В плену королевских пристрастий - Колесова Марина. Страница 68

— Глупенькая, как же я могу тебя прогнать? Неужели ты думаешь, что мне приятнее было бы и дальше жить рядом с лгуньей, а теперь, когда она раскаялась в этом, я предпочту ее выгнать? К тому же тебя ко мне отец-настоятель определил. Он, как я понимаю, с самого начала все про тебя знал. А его слову здесь никто не перечит. Так что не бойся. Никто тебя не прогонит и не обидит. Вон иди яблочко съешь, я тебе принес.

— Спасибо… только не заслужила я совсем никаких угощений, — Кэти потупила голову.

— Заслужила, дитятко, еще как заслужила… — отец Стефан ласково погладил ее по голове, — Иди, скушай яблочко, порадуй старика.

— Вы такой добрый отец Стефан, — Кэти впервые за весь разговор осмелилась заглянуть ему в глаза, — Спасибо Вам. Я с удовольствием его съем.

— Кушай на здоровье, деточка, — улыбнулся он ей и вышел из сторожки.

Отец-настоятель стоял у окна своей кельи и размышлял. Он был очень рад, что Алине удалось сделать то, чего он безрезультатно пытался достичь все это время. Катарина искренне раскаялась. Огорчало его лишь то, что целью своей теперь девочка, очевидно, поставила не заслужить любовь Бога, а добиться расположения Алины. Все это грозило большими проблемами как одной, так и другой.

В это время в дверь его кельи постучали

— Отче, можно? — отец-настоятель узнал голос Алины.

— Входи, моя радость.

— Никак, Отче, Вы о нас с Катариной размышляли? — спросила, та входя.

— От тебя ничто нельзя скрыть, девочка моя любимая, — улыбнулся он, ласково беря ее за плечи, — Конечно о вас.

— Она не видит Бога, Отче, и мешаю ей я… Но если я брошу ее, она даже пытаться увидеть его не будет… Замкнутый круг какой-то и выхода нет.

— Выход есть всегда… а в данном случае даже не один. Первый и самый простой: оставляешь ее здесь у матушки Калерии. Я могу сказать, что это я не отпустил ее. Она поплачет, помается, но привыкнет, а дальше посмотрим, может через пару лет, и заберешь ее. Второй. Жестко контролируешь сама, причем именно жестко. Ее жизнь при тебе должна стать более суровой, чем в монастыре. Ты должна стать не другом, а суровой надсмотрщицей, контролирующей каждую ее мысль, каждый ее вздох и строго взыскивающей за любую провинность. Ты должна показать, что не ты решаешь, за что взыскивать, а за что нет, ты лишь исполняешь волю Его, ты всего-навсего проводник.

— Мать Калерия в ином обличии, — грустно вздохнула Алина.

— Мать Калерия не просто так сурова была, она знала, к чему потакание страстям приводит, и боялась всегда этого… правда и в этом меру надо знать, а то недолго, как и она в другой грех впасть, но то не о тебе сказ. Осуждать ее никогда не надо было, тогда б и сущность ее прикидывать на себя б не пришлось, — усмехнулся он ей в ответ.

— Когда, то было-то… к тому же смысла не вижу так Кэти контролировать.

— С демонами не шутят, Алина. А в данной ситуации один твой неосторожный шаг, и ты станешь ее кумиром, уже не заслоняя Господа, а полностью затмив его. Хочешь?

— В любом из этих двух вариантов, любовь Господа ей не разглядеть. Лишь страх перед ним. В ее случае и это, конечно, не самый худший вариант, но я хочу найти другой.

— Нет его. Даже постоянно контролируя ее, ты будешь балансировать на грани. Любая случайность или чья-то злая воля, и ты получаешь одержимую дочь и осознание, что к этому привела твоя собственная беспечность. Тебе сейчас надо думать не о том, как девочке любовь Господа дать почувствовать, это само собой придет со временем… Тебе надо ее от демона, страстей и искушений уберечь… В чистую душу любовь Господа сама вольется…

— Отче, я не смогу использовать те методы, которые всегда претили мне…

— Значит, здесь ее оставишь. Если не поклянешься строго контролировать дочь, не отпущу ее.

