Мать Лжи - Дункан Дэйв. Страница 7

— Где они?

Шепот Пьеро, внятный и четкий, заставил ее вздрогнуть. У него были открыты глаза, хотя она видела, что его взгляд блуждает.

— Верни их!

Он нахмурился, взглянув на нее — озадаченно, словно не понимал, что происходит.

— Кого вернуть, дорогой?

Мятежник в городе, а Пьеро в своем нынешнем состоянии не может дать ей совет. Поначалу, чтобы прогнать боль, хватало одного короткого посещения налиста в день, теперь же муки постоянно возвращались, давая Пьеро лишь короткие передышки. Оливии не следовало его беспокоить. С другой стороны, если бы она не пришла, она бы не встретила мальчишку, который ставил над ее мужем какие-то мерзкие опыты.

— Детей! — Пьеро закрыл глаза, а когда открыл их, то был уже в ясном сознании и улыбался. — Мне приснился сон. О том, что дети вернулись.

Не в пример налисту, Оливия давно выплакала все слезы.

— Вот увидишь, скоро они вернутся, милый. Стралг обещал их прислать.

Только полный идиот поверил бы обещаниям чудовища.

— Знаешь, они такие взрослые.

Она кивнула. Да сжалятся над ними Двенадцать! Прошло столько лет… Даже если они живы, какое им дело до Селебры? До Флоренгии? И до родителей…

— Фабия, наверное, уже стала молодой женщиной.

— Она красивая, — вздохнув, проговорил он.

— Какой она была… в твоем сне?

— Очень похожа на тебя, дорогая. Такой же яростный взгляд. Мне всегда нравились твои глаза.

— А мне ты говорил про другое.

— На людях — про глаза. — Он улыбнулся. — Видела бы ты Бенарда! Он очень сильный. — Пьеро снова улыбнулся. — Всего лишь сон, но какой же яркий! Они плывут на лодке, представляешь? Через Границу на лодке! У Бенарда всегда были способности к искусству. Он стал скульптором. Говорит, что плечи у него такие широкие от постоянной работы с мрамором. А помнишь, мы называли Орландо бойцом?

Нет, она помнила лишь тот страшный день, когда их забрали: Стралг протягивает руки Орландо, который еще слишком мал, чтобы отличать добро от зла, и идет к нему. Дантио в ужасе наблюдает, Бенард прячет лицо в ее юбках, Фабия плачет, требуя молока. Она не могла представить себе выросшую Фабию и даже Дантио.

— Медный ошейник, — хмурясь, пробормотал Пьеро. — А Дантио… огромное горе, дорогая. И огромная мудрость. Я всегда твердил, что из него получится отличный игрок в тегаль, помнишь? Они со мной разговаривали. Спрашивали… — Он поморщился. Его лицо так исхудало, что на нем словно остались только зубы и ввалившиеся глазницы. — Они меня спросили, кто… — Тяжелый вдох. — …кто станет моим наследником.

— И что ты ответил?

Голос мертвеца, так это называли. Когда умирающий дож объявлял имя наследника, его голос считался в Совете за один, не больше и не меньше, но за всю историю Селебры воля правителя не выполнялась очень редко. Пьеро еще не сделал заявления, потому что не знал, кто из детей жив — возможно, они все мертвы. Он покачал головой, не в силах произнести ни слова. На изможденном лице появились капельки пота — вернулась боль, терзавшая его тело.

Оливия встала, вышла из комнаты и тут же наткнулась на молодого брата Милосердия, стоящего в коридоре. Он бросился к кровати и схватил больного за руку, не успев даже присесть. Через несколько мгновений Пьеро мирно спал.

Налист оглянулся через плечо и посмотрел на Оливию.

— Прости меня за резкость, — сказала она. — Как тебя зовут?

— Луиджо, миледи.

— Спасибо тебе, брат Луиджо. Ты подарил ему радость. Прошу тебя, продолжай.

— Непременно, миледи.

— Двенадцать благословений тебе.

— Так он не умер? — проговорил Стралг.

Голос, прозвучавший у нее за спиной, было невозможно забыть или перепутать — глубокий, царственный и мужественный. Словно боевой горн.

Она вскрикнула от удивления и так резко обернулась, что чуть не упала.

