Слезы на камнях - Суренова Юлиана. Страница 46

Это замешательство, даже более того – помрачнение рассудка, онемение тела, было, как всем казалось, вызвано тем, что никто не ждал ничего подобного.

Мысли людей были далеки от страха, что каравану угрожает опасность. Они просто не верили, что подобное возможно. Караванщики полагали, что достаточно заплатили богам за право спокойного пути: ведь они принесли наивысшую жертву – отказались от дара войти в тепло города.

Тем временем Вал, наконец, подскакал к хозяевам каравана достаточно близко, чтобы услышать рвавшийся из их душ, сердец, вопрос:

– Что?

– Складская повозка! Она была слишком старой и развалилась на части!

Мужчины не говорили – кричали, словно находясь в сердце метели, где спокойно сказанные слова просто не будут услышаны. Сейчас же, в тишине ясной снежной ночи, голоса разносились на многие шаги вокруг, гремя раскатами грома. Но и хозяева каравана, и дозорный были слишком взволнованы, чтобы заметить это.

А все остальные – невольные… нет, конечно же, вольные свидетели их разговора – были лишь рады этому: им не приходилось прислушиваться, силясь разобрать слова, не было нужны переспрашивать, и вообще…

– Этого следовало ожидать, – Атен успокоилось. То, чего он со страхом ждал – события в череде безликих однообразных дней дороги, нечто, что должно было непременно произойти – случилось. Но это было не явление рока, не угроза демонов, не мрак беды, а всего лишь серая сторона действительности – ожиданная обыденность, которая рано или поздно должна была произойти. Его мускулы расслабились. – Все мы стареем, – с нескрываемой грустью проговорил он, однако же, принимая неизбежность как должное. – Что ж, – он вздохнул. – Повозка была полной?

– Наполовину.

– Лис!

– Да? – тот как раз в это мгновение потягивался, разминая успевшие затечь мышцы.Он тоже выглядел спокоен и умиротворен.

– Останавливай караван… Хотя, мы и так стоим, – оглядевшись вокруг, он цокнул с долей запоздалого недовольства. – Ладно, в общем, пусть все остается так как есть… Пока.

– Шатер ставить не будем? – спросил Лис,уточняя приказ.

– Мы возле самого города, – начал Евсей, а затем, вспомнив, хлопнул себя по лбу.

– Мы же не собирались в него заходить!

– Вот именно, – Атен бросил на брата хмурый осуждающий взгляд. Он полагал, что было бы лучше не говорить об этом. Особенно сейчас. – Лис, шатер будет в самый раз, – повернулся он к другому из своих помощников. – Переночуем под куполом…

Только выстави усиленный дозор. Мало ли что. И вот еще. Надо будет перегрузить все в другую повозку. Свободного места хватает… – не сдержавшись, он зевнул.

Едва беспокойство ушло, караванщиком начал овладевать сон. В этом не было ничего удивительного. Атен даже привык к тому, что чрезмерная душевная активность в нем всегда сменяется стремлением к покою.

– Конечно, не хотелось бы тратится на новую повозку, но мы богатый караван и можем себе это позволить. Так что, беспокоиться не о чем… – он потер один глаз рукой, другим глянул на помощника. Его мысли текли медленно, не торопясь: "Пока мы дойдем до следующего города, пройдет еще много времени. Так что… Спешить некуда".

Кивнув, соглашаясь как со словами старого друга, так и с его прочитанными по выражению лица мыслями, Лис ушел исполнять его приказ.

– Я тоже, пожалуй, пойду… – пробормотал Евсей. Летописец даже в этом происшествии с повозкой был готов увидеть недобрую руку горожанина. Ну вот не доверял он чужаку, и все тут! А когда не доверяешь – стремишься не упускать из вида.

Атен тоже не долго стоял на месте. Оглядываясь вокруг, он заметил дочь, шедшую куда-то. Ее плечи поникли, голова была опущена на грудь, движения же нервозно неровны. Караванщик тотчас вспомнил недавний разговор с Мати, тот, о несчастьях, которые, как казалось малышке, она притягивала к каравану. И от былого состояния покоя и полудремы не осталось и следа. Сердце пронзила острая боль, словно по нему полоснули лезвием кинжала. А что если дочь решит, будто все случилось из-за нее, и, не зная о незначительности произошедшего, увидев в нем знак беды, бросится на поиски смерти, стремясь таким по-детски отчаянным и по-взрослому безрассудным образом избавить от превратностей судьбы всех остальных?

