Скорбь Гвиннеда - Куртц Кэтрин Ирен. Страница 32

— Да, бедный паренек, — согласилась Ивейн. — Теперь он остался совсем один.

Глава XI

Ибо можешь ты быть владыкой над не праведными, но не властен ты над тем, что я сужу праведным, будь то в речах или в деяниях. [12]

Одиночество, стоит заметить, менее всего тяготило Джавана в тот момент, когда его друзья Дерини в монастыре святого Михаила тревожились о судьбе принца, ибо он еще не имел представления о том, какие последствия будут иметь для него события этой ночи. Подобно большинству принцев, он привык быть один — или в окружении свиты и прислуги, что, в общем-то, одно и то же.

Они с братьями очень рано лишились матери; их воспитанием занимались суровые наставники и слуги преклонных лет. Конечно, все трое наслаждались обществом друг друга, и все же их детство нельзя было назвать счастливым. Король Синхил никогда не был щедр на изъявления чувств; к тому же после смерти супруги ему еще труднее было проявлять интерес к детям, самое существование которых казалось ему насмешкой над его прежним монашеским саном — более того, хромоту Джавана отец считал явным знаком гнева небес, что он оставил свое истинное предназначение. Куда проще было предоставить посторонним людям заботы о детской и о том, чтобы подготовить ему достойного наследника — это хотя бы оправдывало его появление на свет — а других держать как бы про запас, подальше от людских глаз, чтобы пореже напоминали Синхилу о его несложившейся жизни.

С годами король помягчел к сыновьям, и все же общение с посторонними для них было весьма ограниченным и проходило под строгим надзором.

Лишь незадолго до смерти Синхила сыновья регентов стали приходить в классную комнату и занимались вместе с принцами, а прежде им даже не дозволялось встречаться с другими детьми. Дружба, связавшая Джавана с его Целителем Тависом О'Ниллом, была единственной в своем роде. Синхил был уверен, что действует сыновьям во благо, ограждая их от любых жизненных тягот, поскольку сам втайне страшился того мира, куда его насильно заставили вернуться; он никогда не сознавал, на какое одинокое, замкнутое существование обрек своих детей.

Положение принцев мало изменилось после смерти отца, хотя мальчики уже были достаточно взрослыми, и соображения безопасности не требовали столь строго изолировать их от всех и вся. Две самых неприятных стороны королевской жизни — отсутствие личной жизни и настоящих друзей — были подчеркнуты особенно явно, когда регенты постановили, что у каждого из троих братьев отныне должен быть свой двор. «Дабы они могли скорее повзрослеть», — так объяснил это на совете архиепископ Хьюберт своим проникновенным, насквозь фальшивым тоном, который Джаван так возненавидел за последние месяцы.

На самом же деле — Джаван отлично понимал это, и его друзья Дерини были согласны — регенты старались как можно надежнее оградить мальчиков от стороннего влияния и не позволить им обсуждать что бы то ни было между собой, как они привыкли. Так они никогда не смогут стать независимыми, не сумеют даже взбунтоваться. После коронации Алроя это стало еще более очевидно. Как только близнецам сравнялось двенадцать и, по обычаю, они закончили учебу, постепенно из дворца исчезли их прежние наставники и даже случайные соученики, а всех Дерини сменили придворные из семейств регентов и их фаворитов, которыми теперь, казалось, кишит вся столица. Джаван почувствовал себя самым одиноким после Рождества, когда Тавису пришлось бежать из дворца — ибо только с ним он мог изучать свои открывшиеся способности. Регенты прикончили бы его, если бы узнали…

К тому же, изоляция отнюдь не означала настоящее одиночество. Наоборот, Джаван теперь никогда не оставался один. На тех официальных мероприятиях, где требовалось его присутствие, их с братьями всегда сопровождал кто-то из регентов и целая толпа придворных. Вечерняя трапеза чаще всего проходила в большом зале дворца, с огромным числом гостей.

Редкие вылазки на природу, ради охоты или просто прогулки, тоже были обставлены церемонно и не обходились без участия регентов или их соглядатаев. Личная свита Джавана сплошь состояла из людей, подобранных регентами, включая личного исповедника принца, который, в свою очередь, приходил на исповедь к архиепископу Хьюберту.

