Икона - Форсайт Фредерик. Страница 70

Около полуночи Монк вернулся в свой номер в «Метрополе». В конце коридора у лифтов оставалась свободная площадка. Там стояли четыре мягких кожаных кресла. Два занимали молчаливые люди, читавшие газеты и не покидавшие свой пост всю ночь. Рано утром в номер Монка доставили два чемодана.

Большинство москвичей и, конечно, все иностранцы не сомневались, что Патриарх Русской Православной Церкви живёт в роскошных апартаментах в центре старинного Даниловского монастыря, окружённого церквами и соборами с белыми зубчатыми стенами.

Такое создавалось впечатление, и оно всячески поддерживалось. В монастыре, в большом служебном здании, охраняемом преданными казаками, действительно находились кабинет и канцелярия патриарха, сердце и центр Патриархии Московской и Всея Руси. Но живёт он не там.

Он живёт в очень скромном доме под номером пять в Чистом переулке, узкой улочке недалеко от центра города.

Здесь его обслуживает штат священнослужителей, в состав которого входят личный секретарь, слуга — он же буфетчик, — двое слуг-мужчин и три монахини, которые готовят пищу и убирают. Есть ещё водитель, которого можно вызывать, и два казака-охранника. Большего контраста с великолепием Ватикана или роскошью дворца предстоятеля Греческой православной церкви быть не может.

Зимой 1999 года этот пост все ещё занимал его святейшество Алексий Второй, избранный десять лет назад, как раз перед падением коммунизма. Ему было всего пятьдесят с небольшим лет, когда он наследовал Церковь, деморализованную, поруганную, преследуемую и коррумпированную.

Ленин, ненавидевший духовенство, понял, что коммунизма сердцах и умах крестьянства имеет лишь одного соперника, и решил его уничтожить. Путём систематических преследований он и его последователи добились почти полного успеха.

Однако и Ленин, и Сталин воздерживались от полного истребления священнослужителей и церквей — из страха, что это вызовет такую бурную реакцию, что даже НКВД не сможет справиться с ней. Поэтому после первого разгрома, когда церкви сжигались, сокровища разворовывались, а священников вешали, Политбюро старалось разрушить Церковь, дискредитируя её.

Меры принимались самые разнообразные. Людям с высоким интеллектуальным уровнем запрещалось поступать в семинарии, находившиеся под контролем НКВД, а позднее КГБ. В семинарии принимали только малоразвитых тружеников, приезжавших с далёкой периферии СССР, с запада — из Молдавии, и с востока — из Сибири. Уровень образования сохраняли очень низким, и качество подготовки священнослужителей снижалось.

Большинство церквей просто закрыли и оставили разрушаться. Немногие оставшиеся посещались в основном пожилыми или очень старыми людьми, то есть безвредными. От совершавших богослужения священников требовали, чтобы они регулярно отчитывались в КГБ, и, выполняя это требование, они превращались в доносчиков.

На молодого человека, пожелавшего креститься, доносил тот самый священник, к которому он обращался. После чего юношу исключали из средней школы и он терял возможность поступить в университет, а его родителей могли выселить из квартиры. Фактически не существовало ничего, о чём бы не доносили КГБ. Почти все духовенство, даже ни в чём не замешанное, было запятнано всеобщим подозрением.

Коммунисты пользовались методом кнута и пряника — калечащего кнута и отравленного пряника.

Защитники Церкви указывают, что альтернативой было полное истребление, и, таким образом, сохранение Церкви в любом виде являлось фактором, перевешивающим унижение.

Итак, в наследство мягкому, скромному и застенчивому Алексию Второму достался епископат, сотрудничающий с атеистическим государством, и сельское духовенство, потерявшее доверие народа.

Встречались исключения — странствующие священники, проповедовавшие и избегавшие ареста или схваченные и отправленные в лагеря. Попадались аскеты, уходившие в монастыри, чтобы поддержать веру своим самоотречением и молитвой, но их едва ли знали многие.