– Мати! – спрыгнув с места возницы прямо в снег, он ударил ногу, однако, не обращая внимания на боль, даже, казалось, радуясь ей, телесной, не душевной, бросился к дочери.

Та не откликнулась, не остановилась, просто потому, что не слышала ничего, за исключением тех беззвучных слов, которые вновь и вновь повторяли ее потрескавшиеся шевелившиеся губы. Движения девушки казались неосознанными, и, в то же время, были быстры и целеустремленны, так что караванщик догнал ее только возле их повозки.

– Дочка! – он коснулся ее плеча, стремясь привлечь внимание, та же резко отшатнулась, словно от удара, повернулась, взглянула на отца… У нее никогда прежде не было такого взгляда – разозленного до глубины души и, в то же время, потерянного, беспомощного. Так смотрит в глаза охотников загнанный в ловушку хищный зверь, прежде чем броситься на их копья и ножи в последнем отчаянном бое не за жизнь, а за смерть – ту, которую выбирал он сам.

– Что? – сквозь стиснутые зубы процедила та.

– Успокойся, дочка! Ничего страшного не случилось. Это всего лишь старая повозка развалилась, только и всего. Подумаешь, велика потеря! Ее давно нужно было заменить, да ты сама знаешь, кому хочется тратиться, когда можно еще погодить… – он говорил быстро, боясь, что, стоит ему остановиться хотя бы на мгновение, как Мати, перестав его слушать, отвернется, уйдет…

– Отец… – та попыталась остановить его, далекая в этот миг от мыслей и забот о какой-то там повозке. Но, право же, легче было остановить ветер.

– Милая, все будет в порядке. Мы обойдем стороной этот город. А там… Там вокруг нас будут лишь владения госпожи Айи, в которых тебе ничто не угрожает…

Она отрешенно глядела куда-то в сторону.

– Милая…

Девушка нервно дернула плечами:

– Да оставьте вы все, наконец, меня в покое! – вскричала она, заламывая руки. – Я ничего не знаю! Я ничего не хочу! Потому что вы… Вы все… – не договорив, она отвернулась в сторону.

– Да объясни хоть что-нибудь! – он не понимал, что с ней случилось. Почему? И, главное, с чего вдруг? Право же, на этот раз он был так острожен и предупредителен в разговоре с ней, как только мог!

– Объяснить?! Объяснить?! – ее губы дрожали от слепой ярости, из глаз же поудержимыми потоками текли слезы.

– Право же, я не хотел… – растерянно пробормотал Атен.

– Тогда вот, – она швырнула ему свиток, который, как он только теперь заметил, с силой сжимали ее пальцы, не заботясь о том, что они могут повредить тонкую и ранимую бумагу, – почитай! А остальное пусть Шамаш тебе объяснит! Когда вернется.

Если вернется. Если захочет вернуться и объяснить! Ведь он бог! Повелитель!

Хозяин! А мы все… – не договорив, она махнула рукой и, забравшись в повозку, резко задернула за собой полог.

Атен скорее инстинктивно, чем осознанно поднял свиток со снежного полога, развернул. Взгляд, брошенный в свиток, ничего не объяснил, лишь приподнял от удивления бровь.

Он узнал почерк Евсея, по первым же словам понял, какую из написанных братом легенд он держит в руках. Конечно, это была не самая светлая история, однако…

Однако ведь все кошмары, описанные в ней, принадлежали не реальному миру, а краю сна, будучи как и он бесплотными и блеклыми.

– Не понимаю! – сорвалось с его губ. Право же, он никак не мог взять в толк, отчего Мати так расстроилась и рассердилась. Впрочем… Какая разница? Может быть, ей просто приснился сон. Сон и еще один сон… Два сна…

И тут…

До слуха хозяина каравана вновь донесся какой-то шум, похожий на удар. Снежные покрова всколыхнулись, пустыня застонала, словно от боли или предчувствия беды.

– Это еще что такое? – пробормотал Атен, оглядевшись по сторонам. – Вал! – крикнул он, подзывая к себе дозорного.