Возвращение чудес - Крышталев Владимир Анатольевич. Страница 95

Оставив меня, слуга куда-то исчез. А где-то через минуту я услышал быстрые шаги. В полумраке обрисовалась знакомая фигурка.

- Привет, Алексей. Пойдем.

Она взяла меня на руку и повела куда-то вглубь помещения. Миновав дверной проем, мы куда-то свернули, поднялись по лестнице и наконец-то вышли на свет.

Марго полностью преобразилась. Теперь на ней не было местных костюмов. Моя старая знакомая надела легкое зеленовато-серое платье, которое оставляло спину полностью открытой и на пару десятков сантиметров не доставало до колен - вопиющее нарушение адриапольских приличий. Я затруднился определить, сделано это платье из здешних тканей, или его родина где-то на другом конце галактики. Одно оставалось несомненным: здесь такое не носили.

- С тобой я всегда попадаю в какие-нибудь другие миры, - признался я вслух. - Тебе очень идет это платье, только оно ведь слегка противоречит местной моде?

- В доме, кроме нас, больше никого нет, - весело улыбнулась Марго. - А мы с тобой действительно не принадлежим этому миру.

- Ты права.

Еще раз свернув, мы вышли на неожиданно просторную террасу.

Большие деревья нависали над открытой площадкой, своей листвой создавая приятный уют и тень. Кроны почти полностью закрывали обзор, и только сквозь отдельные прорехи этого зеленого покрова виднелось далекое море. Где-то внизу журчал то ли ручеек, то ли фонтанчик. Послеполуденная жара здесь почти не ощущалась: листва принимала на себя прямые солнечные лучи, но немного пропускала дыхание бриза.

- Хорошо! - сказал я. - Ты здесь живешь?

Марго чуть передвинула стулья, стоящие возле изящного деревянного столика, и жестом пригласила садиться.

- Да, - ответила она просто.

- На моей памяти это уже третий твой дом, - я последовал приглашению, рассматривая собеседницу. За время нашей разлуки она ничуть не изменилась. Всё те же золотисто-рыжие волосы, голубовато-серые глаза, тонкие линии бровей, черты лица… Та же Марго, которую я знал и любил. И люблю по-прежнему.

Моя собеседница покачала головой:

- На Горвальдио я давно не бываю. Хотя, Алексей, ты прав. Тот дом тоже принадлежит мне.

Она ненадолго замолчала, а затем продолжила:

- Думаю, нам обоим неприятно вспоминать, при каких обстоятельствах мы расстались. Я знаю, что ты чувствуешь вину, но всё и должно было так случиться.

Эти слова каким-то странным образом разрядили обстановку. Все наши малозначительные фразы были в любом случае лишь прелюдией к главной теме, которую сам я никак не решался начать. А вот Марго не стала ходить вокруг да около.

Увидев, что я собираюсь включиться в разговор, моя собеседница подняла руку:

- Позволь, пожалуйста. Клод наверняка открыл тебе многое, и сейчас ты гораздо лучше понимаешь, что происходило. Но я… - правый уголок ее рта приподнялся, обозначая полуулыбку, - за мной осталось объяснение. Возможно, я ждала этой встречи, чтобы наконец-то выговориться.

На такое признание мне оставалось только кивнуть:

- Конечно, Марго. Я выслушаю всё, что ты захочешь мне сообщить. Но… независимо от этого… я был не прав… и я очень рад снова находиться рядом с тобой.

- Удивительно… - Марго встала и подошла к перилам террасы, которые давно оплел дикий виноград. Посмотрела сквозь листву куда-то вдаль. - Знаешь, Алексей, ты иногда мне снился. Этот разговор… я начинала его уже много раз. И вот, снова трудно отыскать правильные слова.

Она повернулась, встречаясь со мной взглядом.

- Клод наверняка не сказал, сколько мне лет.

- Это сделала Эвелин, - тихо выговорил я. - Марго, возраст не имеет значения.

Задумчиво присев на перила, моя собеседница пробормотала:

- Эвелин… Вы с ней ровесники.

- Да. Мы вместе учились в университете.

- Я могла бы догадаться, что она скажет, - сейчас Марго выглядела уставшей, словно одно воспоминание о прожитых столетиях заставило почувствовать весь их груз. - Возраст имеет значение, Алексей.

Ее пальцы нащупали маленькую и еще зеленую виноградинку. О чем-то размышляя, Марго сорвала ее и отправила в рот. Ягода наверняка была кислой (я уже успел попробовать адриапольский виноград и кое в чем ориентировался), но моя собеседница этого не заметила.

- Ты знаешь, - продолжила она, - каждый человек находит оправдание своему стилю жизни. Из этого формируются многие наши ценности. Посмотри, как изменились представления о семье, когда увеличилась продолжительность жизни. Сегодня брак заключается только для воспитания детей. А ведь еще тысячу лет назад считалось, что женитьба - нечто священное, на всю жизнь.

- Бред, - прокомментировал я. - Извини, Марго, это я по поводу точки зрения. Здесь, на Фриде, кажется, все именно так и полагают, из-за чего изрядно портят друг другу нервы.

- В этом есть свой смысл, Алексей, - улыбнулась моя собеседница. - Но заметь: мы ушли от пожизненных браков, а идеал вечной любви только окреп.

- Любовь не имеет ничего общего с браком.

Марго кивнула:

- Тоже правда. Однако я хочу обратить твое внимание еще на одну вещь. По крайней мере последние пятьсот лет в мире неуклонно падает процент моногамных семей. Люди объединяются в семейные союзы по три, четыре, пять и больше человек. И такие союзы намного прочнее… традиционных.

Немного подумав, я согласился:

- Возможно. Только ведь люди там меняются едва ли реже. Просто сам союз покоится на большем количестве углов, поэтому и создается впечатление стабильности. Через пять лет в такой семье может полностью смениться состав, а сама семья - останется. Номинально. Вот тебе и устойчивость.

С улыбкой моя собеседница покачала головой:

- Не совсем так. Ну да я веду к другому. Скажи, Алексей, почему возникают подобные союзы?

Этот вопрос заставил меня пожать плечами:

- Стремление к разнообразию. Типично для жизни в любых формах. Когда-то ученые думали, что поймали Бога за бороду, открыв второй закон термодинамики, и начали трактовать его в общефилософском смысле - я имею в виду закон, а не Бога. Мол, чего ерундой заниматься, всё равно помрем… Всех поглотит энтропия, и ни следа, ни памяти не останется. А потом, лет через триста, заметили: разнообразие вокруг, оказывается, не сходит на нет. Скорее наоборот. Дедушка Дарвин давно всех предупреждал, да ведь не слушали старика.