Уснуть и только - Лампитт Дина. Страница 48

Бенджамин подошел к дому. Через открытые двери были видны Даниэль в рубашке с закатанными рукавами, с кувшином эля в руках, и Дженна, хлопочущая возле стола.

– Добрый вечер, – поздоровался Бенджамин, и они оба обернулись к нему.

Дженна сразу же отвела взгляд, и плотник понял, что Дебора права, и эта высокая девушка с шелковистыми черными волосами, ниспадающими из-под кружевного чепчика, действительно влюблена в него.

– А-а, Бенджамин, – приветливо улыбнулся Даниэль. – Добро пожаловать. Проходи и садись. А я как раз собирался чего-нибудь выпить. Составишь мне компанию?

– Само собой, – отозвался Бенджамин, устраиваясь за массивным деревянным столом и снимая шляпу. – Говорят, что ваше пиво – самое лучшее во всей округе, Даниэль.

За этим наигранным воодушевлением плотник пытался скрыть неловкость, которую он испытывал, чувствуя на себе сияющий взгляд Дженны. Однако бедная девушка, видя, что возлюбленный не обращает на нее внимания, едва не расплакалась.

– …Очень вкусно пахнет, – услышала Дженна.

Бенджамин наконец обратился к ней, расхваливая ее стряпню, но чувствовалось, что он делает это лишь по обязанности. И сразу же перед мысленным взором Дженны сама собой возникла страница из книги Алисы Кэсслоу. «… измельчи и смешай душицу критскую, мяту блошиную и вербену и перемешай их с самой тайной женской кровью. Затем освяти светом прибывающей луны и на следующий день дай тому, кого хочешь приворожить».

Дальше подробно описывалось, к чему это приведет: через один день и одну ночь тот, кто отведает этого зелья, будет молить женщину, чья кровь использовалась для приготовления напитка, о любви, о постели, о том, чтобы ласкать самые сокровенные части ее тела.

– Надеюсь, тебе понравится ужин, Бенджамин, – медленно произнесла Дженна.

Вкусная ода, крепкий эль, тепло и уют оказали свое действие на Бенджамина Миста. Раскинув ноги и сложив руки на животе, он сидел, блаженно улыбаясь, и благосклонно поглядывал на рассуждавшего об истории этих мест хозяина. Во всяком случае, так показалось слушавшему вполуха Бенджамину, основная часть внимания которого принадлежала игравшей на лютне Агнес. Сегодня вечером она играла поистине вдохновенно, ее лютня пела о любви и отчаянии, о страсти и безнадежности.

– …старинная местная фамилия, – говорил Даниэль. – Известно ли тебе что-нибудь о твоих предках, Бенджамин?

– Насколько мне известно, все они происходили из этих мест, – рассеянно ответил плотник, которому гораздо больше хотелось слушать музыку Агнес, нежели рассуждения Даниэля.

– Так я и думал. По-видимому, когда-то ваша фамилия звучала как ле Мист. Ты знал об этом?

– Нет. – Больше всего на свете Бенджамину хотелось, чтобы Даниэль замолчал и не мешал ему слушать.

Агнес начала новую мелодию – веселую, задорную. Она запела, и ее необычный хрипловатый голос постепенно заполнил всю комнату, наконец, заставив замолчать и Даниэля.

Прислонившись к косяку двери, Дженна смотрела на тех, кого любила больше всего на свете. Ее глаза, казавшиеся темными в полумраке комнаты, обратились сначала на отца, затем на склонившуюся над струнами сестру, ячменно-желтые волосы которой упали вперед, скрывая лицо, и лишь потом остановились на Бенджамине. В сотый раз девушка поразилась тому, какое сильное чувство она к нему испытывает, несмотря на его нескрываемое равнодушие.

– Сегодня такая яркая, полная луна. Пойдем вместе взглянуть на нее, Бенджамин? – мягко предложила она.

Бенджамин удивленно посмотрел на Дженну, ему не хотелось идти, но потом он все-таки сказал.

– Прекрасно. Пойдем, когда Агнес перестанет играть.

– Она не перестанет, – прошептала Дженна. – Она будет играть, пока мы не вытащим лютню у нее из рук, иначе она поднимется с нею наверх и будет играть, лежа в постели. Так у нее всегда.

Бенджамин неохотно поднялся, понимая, что настало время сообщить Дженне, что он помолвлен.

– Тогда идем, – вздохнул он.

