Чудо - Форсайт Фредерик. Страница 8

Народ видел все это и не скрывал недовольства, тогда и началось движение под названием Реформация. В Северной Европе дела обстояли еще хуже. Лютер выступил с тезисами против индульгенций, английский король порвал с Римом. Италия кипела и бурлила, как огромный котел. Всего в нескольких милях от Флоренции был сожжен на костре после чудовищных пыток монах и проповедник Савонарола. Церковники хотели, чтоб он отрекся от своих взглядов, но он выстоял, и даже после его смерти волнения не стихали.

Церковь нуждалась в реформации, но не расколе, однако далеко не все ее иерархи разделяли эти взгляды. Среди них был епископ Сиены Людовико. Ему было что терять и чего бояться: он давным-давно превратил свой дворец в рассадник скандалов и разврата, коррупции, стяжательства и воинствующей злобы. Он налево и направо продавал индульгенции богатеям, отпускал им все самые страшные смертные грехи в обмен на богатство. И здесь, в его собственном городе, прямо под его стенами, жила молодая женщина, заставлявшая своим примером его устыдиться. И все люди знали и понимали это. Она не молилась, не читала проповедей в отличие от Савонаролы, но епископ начал не на шутку побаиваться ее…

С судейской трибуны на Пьяцца дель Кампо представителю победившей контрады было торжественно передано драгоценное Палио, барабанщики выбивали мелкую дробь, знаменосцы весело размахивали флажками, и вся эта праздничная процессия готовилась отправиться на банкет в честь победителя.

— Мы все пропустили, дорогой, — сказала жена американцу, снова наклонилась, пощупала лодыжку и сочла, что ей гораздо лучше. — Теперь нам и смотреть-то нечего.

— Ну потерпи еще чуток. Обещаю, мы увидим праздничные гулянья. Торжества продлятся до рассвета. Так что с ней случилось? Что произошло с Катериной Милосердной?

— Через год епископу представился шанс. Лето выдалось чудовищно жаркое. Земля трескалась, ручьи и реки высохли, улицы покрывал толстый слой человеческих экскрементов, крысы плодились в несметных количествах.

А потом пришла чума. Разразилась очередная эпидемия этой страшной болезни, которую тогда называли «черной смертью», а мы называем бубонной, или легочной, чумой. Люди умирали тысячами. Сегодня мы знаем, что распространителями этой болезни являются крысы и живущие на них блохи. Но тогда люди думали, что эту болезнь насылает на них бог в наказание за их грехи. Бог разгневан, а потому усмирить его гнев можно только жертвоприношением. К тому времени, чтоб как-то отличаться от других сестер в городе, Катерина придумала для себя и трех своих помощниц особый знак отличия, которым все четверо украсили свои одеяния. Это был крест, на котором распяли Иисуса, но одна перекладина была у него сломана — чтоб выразить тем самым, как он скорбит по своему народу, показать, как скверно члены его паствы обращаются друг с другом. Мы узнали об этом из записей все того же старого священника.

Епископ объявил знак с крестом ересью и начал подстрекать шайку убийц и насильников, многим из которых платил из своего кармана. Чума, заявил он, пришла к нам с этого проклятого двора, ее распространили нищие и бродяги, спавшие там по ночам, а днем слоняющиеся по городу. Отчаявшимся людям хотелось найти козла опущения. Того, на кого можно было бы взвалить всю вину за их страдания и болезнь. И вот шайка приспешников епископа ворвалась во двор.

Старого священника-летописца во дворе не было, но он был наслышан о том, что там творилось. Узнав о приближении разбойников, три помощницы Катерины накинули поверх платьев рваные одеяла, скрыв таким образом знак, и убежали. Катерина осталась. Разбойники ворвались и стали избивать всех подряд — мужчин, женщин, стариков и детей, а затем вытолкали их за пределы города, чтоб уже никогда не пустить обратно. Тем самым они обрекали многих на верную смерть.

Но с особой жестокостью поступили они с Катериной. Они догадывались, что она девственница, а потому грубо повалили на землю и зверски изнасиловали всей толпой. Среди насильников были и солдаты из личной гвардии епископа. Сделав свое черное дело, она распяли женщину на дубовой двери в конце двора, где она и умерла в мучениях.