После краха коммунистической системы появилась возможность великого ренессанса, возрождения, которое вернуло бы Церковь и слово Божие в центр жизни традиционно глубоко верующих русских людей.

Вместо этого поворот к религиозности осуществили новые Церкви — энергичные, полные жизни, убеждённые и готовые идти со своим учением к людям, туда, где те живут и работают. Число пятидесятников множилось, потоком хлынули американские проповедники: баптисты, мормоны, адвентисты седьмого дня. В ответ руководство Русской Православной Церкви обратилось к властям с просьбой запретить деятельность иностранных проповедников.

Сторонники православной Церкви утверждали, что радикальные реформы в иерархии невозможны из-за полной профнепригодности низшего духовенства. Окончившие семинарию священники были серыми личностями, говорившими на архаичном языке, их проповеди отличались педантичностью и излишней поучительностью. Их слушали неохотно, и то очень немногие, преимущественно пожилые люди.

Диалектический материализм оказался фальшивым богом, а демократия и капитализм не смогли удовлетворить телесные потребности, не говоря уже о духовных. Жажда хорошей жизни глубоко проникла и широко распространилась во всей нации, и она в основном не была утолена. Вместо того чтобы посылать своих лучших молодых священников миссионерами, обращать в свою веру и нести слово Божие, православная Церковь сидела в своих епархиях, монастырях и семинариях, ожидая народ. Пришли немногие.

Если после падения коммунизма требовался сильный, умеющий вдохновлять людей лидер, то тихий учёный Алексий Второй не обладал этими качествами. Его избрание представляло собой компромисс различных фракций недееспособного духовенства, которое надеялось, что этот человек не нарушит спокойствия.

Харизмы у Алексия Второго не было, зато была интуиция реформатора. Он сделал три важных дела.

Его первая реформа заключалась в том, что он разделил землю России на сто епархий, каждая намного меньше, чем раньше. Это позволило ему назначить новых и молодых настоятелей, выбрав их из самых лучших и убеждённых священнослужителей, наименее запятнанных сотрудничеством с покойным КГБ. Затем он посетил каждую епархию, сделав себя более доступным народу, чем все другие патриархи.

Во-вторых, он заставил замолчать митрополита Санкт-Петербургского Иоанна, с его яростными антисемитскими выступлениями, и дал понять, что любой епископ, ставящий в своих обращениях к верующим ненависть человеческую выше любви Божией, расстанется со своей должностью. Иоанн скончался в 1995 году, до самой смерти потихоньку понося евреев и Алексия Второго.

И наконец, преодолев значительное сопротивление, он дал личное разрешение вести проповеди отцу Григорию Русакову — харизматическому молодому священнику, упорно отказывавшемуся принять приход или подчиниться епископам, через чью территорию он проходил со своей пастырской миссией. Многие патриархи осудили бы странного монаха, запретив ему проповедовать, но Алексий Второй предпочёл пойти на риск и поручиться за странствующего священника. Страстные речи отца Григория проникали в души молодых и неверующих, что не удавалось епископам.

Однажды в начале ноября 1999 года, около полуночи, молитва кроткого патриарха была прервана известием, что у дверей стоит эмиссар из Лондона и просит аудиенции.

На патриархе была простая серая ряса. Он поднялся с колен и подошёл к дверям своей маленькой домашней часовни, чтобы взять у секретаря письмо.

Послание было на бланке лондонской епархии, находящейся в Кенсингтоне, и он узнал подпись своего друга митрополита Антония. Тем не менее он нахмурился, удивляясь, почему его коллега избрал такой необычный способ передачи письма.

Послание было на русском языке, на котором епископ Антоний говорил и писал. В нём спрашивалось, не может ли его брат во Христе срочно принять человека, принёсшего известия, касающиеся Церкви, — известия чрезвычайно секретные и очень тревожные.