Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Олди Генри Лайон. Страница 17

– Подписать договор-заказ?

– Именно!

– Интересно, за кого вы меня держите, Антип Венецианович?

– А тебя никто не держит! Ты и есть дурак, Снегирь! – радостно сообщает из гостиной майор Петров. – Тебе русским языком впаривают…

– Зря вы так, Евгений Пантелеевич! Помните, как вас убеждать пришлось? – вступается Гобой. – Я вам в лес, вы мне по дрова… Арестом угрожали. Вспомнили? Владимиру Сергеевичу, как любому здравомыслящему человеку, нужны доказательства. Верно, Влад?

– Да уж хотелось бы…

– Доказательств? Их есть у меня! – В приоткрытую дверь суется физиономия Эльфа. Глазки мечут россыпи солнечных зайчиков. Сейчас начнет разить метафорой и жечь глаголом меня, тупого. А потом по гиперболе в космос отправит. Кстати, им-то всем что надо? Ну, Гобою – ясно: договор. А собратьям по перу?..

– Ты сегодня после обеда дрых?

– Ну?

– Не «ну», а дрых! – Обличающий перст Эльфа упирается мне в грудь. – И в фэнтезюшник свой опять выпал. Нагишом, как обычно. Было?

Неохотно киваю.

– А вслед за тобой – и мы все, кто днем баиньки отправился! В чем мать родила. Мы с Петровым, Лидочка, Неклюев, Распашонка… Васька Кепский. Шекель-Рубель. Видел нас? Отвечай, видел?

Молчу. Ибо сказать нечего. Припечатал так припечатал.

Дверь распахивается зевом Левиафана. Рядом с Эльфом вырастает Березка, лелея в руке бокал любимого мартини.

– Ах ты, наш скромняга! Или тебе напомнить, Владочка, как ты на меня, всю в неглиже, облизывался? Как твой третьестепенный даму копьем пырял? Мне после «Огня над Дагоном» эти копья – плюнуть и растереть! Всласть наелась… Как Петров орал «Бей ментов!», помнишь? А?!

Во рту становится сухо. Машинально делаю изрядный глоток минералки.

– Он там что, воды в рот набрал? – глумится невидимый Петров. – Спой, птичка, не стыдись!

В следующую секунду меня скручивает синдром Шекель-Рубеля. Неудержимо тянет в сортир. Буркнув: «Минуточку!», вылетаю в коридор.

За спиной злорадствуют:

– Ага, обделался!

– Зря вы, Женечка…

Дергаю первую попавшуюся дверь. За дверью – стена! Глухой кирпич с белесыми прожилками раствора. Неужели до «белочки» допился? Осторожно трогаю стену пальцем. Шершавая. С выбоинами. От пуль, что ли? В состоянии полной прострации прикрываю дверь, осторожно тяну на себя соседнюю… Ф-фух, обошлось. Вот он, сортир, вот он, «белый друг».

Уже сливая воду, слышу, как хлопает дверь номера.

– А-а, вот вы где! Какие люди! А я-то думаю, куда все подевались? Ну, по маленькой?..

В комнате с круглым столом, изучая ассортимент, блаженствует вездесущий Распашонка. Унюхал, охотничек. Вот сейчас и проверим.

– Эй, Распашонка! Ты сегодня днем спал? После обеда?

Фэн-ветеран изумленно моргает, пролив чужой коньяк на стол.

– Спал. Пиво после текилы, оно глушит… А что?

– Спал, значит? И видел сны, быть может?

– Сны? Точно, видел! У меня книжка пропала, Кепского. С автографом. Мне и приснилось, что она за тумбочку завалилась. Встал, глянул: так и есть! А я думал – сперли, халявщики…

– За фантастику, Распашонка? – Нагло беру бокал Петрова, доливаю коньяка.

– За нее!

Коньяк победно валится в горло. Застрелитесь, сволочи! Показания независимого свидетеля…

– Извини, у нас деловой разговор. – Березка сурово смотрит на фэна.

– Понял, ухожу…

– Ну?! – Едва Распашонка покидает номер, я, подбоченясь, обвожу коллег орлиным взором. И вижу в их глазах… сочувствие! Так смотрят на дебила-одноклассника.