— Вот такая история, — вздохнул хирург. — И поведал мне ее Фра Доменико в маленьком кафе при гостинице семь лет тому назад.

— И это все? — спросил американец. — И он вам больше ничего не сказал?

— Сказал… еще кое-что, — нехотя признался хирург.

— Ну говорите же, говорите, не томите! — взмолился турист.

— Вот как старый монах описал то, что произошло дальше. В день убийства над городом разразилась страшная гроза. От раскатов грома содрогались горы, стало так темно, что ни солнца, ни затем луны и звезд не было видно. А потом хлынул дождь. Такого дождя еще никто никогда не видел. Он хлестал с такой силой и яростью, что улицы Сиены превратились в бурные реки. И продолжался он всю ночь и все утро. А потом небо расчистилось, и из-за туч снова выглянуло солнце.

И Сиена очистилась. Всю скопившуюся грязь вымыло из каждой щелки, каждого углубления и унесло водой. Потоки ее бежали по улицам, а из бойниц в крепостных стенах хлестали водопады. Заодно смыло и унесло всех крыс, так смывают грехи скверного человека слезы отца нашего и спасителя, Иисуса Христа.

Через несколько дней эпидемия начала отступать, а вскоре и совсем прекратилась. И кое-кому из банды стало стыдно за то, что они натворили. И они вернулись во двор. Он был пуст. Они сняли истерзанное тело Катерины с двери и хотели похоронить ее по христианскому обычаю. Но все городские священники страшно боялись епископа, боялись, что он объявит их еретиками. И тогда несколько храбрых и честных душ вынесли тело на носилках за пределы города. Сожгли его, а пепел бросили в горный ручей. Духовник из дома Петруччи, записавший все это по-латыни, не указывает точной даты. Не только месяца и дня, даже года не упоминает. Но существует еще один источник — летопись, в которой упоминается день «Великого дождя». «Случился он в 1544 году, в июле месяце, и начался в ночь второго дня».

Заключение

— День Палио, — сказал американец. — И День освобождения.

Немец улыбнулся:

— День Палио стали отмечать гораздо позже, а то, что армия вермахта покинула город именно второго июля, — простое совпадение.

— Но ведь она вернулась! Вернулась через четыреста лет!…

— Хотелось бы думать именно так, — тихо заметил хирург.

— Спасать солдат. И это, несмотря на то, что те, другие солдаты, ее тогда изнасиловали.

— Да.

— А отметины на ее руках? Это ведь от распятия?

— Да.

Турист уставился на дубовую дверь.

— А эти темные пятна… Это, наверное, ее кровь?…

— Да.

— О, мой бог!… — воскликнул турист. А потом, после паузы, спросил: — И вы ухаживаете за садом? Ради нее, да?

— Приезжаю сюда каждый год, летом. Подметаю плиточный пол, подрезаю розовые кусты. Просто чтоб как-то выразить свою благодарность. Может, она каким-то образом знает об этом. А может — и нет.

— На второй день июля… А как вы думаете, она придет еще?

— Возможно. Но может, и нет. Одно я могу заявить вам со всей ответственностью: в этот день, второго июля, в Сиене еще никогда, ни разу не умирал ни один человек. Никто, ни женщина, ни мужчина, ни ребенок.

— Но это требует определенных расходов, — пробормотал турист. — Я имею в виду, приезжать сюда, поддерживать все в таком идеальном порядке. Если я могу чем-то…

Хирург пожал плечами:

— Да, в общем, необязательно. Там, над скамьей у стены, висит ящик для пожертвований. Деньги собираются для сирот Сиены. Просто я подумал, ей бы это понравилось.

Американец был щедр, как и большинство представителей этой великой страны. Сунул руку в карман и достал толстый бумажник. Потом подошел к ящику для пожертвований, отсчитал с дюжину купюр и сунул в него.

— Сэр, — сказал он немцу, помогая жене подняться со скамьи, — скоро я улетаю из Италии, возвращаюсь в родной Канзас. Там у меня ранчо, развожу крупный рогатый скот. Но я никогда не забуду, всю свою жизнь буду помнить этот двор, где она погибла. И буду рассказывать своим детям и внукам историю Катерины делла Мизерикордиа, до самой своей смерти. Идем, дорогая, посмотрим на гулянья.