Слезы на камнях - Суренова Юлиана. Страница 92

Но Хранитель уже спешил развеять его сомнения и страхи: – Конечно. Служители покажут тебе здесь все, расскажут… – все верно. Он сам хотел предложить юноше остаться. Храм был лучшим местом для того, кто готовился принести себя в жертву кошмару, от одной мысли о котором холод, страшнее мороза снежной пустыни, пронизал насквозь сердце, душу… – Прости, но нам нужно продолжать…

– Да, конечно, – радостно закивал тот. Этот разговор, это внимание начинали надоедать Агдору, не позволяя полностью погрузиться в выдуманный мир, который все больше и больше заслонял собой реальную жизнь, с которой его, казалось, уже ничего больше не связывало.

Жрец, внимательно следивший за беседой Хранителя с вытянувшим белый жребий, знаком подозвал к себе одного из помощников:

– Позаботься о нем, – качнув головой на юношу, приказал он. – И не оставляй до полнолуния одного ни на миг.

Тот наклонил голову, показывая, что все понял, однако затем, все же, спросил:

– Если он о чем-то попросит…

– Исполни. Сейчас он вправе получить все… кроме жизни.

– Да, жрец.

Гешт повернулся к магу:

– Половина дела сделана.

– Да… Самая тяжелая половина… – он вздохнул – и с грустью, и, все же, с некоторой долей облегчения, затем взглянул на белый камень, который взял из руки молодого горожанина, прошептал: – Какой он холодный! – удивляясь тому, что камень не впитывает в себя тепла человеческих рук, даже наоборот – словно стремясь заморозить их, с каждым новым мигом излучая все больше и больше холода.

– Так и должно быть. Ведь он – знак смерти… – жрец протянул руку. -Можно?

– Да, – Шед передал ему камень. – Кусочек льда, который, вобрав в себя вечный холод, сковавший почти всю землю, не растает и в сердце огня… Неужели однажды и наши тела, полнившиеся пламенем, словно лампа огненной водой, станут такими же камешками вечного льда?

– Однажды льдом станет все… И город. И даже его священный талисман. Такова судьба живущего – уснуть вечным сном…

– Но когда вечность закончится, все проснутся.

– Бог солнца вернулся из края вечного сна. И это дает силы нашей надежде. Если Он будет милостив к нам, лед растает… И тогда белый камень судьбы почернеет.

– Нет, – задумчиво поглаживая то, что только внешне походило на округлый кусочек мрамора, растирая его между пальцами, удивляясь тому, настолько гладкой была поверхность камня, лишенная хотя бы самой малой шероховатости, качнул головой Шед. – Он станет золотым. Как солнце. И судьба, несшая беду, будет дарить лишь радость и счастье без границ. Я готов на все, чтобы это было так. Даже если за право пусть только лишь увидеть это чудо мне придется заплатить вечностью…

– Все, люди, – обращаясь к горожанам, переговаривавшихся друг с другом взволнованным шепотом, громко проговорил он, встав с трона, придавая тем самым своей речи еще большую значимость, – хватит переживать по поводу того, что случилось. Еще не все позади. Промедление сейчас может разозлить бога судьбы. Не забывайте, сим обрядом мы отвлекаем Его от иных дел, а это не нравится ни одному небожителю. Тем более, всем известно, что господин Намтар не любит, когда медлят перед лицом выбора и готов жестоко наказать провинившихся в Его глазах. Шед понимал, что горожане большей частью – доверчивые, наивные люди, вера в богов в сердце которых так сильна и безгранична, что любое упоминание об Их гневе внушало воистину панический страх, когда с губ срывались слова заклинаний-оберегов, в глазах застывал ужас, а на лбу выступали капельки пота.

Нет, Хранитель не хотел пугать собравшихся, но он был вынужден, не видя иного способа привести их в чувства и вернуть из разговоров о прошлом к действиям в настоящем.

Те горожане, которые уже вытянули свой жребий и не покинули храм лишь потому, что их остановил роковой белый камень, который и в чужих руках внушал страх, поспешили поскорее уйти, радуясь, что у них есть такая возможность. Остальные, кому еще предстояло испытать свою судьбу, несмело приблизились к служителю, державшему мешочек с камнями судьбы. Подошли и остановились.