– Эх, птичка, птичка! – качает головой Березка. – Он же не из Ордена. Такие не запоминают, если третий круг. Вот на четвертом извини-подвинься…

– А вы, значит, из Ордена?!

– Мы, – спокойно поправляет Эльф. – Мы, Влад. Адольф Виссарионович, сколько на сегодня рыцарей?

Бас Гобоя затопляет помещение:

– Шестнадцать человек.

– А с тобой – семнадцать будет. Эх ты, рыцарь… Чижик-Пыжик!

XIII. Интервью: «Влад Снегирь от заката до рассвета»

– Какие события в Вашей жизни Вы бы назвали эпохальными?

– Рождение. Все остальное меркнет в сравнении с ним. Рождение физическое, творческое, рождение любви, любопытства, упрямства…

– Не боитесь ли, что через какое-то время Вас будут вспоминать лишь как Снегиря, потерявшего настоящее имя?

– Если Влад Снегирь не потеряется на перекрестках времени, то чего страшиться Чижику В. С.? А если потеряется, тогда тем более страшиться нечего! И потом: а на что библиографы и литературоведы? Им ведь тоже кушать хочется. Сохранят в веках как миленькие…

– Ваши кумиры и «антигерои»?..

– Уважаю талант, преклоняюсь перед добротой, восхищаюсь любовью. Потрясен искренностью, умением прощать, бескорыстием. Ненавижу ложь, подлость, предательство. Брезглив к гордыне. Терпеть не могу снобизм. Вот они: кумиры и антигерои.

– Насколько безопасен «переход» в вымышленный мир? Ведь известно, что чрезмерное увлечение фэнтези ставило в смешное положение не только большие группы людей, но и целые страны.

– Чрезмерное увлечение творчеством Карла Маркса тоже поставило целую страну в весьма пикантную ситуацию. И миллионы дружно маршировали в «вымышленный мир», скандируя цитаты из классиков. В сущности, львиная доля шизофреников и параноиков «поехала крышей» отнюдь не от слишком обильного чтения…

– Есть типичные для определенных авторов сквозные герои. Кто они для Вас?

– Человек Упрямый. Одним писателям важен Человек Слабый – беды, терзания, комплексы «твари дрожащей». Другие, справедливо возразив: «…или право имею?!», пишут о Человеке Сильном, идущем напролом. Третьи волокут Человека Страдающего мордой по всем лужам, и к финалу он худо-бедно выпутывается. У меня же, если героя волокут по лужам, он пытается брыкаться, но не потому, что сильный, а потому, что упрямый. Не способный, подобно Сильному, тупо лезть по головам, мой герой так же не способен, как Слабый, упиваться рефлексией по поводу каждого раздавленного таракана в контексте гармонии мироздания.

– Не хотелось ли попробовать силы в жанре «славянской фэнтези»?

– В ближайших планах – «цыганский детектив», «китайская трагедия» и «арийский фарс». Потом намечены «зулусская утопия» и «еврейский киберпанк»! И лишь после…

– Многие любители фантастики, уверенные, что «сами написали бы не хуже», представляют жизнь писателя как ассорти из непыльной работы, встреч с поклонниками и перепархивания с презентации на свидание с издателями. А на самом деле?

– Это не любители. Если они кого и любят, так это исключительно себя. Который все на свете сделал бы не хуже, будь у него время вынуть палец из носу и оторвать афедрон от дивана. Их представления – мечта о себе, любимом, порхающем и раздающем автографы. Я не стану спорить. Я просто предложу любому желающему: напиши абзац, интересный хотя бы десятку человек. Второй абзац. Десятый. Сотый. Пробейся в издательство. Дождись выхода книги. Искупайся в потоке нечистот, вылитых «знающими, что они не хуже». Поживи лет пять-шесть без средств к существованию. Убеди жену и тещу, что так необходимо. Выдержи бунт родственников. И ночами пусть по твоей комнате побродят гневные персонажи, будя и требуя немедленного воплощения.

Почувствуй себя творцом со всеми вытекающими.

Тогда поговорим с глазу на глаз.