Высокий замок - Воронин Дмитрий Анатольевич. Страница 2

– Леди?

– Айрик, мне нужны… – она на мгновение замялась, прикидывая, – скажем, шесть человек. Обычных молодых солдат, не из гвардии. Они должны свободно владеть инталийским… И, пожалуй, пусть у них будут светлые волосы… да, густые светлые волосы.

– Да, госпожа.

Похоже, гвардейца это поручение ничуть не удивило. Дилана с некоторым огорчением подумала, что парень, будучи приставлен ей в помощь, уже сейчас слишком много знает. Вероятно, в ближайшем будущем ему предстоит проявить мужество во время очередного штурма… Седрумм с пониманием относился к подобного рода пожеланиям леди Танжери, к тому же заметно лучше других имперских офицеров осознавал, что не стоит без острой необходимости задавать лишние вопросы личной императорской убийце.

Волшебница взяла со стола тонкий стилет, задумчиво посмотрела на узкое хищное лезвие. Это было дорогое оружие, быть может, излишне украшенное. Но сталь отменная… Ее тонкие ухоженные пальцы стиснули узорчатую рукоять… Солдат, навытяжку стоящий у двери, чуть заметно вздрогнул.

– Я хотела бы увидеть первого солдата уже сегодня… – Она чуть помедлила. – Предстоит выполнить особое задание, и это все, что им следует знать. И тебе, Айрик, тоже.

– Будет исполнено, госпожа.

Он вышел. Дилана откинулась на спинку кресла. Это кресло, как и весь дом, досталось ей задешево – стоило лишь попросить. Она не испытывала особого интереса к штурму Торнгарта, а потому и разместилась на некотором удалении от осажденного города, в довольно приличной и, что немаловажно, совсем не разграбленной усадьбе, владелец которой уже не имел возможности возражать против такого грабежа. Он, собственно, уже ни против чего не возражал – мертвые вообще отличаются редкой покладистостью. Вероятно, кто-то из офицеров уже присматривал дом для себя, потому и пресек неизбежный грабеж, но слово Диланы Танжери могло перевесить даже самую ярую тягу к наживе.

Но этот дом, эта дорогая, а по аскетическим меркам Гурана прямо-таки немыслимо роскошная мебель, эти ковры на полу и на стенах, новехонькие, без малейшего следа потертостей, эта серебряная посуда тонкой работы и прочее добро, наполнявшее возведенное из привозного белого камня строение, ее ни в малейшей степени не интересовали. Все преходяще… рано или поздно она покинет усадьбу, на радость тому, кто сумеет первым наложить лапу на бесхозное имущество. Танжери лучше многих знала простую истину – лишь золото имеет ценность. Его легко отнять, но золотые монетки так одинаковы – ушли одни, придут другие, быть может, еще в большем количестве. Его можно потерять – но можно и найти… если знать, где следует искать.

Правда, были вещи, которые она ценила выше простого золота. Древние книги. Немногочисленные, и оттого еще более ценные артефакты, пережившие тысячелетия. И еще одно…

Власть. Не ту помпезную, видимую каждому власть, которой обладают святители и императоры. И не ту, что основывается на мудрости и знаниях, как у высших иерархов Ордена. И даже не тайную власть, что основывается на крови – власть Тайного Братства, к которому она некогда принадлежала. Дилана была уверена, что приложи она достаточно усилий, и следующего Старшего Брата узнавали бы по пухлым, чувственным губам и длинным ресницам. Она смогла бы, нет сомнений – но такая власть была ей не нужна.

Она жаждала иной власти – власти над самой собой. Иные люди называют это свободой – но свобода тоже бывает разной, и часто громче всех кричат о свободе люди, для которых она – единственное достояние. Нет, свобода нищеты, свобода ненужности, свобода бессмысленного существования… все это не то. Дилана была богата, независима, сильна. Ее невозможно было (кое-кому пришлось убедиться в этом на собственной шкуре) принудить делать то, что ей не хотелось, но если она чего-то желала, то добивалась этого любыми путями – силой ли, золотом или своим очарованием. И если она служила кому-либо, то лишь тому, кого сама избирала себе в повелители. На время.

Обрастая имуществом, человек постепенно становится зависим от него. Привязывается к удобным привычным вещам, к мягкому креслу, жаркому камину или дружелюбной собаке. К слугам и друзьям. К могилам предков и к прошлому… и ему трудно становится что-либо изменить в своей жизни, ему жалко – нет, ему страшно расстаться даже с малостью из этой тяжелой ноши, и человек бредет по жизни все медленнее и медленнее, пока ноша не станет для него непосильной. А потом останавливается – и это становится для человека началом конца.