Никто не решался стать первым… Вернее – первой. Ведь теперь, когда мужской жребий уже был вытянут, далее испытывать судьбу должны были только женщины. А те, бывшие и в обычной жизни по большей части нерешительны, привыкнув перелагать все важные решения на плечи отцов и мужей, теперь же и вовсе не смели и рукой двинуть.

– Что же вы?

– А, – растолкав толпу, вперед вышла седоволосая старуха – толстая и некрасивая, – что мне терять? Дочки мои, слава богам, все пристроены, уже своих детишек нарожали. Вот кому жить, а уж мне… – кряхтя и отдуваясь, она подошла к служителю, протиснула руку в мешок. – Черный, – взглянув на камень, она, все же, что бы там ни говорила, вздохнула с несказанным облегчением. – Дочки, дочки, – не отходя в сторону, закрывая дорогу остальным, закричала она.- Ну-ка идите сюда!

Я для вас добрую судьбу попридержу!

Вперед вышли две женщины – уже сейчас довольно полные, или, как принято говорить в торговых семьях – дородные, обещавшие с возрастом еще сильнее раздаться, догнав мать, однако, еще молодые и сохранившие привлекательность, несмотря на рожденных детей и заботы о доме. Одна из них следом тянула маленькую дочь – девочку лет десяти, которая упиралась и хныкала, не желая идти, у второй, видимо, были сыновья, которых она оставила с мужем. Пробившись к служителю, они быстро вытянули свои камни и – -Уф-ф, – облегченно вздохнув, предводимые старухой, поспешили прочь. – Вот и все…

– Да, все прошло… И хвала богам… А вы боялись…

– Не за себя, мама. Раз первый жребий выпал не прошедшему испытание, то и второй вытянет ребенок. А у меня – маленькая дочь.

– Ну видишь же, видишь – все обошлось, – не переставая, говорили они, стремясь в словах выплеснуть все те чувства, переживания, что просто переполняли их души.

– Подождите! – окликнул их служитель. Видя, что те его не слышат и продолжают быстро удаляться, он вынужден был повторить вновь – на этот раз громче: – Стойте! – его голос заставил вздрогнуть всех бывших в зале.

Женщины, прервав свой разговор, остановились, повернулись, глядя на служителя широко открытыми растерянными глазами.

Старуха выдвинулась вперед, заслоняя дочерей:

– Что случилось? Что не так?

– Камни. Вы не вернули мне камни жребия!

– А, – та облегченно вздохнула, – это! Да, сейчас. Мы… Мы просто… забыли…

Давайте, девочки, – она собрала все камни жребия, сгребла в ладонь и, вернувшись к служителю, протянула ему: – Вот. Теперь мы можем идти?

– Да.

Тот взглянул на них с пониманием и, все же, укором. Да, жребий был тяжелым испытанием. Но разве горожане проходили его в первый раз? Им следовало бы привыкнуть. Не говоря уже о том, что истинно и глубоко веровавшему в мудрость богов человеку подобные страхи вообще должны быть чужды, вернее даже – всякие страхи, за исключением одной боязни чем-то не угодить богам, вызвать Их гнев на свою голову.

Проводив поспешивших покинуть стены храма трех женщин, остановив на миг взгляд на девочке, которую те тянули за собой, он вернул камни жребия в мешочек и повернулся к тем из горожанок, которым еще предстояло узнать свою судьбу.

Спустя какое-то время Шед, оторвав взгляд от насторожено притихших людей, ожидавших своей очереди, повернулся в Гешту:

– Ты слышал, что она сказала?

– О возрасте избранных?

– Да.

– Подобные слухи уже давно ходят по городу. Просто никто не произносил их здесь, в храме, превращая из простых сплетен в нечто большее.

– Но ведь все так и есть. Вспомни. Все пары, что нам приходилось отдавать дракону, были примерно одного возраста.

– Да.

– Тебе это не кажется удивительным? Ведь, по идее, дракону должно быть все равно, кому нести смерть.

– Значит, нет. Или, может быть, ему и безразлично. Но не все равно богу судьбы, который поддерживает в мире равновесие… А, – он махнул рукой. – Кто мы такие, чтобы гадать? Да и зачем нам это знание?