Великий Эллипс - Вольски Пола. Страница 32

Его память содрогалась в бессилии, а ладони стали холодными и влажными.

— Беда? Несчастье? Гибель? — вопрошал Искусный Огонь.

— Мне нужно что-то ответить королю.

— Съем его. И нет больше несчастья. СъемСъемСъемСъемСъем!

— Нет!

— Чтарнавайкуль, что ли? — вспомнил Мильцин. — Правильно я произнес?

— Абсолютно правильно, сир.

— Большим! Большим! Хочу большим!

— Не сейчас!

— Такие разаульские название может придумать только тот, у кого язык без костей, — пожаловался король.

— О, Ваше Величество, а для меня произносить их так же естественно, как дышать, — ответил Ниц Нипер.

— Я не умаляю достоинства твоего родного языка, дружище. Без сомнения, он обладает своей собственной грубоватой красотой. Позволь мне послушать его и оценить. Скажи что-нибудь на разаульском. Скажи, что хочешь.

Невенской чуть не вздрогнул. Он не знал ни слова по-разаульски. Сколько лет он себе говорил, что надо выучить хотя бы несколько фраз, так, на всякий случай, но у него никогда не хватало на это времени, а теперь уже поздно. От ужаса нервная дрожь побежала по спине, и как всегда от неприятных эмоций он почувствовал внутри пустоту.

— Ой! Больно! — закричал Искусный Огонь.

— Всего лишь несколько слов, — настаивал король.

Деваться некуда. Невенской глубоко вдохнул:

— Досщенска гога не восквхо, — только что придуманные слова произнеслись легко. — Алюсквайа тройин книг Мильциншвенскуль не Разаулевнитчелска.

— Ха, там и мое имя прозвучало! — воскликнул довольный король, видно, не ожидавший этого.

— Верно, Ваше Величество. — Пронесло. Тревога выпустила Невенского из своих железных объятий, отчего и в животе полегчало. — Я сказал: «Смиренный страх эмигранта по поводу находящихся в опасности его разаульских соотечественников найдет успокоение в мудрости Короля Мильцина».

— Очень славно сказано, Невенской. С чувством и искренне. Успокоение тебе гарантировано, и ты заслуживаешь его. Я свяжусь с кузеном Огроном. Я попрошу его о личном одолжении, пусть прикажет своим Северным экспедиционным войскам, чтобы они не трогали твою родную деревню Чтарнавайкуль. Ну что, тебя это вдохновляет? Мне нужен мой Невенской в здравом уме и хорошем расположении духа. Скажи мне, где точно эта Чтарнавайкуль находится? Должно быть, где-то на берегу реки Ганы.

— Не совсем, сир.

— В горах? В долине? Рядом с каким-нибудь большим городом? Ну, давай, подскажи мне.

— Дело в том, Ваше Величество, по правде говоря… — Невенской непроизвольно положил свою потную от страха ладонь на вновь взбунтовавшийся живот. Его голова заработала. Проверено: самое лучшее — разбавить очевидное невероятным. — Дело в том, что Чтарнавайкуля больше нет. Деревню нельзя пощадить, так как ее больше не существует.

— Как?

— Сама природа предвосхитила разрушительную силу грейслендских захватчиков, — печально заключил Невенской. — Это случилось двадцать лет тому назад, во время весенней оттепели. Толчки землетрясения — довольно частое явление в этой части света — низвергли сели невероятной разрушительной силы. Широким потоком сель с окрестных гор хлынул в долину и затопил, сравнял, стер с лица земли родину моих предков. Чтарнавайкуль исчезла, будто кто целиком проглотил ее. Те, кто выжил, в отчаянии покинули место трагедии. Как будто деревни никогда и не было, даже имя ее стерлось из памяти. — Глаза Невенского затуманились, словно он далеко ушел в прошлое и там растворился.

— Честное слово, грустная история, — король Мильцин тряхнул своей завитой головой. — Сожалею, дружище, искренне сожалею. — Он на секунду задумался, и вдруг новая мысль пришла ему в голову. — Ты сказал «те, кто выжил». Среди них, вероятно, были твои родственники и друзья?

У него была семья. Два родных брата, бесчисленное множество двоюродных, дяди, тети, армия племянников да племянниц. Все они жили в Нижней Геции, в городе Фленкуц и в его окрестностях. Он не общался с ними последние лет пятнадцать или более. Несомненно, все они считают никудышного малыша Ница давно мертвым, и у него не было ни малейшего желания разубеждать их в этом.