Казалось, он растет с каждым днем. Все еще тощий, кожа да кости, на бедрах мальчишеская повязка. Очень скоро он возмужает. Золотые браслеты украшали его запястья, на шее висел тяжелый шнурок с кусочками серебра. У сына была смуглая кожа флоренгианина, а вот нос постепенно превращался в орлиный. Окрепнув, его голос звучал в точности, как отцовский, да и внешне Чайз был невероятно похож на Стралга.

— Ты велела мне прийти. Я решил, что он умер.

— Нет. Идем.

Она прошла мимо и не произнесла ни слова до тех пор, пока они не покинули святилище. Кивком поблагодарив старшую сестру, Оливия вышла в коридор со своим высоким внебрачным сыном, следовавшим за ней по пятам.

Они шагали по коридору рядом, и ее маленькая лампа отбрасывала причудливые тени на высокие стены. Чайз, конечно, лампу не взял. Его молодые глаза лучше видели в темноте.

— Я хотела сказать, что мастер Дицерно доволен твоими успехами. Он говорит, ты очень стараешься, и я счастлива это слышать.

— И все? — фыркнув, спросил он.

Оливия стала лихорадочно искать правильный ответ. Но разве подростку угодишь? Опыта у нее не было, ведь Дантио и всех ее детей забрали, когда они были маленькими. А теперь она слишком стара для учебы. Оливия вздохнула.

— Ты взрослеешь. Если будешь и дальше делать успехи, я разрешу тебе носить кинжал. Можешь выбрать…

— А почему не меч?

Все-таки в двигающуюся мишень попасть очень трудно.

— Пока не научишься им как следует владеть, даже не мечтай. Не то станешь подарком в праздничной упаковке для первой попавшейся уличной банды.

— Но со мной же будут стражники, — мрачно возразил Чайз.

— Значит, случись что, ты постоишь в сторонке и не достанешь меч из ножен?

Отсутствие кинжала, по всей видимости, перестало быть для ее сына больной темой и источником непреходящего позора.

— А больше ты ни о чем не мечтаешь?

— Водить девушек в свою комнату.

Чтобы справиться с потрясением, Оливии пришлось несколько раз перевести дух. Мастер Дицерно советовал ей «быть справедливой, честной и поощрять сына при каждом удобном случае». Что ж, ладно хоть в комнате, а не под кустом.

— А ты их водил?

— Возможно, — помолчав, ответил Чайз.

Она знала, что он дважды пытался это сделать, но ему не позволили стражники. Зато сейчас он ей не соврал. «Поощряйте его», — сказал наставник.

— Хорошо, если будешь достойно себя вести, я дам тебе ключ от потайной двери.

Она покосилась на Чайза. Он был доволен. Очень доволен. И вроде бы слегка покраснел, хотя сказать наверняка при таком освещении было трудно. Когда он начнет раздаривать дворцовое серебро? Совсем скоро какая-нибудь девка раззвонит повсюду о том, что он ее изнасиловал, и она забеременела.

— Ты уже почти взрослый. После Нового года наденешь собственную печать, и я освобожу тебя от жесткой хватки мастера Дицерно. Если отцы и братья девушек начнут гоняться за тобой с дубинками, разбираться будешь сам.

— К тому времени я стану дожем.

— Что?! — Ее крик эхом отдался в стенах длинного коридора.

— Кроме меня наследников не осталось. Кого еще могут выбрать? — с усмешкой проговорил он.

— Чайз, Чайз, милый… я тебе никогда не лгала. Ты же знаешь, что Пьеро не твой отец.

— Зато ты лгала остальным. Дож меня признал. Не хотел говорить всем, что его жена спуталась с другим мужчиной.

Пьеро бы хватило нескольких слов, чтобы поставить сына на место. Ей — нет. Однако Оливия сдержалась и не закричала.

— Ты давно смотрел в зеркало?

Чайз рассмеялся.

— Веристы называют меня «маленький Кулак»!

Дружба их сына с солдатами гарнизона была первой причиной бесконечных семейных ссор. Даже запрет на ношение кинжала не вызывал столько протестов. Чайз заявил, что учит вигелианский. Оливия была против. Только теперь она поняла: если ледяные демоны сообразят, что он сын лорда крови, они будут выполнять его приказы, и тогда мальчик станет опасен.

— Решение принимает Совет.

— Пьеро меня признал! — закричал Чайз и остановился. — Они не посмеют выбрать другого!

Она повернулась к нему лицом, чувствуя, что тонет. Почему ей не приходило в голову, что рано или поздно Чайз захочет власти? Неужели в этом причина его хорошего поведения?