— Я подумаю… — Алина задумчиво покачала головой, — Надо же, действительно даже подумать не могла никогда, что мне придется любовь и заботу облекать в суровую взыскательность… Вот ведь как Господь дает понять, что не всегда неколебимые убеждения верными оказываются. И то, что благо в одном случае, погибельно в другом…

— Умница… я был уверен, что ты все поймешь. Кстати, еще тебе сказать хотел: какой бы у тебя не был муж, он твой муж, и ты должна постараться с любовью относиться к нему, а не обиды на сердце складывать. Не нравится, что он делает, не перечь, а лучше помолись, чтоб вразумил Господь и его правильным путем идти, и тебя волю мужа без ропота принимать.

— Отче, неужели Вы хотите, чтоб я на путь греха встала, раз он меня к нему склоняет, а потом на него кивала: не собственной волею, а только волею супруга моего… Так что ли?

— Он тебя на него толкает лишь потому, что ты противостоишь ему и всем своим видом и презрение и пренебрежение выказываешь. Ты мол в грехе живешь, а я со светлых своих вершин снисхожу до тебя лишь из чувства долга. Вот он и стремится не до тебя дотянуться, а тебя к себе стащить… А все наоборот быть должно.

— Что-то в прошлый раз Вы не говорили мне таких слов, Отче…

— В прошлый раз ты не готова была еще их принять, а сейчас время пришло… Подумай, поразмышляй… Ты сможешь… все наладится, вот увидишь. Любит он тебя, поэтому и сам мучается и тебя мучает.

— А не кажется Вам, Отче, что как только я к нему с любовью относиться начну, так король его возненавидит и постарается избавиться от него?

— А тут все от тебя зависеть будет. Начнешь противопоставлять одного другому и столкнуться они, что олени во время гона, пока один другого не одолеет. Только ты же не самка, чтоб сильнейшего, для продолжения рода искать. Ты разумная христианка. Поэтому если будешь показывать, что с любовью относишься к каждому, они еще поддерживать друг друга будут.

— Я что с обоими жить должна?

— Ты что считаешь, что любовь лишь в этом заключается? — раздраженно проговорил отец-настоятель, — Я, по-твоему, что, должен был жить с тобой, раз люблю тебя? Или ты меня не любишь?

— Нет, конечно, Отче, мне и в голову такое придти не могло…

— Вот и веди себя так, чтоб и им не приходило…

— Но тогда значит, наследника рода точно не будет.

— Положись во всем на Господа. Он сам развяжет, то, что вы связали, а не развяжет, так значит и на то воля Его.

Алина тяжело вздохнула, — Да… такие Вы мне сегодня, Отче, наставления дали… Даже и не знаю, хватит ли у меня сил исполнить… Я, конечно, постараюсь, но это так трудно для меня…

— Ты у меня сильная, ты справишься. Ты и потруднее наставления выполняла.

К вечеру в монастырь пришел герцог Алекс Тревор. Он был один, без сопровождения. Отец Стефан отворил ему ворота.

— Здесь моя жена. Может, позовете ее, поговорить бы нам… — угрюмо глядя на него, произнес герцог.

— Входите, сделайте милость, — отец Стефан шире распахнул ворота, — Ждет Вас Алина. Что у ворот-то толковать? Я Вас к ней проведу, там и поговорите.

Он провел герцога через монастырский двор к дому, где останавливались паломники, и отвел к комнате, отведенной Алине. Там он постучался.

— Деточка, к тебе супруг твой приехал.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Алина. Герцог с удовлетворением отметил про себя, что одета она была не в монашеские одеяния, а хоть и в достаточно строгое и однотонное, но одно из своих повседневных платьев, да и волосы были подобраны в элегантную прическу, которую лишь слегка прикрывал легкий шелковый шарф.

— Благодарю, отец Стефан, — улыбнулась она и, отступив вглубь комнаты, пригласила, — Здравствуйте, милорд. Входите.

Герцог шагнул в комнату и обвел ее взглядом. Светлая и чистая комнатка с небольшим столиком, двумя стульями, маленькой тумбочкой на которой лежало Евангелие и кроватью, в изголовье которой висело распятие.

— Роскошные апартаменты у Вас, миледи, что и говорить, — герцог мрачно усмехнулся.

— Простите, милорд, — Алина шагнула к нему и медленно опустилась перед ним на колени, склонив голову — я очень благодарна, что Вы приехали за мной.