Дом, мебель, конюшня с полудесятком отличных скакунов… многие в Империи продали бы душу Эмиалу за такую добычу. Она же воспринимала роскошную усадьбу лишь как временное пристанище. Там, в Броне, у нее был дом. Как необходимость – Дилана проводила в столице достаточно много времени, и без дома, роскошного, богатого, расположенного неподалеку от императорского дворца, было совершенно невозможно обойтись. Иначе на нее станут показывать пальцем, как на нищенку. О, она вырвала бы этот палец по самое плечо, но все рты не закроешь, все ехидные ухмылки с лиц не сотрешь. Поэтому ее жилище вполне соответствовало ее статусу. Но входя в стены, которые принято называть «родными», она не испытывала ощущения, что пришла домой. Это было все то же временное пристанище… которое не жалко однажды оставить навсегда.

По той же причине Дилана не имела друзей… думала, что не имела. Правда, был еще Битран, спутник, телохранитель, любовник… Волшебница долгое время считала, что Керб – не более чем пес у ее ног, которому можно бросить кость, можно пинком прогнать прочь… Когда Керб остался, чтобы дать ей возможность бежать, она не испытывала угрызений совести. Он ведь выполнил свою работу, не так ли? Ту, за которую она платила ему.

Позже, когда в подобной же ситуации умер матрос, так и оставшийся в ее памяти под кличкой Рыбак, а вместе с ним и старый больной Бордекс Лат, она ощутила разницу. Не было той пустоты, что осталась в душе после ухода Керба. Погибли и погибли – что ж, судьба. Тем более не прикрой они отступление Диланы своими телами, что их ждало? Медленное угасание – магу, смерть в пьяной драке – матросу. Ничем не лучшая участь. А Керб…

Она пыталась его спасти. Пыталась надавить на Консула, поскольку у того в застенках во все времена имелось достаточно инталийских шпионов, которых можно было бы обменять на ее телохранителя. Блайт вроде бы и не отказывался, и даже – это она выяснила доподлинно – направил в Инталию соответствующее письмо. Но то ли Орден не захотел выпускать из рук ценного свидетеля, то ли письмо Блайта оказалось недостаточно красноречивым, а его обменное предложение – недостаточно щедрым… Дилана, понимая, что первое предположение вернее, предпочитала все же винить в неудаче Консула. И Ташу Рейвен, разумеется. Ее – в первую очередь.

А потом его повесили… не удостоили даже почетной для воина смерти от меча, просто повесили, как какого-то вора. И оставили болтаться в петле на виду у армии, вставшей под стенами Торнгарта, словно рассчитывая, что это зрелище устрашит гуранских солдат. Все понимали, что несколько десятков раскачивающихся на ветру тел не прибавят штурмующим ненависти, не вселят в их сердцах страх. Имперцы явились к белым стенам со вполне определенными целями, и подобные украшения на стенах не способны были поколебать их решимость.

А вот Дилана при виде этого зрелища испытала поистине жгучую ненависть, и тому, на кого она была направлена, стоило бы посочувствовать.

– Я найду тебя, Таша Рейвен.

Эти слова она произносила не в первый и не в десятый раз. Если бы простые слова, не имеющие отношения к древнему магическому языку, содержали бы в себе хоть каплю силы – то леди Рейвен давно бы уже скончалась в ужасных муках. Дилана смотрела в стену невидящим взглядом, а стилет в ее руке снова и снова вонзался в подлокотник кресла, кромсая дорогую кожу.

Гвардеец и впрямь управился быстро – солнце еще не коснулось горизонта, а первый из будущих исполнителей ее воли уже стоял в покоях. Волшебница внимательно осмотрела мужчину – пожалуй, именно то, что нужно. Светлые волосы, невыразительное лицо, невысокий, кряжистый… он ни в малейшей степени не походил на потомственного гуранца. Да и вряд ли был им – такая внешность более чем характерна для юга Инталии. Мужчина явно чувствовал себя не лучшим образом – среди солдат уже ходили слухи, что далеко не все, входившие в этот особняк, выходили обратно. Сейчас он, вероятнее всего, уже не верил в пресловутое «особое задание» и лихорадочно рылся в памяти в поисках проступка, который вызвал интерес самой Диланы Танжери.