И всякий раз, когда Джаван был поглощен общественными обязанностями, специально придуманными, дабы создать иллюзию, будто он участвует в управлении страной, или пытался занять свое свободное время чем-то не вызывающим подозрений регентов, рядом с ним неотступно находился Карлан, юный оруженосец, смекалистый и неглупый, но навязчивый до такой степени, что буквально путался под ногами. Карлан прислуживал ему за столом, подавал одежду, помогал совершать утренний туалет, занимался фехтованием, играл в кардунет и другие настольные игры и спал на подстилке у кровати принца. Даже в часовню он следовал за Джаваном, а ведь прежде это было единственное место, где тот мог хоть пару минут побыть в одиночестве!

Впрочем, молитвы у регентов не вызывали неудовольствия, и даже наоборот, как вскоре понял Джаван, они это приветствовали. Они полагали, что Джаван идет по стопам отца и склоняется к монашескому призванию, а это было им очень по душе. Если средний сын затворится в обители, он не сможет претендовать на корону; а Райс-Майкл был для регентов куда предпочтительнее — на случай, если Алрой умрет, не оставив наследника.

Джаван не торопился их разочаровывать. Он извлекал много пользы из ежедневных богослужений и старался посещать все службы, какие только мог но отнюдь не ради того, чтобы молиться, как были уверены регенты. И порой Карлан тоже получал кое-что, чего совсем не ожидал… вынужденная неподвижность во время службы, сковывавшая равно принца и оруженосца, давала, как в том скоро убедился Джаван, великолепную возможность покопаться у Карлана в сознании.

О, Джаван не имел ничего против Карлана лично, раз уж все равно без регентского соглядатая ему было не обойтись; молодой человек был всего на пару лет старше принца и обладал легким, смешливым нравом. Он был также неплохо образован и всегда в курсе последних дворцовых сплетен — и охотно делился ими с молодым хозяином.

Но так же охотно Карлан сообщил Джавану, что каждую неделю советник графа Мердока допрашивает всех троих оруженосцев в присутствии ищейки-Дерини под заклятьем правды. Значит, все то, что говорит или делает Джаван при Карлане, он с тем же успехом мог бы делать и на глазах у регентов, независимо от того, насколько сам оруженосец лично предан принцу. Единственной возможностью было слегка подправлять его воспоминания — именно так Джавану и удавалось скрыть свои встречи с Тависом.

В этом искусстве Джаван даже достиг определенных успехов… хотя Тавис и предупреждал, что использовать свою силу без нужды было глупо и опасно и что принцам не к лицу хвастаться властью, хоть политической, хоть магической. Джаван ему верил.

Впрочем, ни та, ни другая власть не позволила бы Джавану выяснить точно, что же произошло той ночью с Тависом и Анселем. Он очень скоро понял, что случилось неладное, ибо слышал отдаленный звон мечей в Королевской башне, вскоре после полуночи, и был уверен, что его друзья каким-то образом в этом замешаны, хотя и не осмеливался выказать свою тревогу. Еще целый час после этого в коридорах замка слышались взволнованные крики и топот сапог стражников. Один раз он рискнул приоткрыть дверь и спросить пробегавшего охранника, в чем дело, но в ответ услышал лишь вежливую просьбу — или, скорее, приказ — вернуться к себе и лечь в постель. Мол, все в порядке…

Карлан преуспел не больше, когда спустя какое-то время принц послал его на кухню добыть какой-нибудь еды; а ведь оруженосец был таким же любопытным, как и его господин. Он вернулся и принес хлеба, сыра и эля — и ничего более. Стражники едва не оборвали ему уши, за то что осмелился сунуться куда не прошено. За дверями опочивальни принца тем временем обосновались два охранника, что косвенно подтверждало правдивость Карлана. Джаван опять попытался что-то разузнать, но хмурый сержант лишь еще раз, на сей раз почти грубо, повторил, чтобы он шел спать и что в замке все в порядке… а если Джаван вздумает и дальше настаивать и не отправится спать, то его возьмут под арест, будь он хоть десять раз брат короля!