— Мы спасем их, — проявлял заботу Безумный Мильцин. — Мы уведем их с дороги, по которой продвигаются грейслендские войска, и вернем в Тольц, и ты будешь пировать в их компании день и ночь. Ну как, Невенской, здорово?

Бурление в животе возобновилось. С болью в голосе, которая как нельзя лучше подходила к случаю и реально отражала физические страдания, он ответил:

— Никого не осталось в живых, сир. Унесены чумой, умерли от голода или погибли от несчастного случая. Так много смерти вокруг!

— Что — все ?!

— Увы, сир, ваш слуга один как перст на всем белом свете.

— Ну что же, замечательно. Хотя, честно говоря, не верится.

Мильцин ему не верит. Железный кулак сжал его внутренности и начал крутить их. Невенской задохнулся. Он скрючился и схватился за ручки своего кресла. Перед ним на столе стояло пустое блюдо. Еще час назад оно доверху было наполнено кусочками угря в масле с перцем и острыми моллюсками. Лучше бы ему к ним не прикасаться.

— Что это с тобой? Отвечай, что случилось, парень? — глядя на него, потребовал король.

— Ничего, сир, просто секундная слабость, — смог процедить сквозь стиснутые зубы ослабевший магистр. — Воспоминания о потерянных дорогих мне людях всегда производят на меня удручающее впечатление.

— Ну… э-э… да, вы, иностранцы, такие эмоциональные, так ведь? Ну, скажи, чем тебя порадовать? Знаю. Мы разыщем тех, кто уцелел в Чтарнавайкуле, пусть даже они и не твои родственники, по крайней мере, они будут…

Боль разрывала внутренности Невенского, все силы жизни ушли в беззвучный стон.

— Ой! — заволновался и затрещал Искусный Огонь, выражая сострадание. — Что? Что?

— Ничего, прелесть моя, — внутренним голосом ответил ему Невенской. — Человеческие глупости, тебе не о чем беспокоиться.

— Я могу помочь, я сильный, я смелый, я большой, большой, БОЛЬШОЙ! — с этими словами Искусный Огонь вспыхнул.

С невероятной силой винтообразный столб зеленого пламени вырвался из реактора и уперся в потолок. Потрескивание маленькой искорки превратилось в рык огромного хищника, поплыл зеленоватый дымок, и щупальца поползли в сторону, отделившись от огненного столба, разветвляясь змеями.

— Что это случилось с нашим другом? — глаза Безумного Мильцина по-детски изумленно расширились.

— Действительно. Что ты делаешь? — из своей головы, полной растрепанных мыслей, телепатировал Невенской.

— Я — большой, я — сильный, я — великий, я — грандиозный, я — ИСКУСНЫЙ ОГОНЬ, я — большой, я расту, я больше всех…

— Нет. Вернись к своей исходной величине.

— НетНетНетНетНетНетНетНетНет!

— Я не разрешал тебе расти.

— Большой! Сильный! Голодный! Есть! Я огромный, я чудесный, я утонченный и прелестный, я победитель, я повсюду, я — ИСКУСНЫЙ ОГОНЫ

Невенской почувствовал необузданную энергию, наполнившую его, и это было великолепно, торжествующе, ненасытно. Он был громадный, он был чудесный, он был творец и разрушитель, император и жаждущий бог, голодный, и это было хорошо хорошохорошо, и он был великолепно БОЛЬШОЙ…

Но внутри себя Невенского ощущал и боль, которая пожирала его наряду с радостью, и боль ослабляла его волю, даже туманила его восприятие реальности.

— Нет, — даже в глубинах своего магического сознания ему не удавалось сформулировать четкую сдерживающую формулу. На элементарное «нет» ему пришлось потратить колоссальные усилия. И, похоже, впустую, поскольку Искусный Огонь проигнорировал его.

— Я все исправлю, я испепелю этот влажный мясной ком, который причиняет страдания твоему желудку. Он уменьшается, ЕмЕмЕм, уменьшается, тебе уже лучше, Ем.

— Великолепное зрелище, — восхищенно воскликнул его величество. — Наш умный зеленый друг кажется таким оживленным, полным восторга.