу Вас убить? Вы до сих пор не можете простить мне то, что сделала Катарина, и думаете, что я нарочно склонил ее к этому, а теперь хочу завершить то, что ей не удалось тогда?

— Не говорите ерунды… — герцогиня усмехнулась и на латыни продолжила, — Я прекрасно знаю, что Вы не желаете моей смерти. Поэтому надеюсь, что, затягивая петлю, Вы задумаетесь именно об этом… Все, ладно, можете сделать вид, что ничего не поняли, и супруга у Вас сумасшедшая и говорит полнейший бред, но Вы, любя, прощаете ей ее странности.

— Да уж… — герцог покачал головой, — даже не знаю, что Вам ответить на это… Чтобы я не сказал сейчас, все равно выйдет, что я подлец, задумавший придушить собственную жену.

— Ничего не отвечайте, пойдемте к гостям. Вам скоро ехать.

— Алина, Вы действительно считаете, что я могу что-то предпринять Вам во вред? — герцог вдруг резко притянул к себе герцогиню и, крепко обняв, заглянул ей в глаза.

— У нас различаются с Вами понятия о вреде и пользе, добре и зле, Алекс.

— Алина, я люблю Вас.

— Это не любовь, Алекс… это другое чувство. Вы хотите, чтоб я принадлежала Вам как вещь, словно я Ваше имущество, Вы хотите обладать и владеть. А Вы будете заботиться, сдувать пылинки и переставлять с места на место. Вы могли бы заставить меня принять это, опираясь на свои права, но Вы сами от них отказались…

— Алина, как же Вы мучаете меня…

— Нет, Алекс, Вы сами мучаете и себя, и меня.

— Неужели Вы никогда не простите? — скорее простонал, чем проговорил герцог.

— Вы меня об этом спрашиваете? А Вы сами прощаете предательство?

— Вам, моя дорогая, я прощу все что угодно…

— Да неужели? — иронично рассмеялась герцогиня и осторожно высвободилась из объятий герцога, — Вы не смогли простить мне даже то, что я с любовью заботилась о щенке… Вам надо было обязательно убить его.

— Причем тут щенок? — герцог раздраженно прошелся по комнате, — Во-первых, убил я его случайно, а во-вторых, я разве Вас хоть в чем-то обвинил или чем-то именно Вас обидел? Да любите кого угодно! Я готов сотню щенков или собак Вам завести. Я прошу, чтоб Вы только допустимые границы не переходили. Должен щенок жить во дворе, вот пусть там и живет, и заботиться о нем должны те, кому это положено, а не Вы. А Вы любите его и делайте с ним все, что душе Вашей угодно, лишь на одну доску с обслугой не вставайте.

— Почему Вас столь раздражает, когда я что-то делаю сама?

— Вы столь проницательны, дорогая, но иногда не видите очевидное, — герцог остановился перед ней и заглянул ей в глаза, — Я пережил время, когда был вынужден отказаться практически от всего и все делать сам… Так вот теперь я приложу максимум усилий, но не допущу, чтоб моя супруга, хоть когда-нибудь была лишена того, чего достойна как по своему рождению, так и положению. Понимаете? Вы не должны унижать свое достоинство, опускаясь до уровня слуг.

— Алекс, не создавайте проблему на пустом месте… я пережила и лишения, и плен, и заточение, и я не вижу причин это скрывать, стыдиться или же бояться этого в будущем. И к тому же я не наследная принцесса, чтобы так печься о своем достоинстве.