Там, за дверями маленького домика, волшебница-ночь уменьшила все пропорции и сделала нечеткими все очертания. Над головами Дженны и Бенджамина таинственно мерцали звезды, а посреди черного бархатного покрывала неба сияла невероятно огромная, испещренная лицами и силуэтами луна, сияла так ярко, что они отчетливо видели друг друга.

В ее странном, мерцающем свете волосы Дженны вспыхивали сапфировыми и алмазными искрами, а из глаз исходило ровное золотисто-зеленое сияние. На бледном и лишенном красок лице Бенджамина, наоборот, казались живыми только глаза.

– Так что же ты хочешь мне сказать? – спросила она.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты избегаешь меня старательнее, чем обычно. В чем я провинилась?

Не зная, что сказать, Бенджамин попытался изобразить улыбку.

– Ты собираешься жениться на Деборе Вестон, – ровным тоном продолжала Дженна.

Бенджамин был поражен.

– Откуда ты знаешь?

– Об этом уже поговаривают, но твое поведение красноречивее всяких слухов. Я все поняла по твоему молчанию.

Он попробовал усмехнуться, но смех получился тяжелым, как свинец.

– И ты не пожелаешь мне счастья?

В Дженне заговорила непредсказуемая сторона ее натуры:

– Нет, Бенджамин, не пожелаю. Если этот сладкий кусочек мяса и есть то, чего ты хочешь, мне нечего тебе сказать.

Круто развернувшись, Дженна побежала к реке, и хотя Бенджамин один или два раза окликнул ее по имени, ответом ему был только крик лисицы, вышедшей на охоту в эту серебряную ночь.

Глава двадцатая

Бесконечно тянется ночь, и так же, как эта ночь, бесконечно отчаяние Дженны, мечущейся в постели в ожидании рассвета.

«Лучше бы мне сразу оказаться в аду, – думала она. – Как это ужасно – лежать здесь, слушать соловьиную ночь, видеть эту луну и звезды и чувствовать, что умираешь».

И такие она испытывала страдания, такую боль, что Дженне казалось, будто она больше не выдержит, что в следующую секунду ее сердце разорвется. Лежа в крошечной душной спальне, она смотрела в окно на небывало яркую луну и прислушивалась к рыданиям Агнес, плакавшей во сне так горько, будто это не сестра, а она была безнадежно влюблена в Бенджамина Миста.

Луна начала меркнуть, и, наконец, настал момент, которого так долго ждала Дженна. С минуты на минуту должен был начаться новый день, с его приходом закончатся ее ночные мучения, но с первыми проблесками рассвета Дженну ждали новые испытания. Нужно продолжать жить, готовить еду, выполнять домашнюю работу, держаться, как ни в чем не бывало. Она должна вынести насмешки тех, кто, зная о ее любви к Бенджамину, скоро услышит о его женитьбе.

И вдруг Дженна поняла, что она должна сделать. Ей даже не пришлось бороться с собой, чтобы решиться на этот шаг. Ответ был так прост, он лежал на поверхности, он был у нее в руках. Накануне она уже просматривала книгу Алисы Кэсслоу, теперь она заглянет в нее еще раз и узнает, как получить власть над людьми и событиями, и без колебаний, решительно и беспощадно воспользуется этим знанием.

Собираясь с мыслями, Дженна села в кровати. Наказанием за то, что она собиралась сделать – с помощью тайных чар внушить Бенджамину любовь к себе, – была тюрьма, а не смерть. Конечно, дело все равно рискованное, но кто сможет уличить ее? Отбросив сомнения, она спрыгнула с кровати, зажгла свечу и, ощущая обжигающий холодок возбуждения, достала из тайника книгу. Все было так, как ей запомнилось, все перечисленные травы росли в ее садике, разбитом позади дома. Чтобы снадобье приобрело колдовскую силу, нужно добавить к ним ее сокровенную кровь.

Под рецептом была приписка, которую Дженна раньше не заметила. «Давай зелье на исходе следующего после новолуния дня, тогда оно подействует сильнее всего и будет действовать до следующего новолуния».

Стало быть, у нее есть шесть недель: две до новолуния, а потом еще четыре, прежде чем колдовство утратит силу. Но разве оно обязательно должно ее утратить? Перевернув страницу, Дженна нашла то, что искала. «Жасмин, собранный в ночь полнолуния и измельченный в жидкую кашицу, сохранит любовь живой навеки».