Странник - Резанова Наталья Владимировна. Страница 13

К полудню он добрался до реки. Перешел вброд, в омуте окунулся, не раздеваясь, – безопаснее, к тому же в мокрой одежде легче идти по жаре. Гай в этих местах петляет, и большая вода встретится еще не скоро. Луны сегодня, похоже, не будет, и, пока светло, нужно пройти как можно больше. Дважды попадались овраги – следы давнишних вырубок, где на дне мелькали гадючьи спины – лягушки летом передохли. Теперь вырубки уже заросли. Что здесь было раньше? Давно, давно, и некогда думать. Не раз и не два уже Страннику приходилось видеть покрытых мхом, гниющих на земле языческих идолов, вырубленных из стволов дуба или вяза. А самих язычников сотни лет как нет в Великом лесу. Вырубили орденские войска или иные. Разве только еще, может быть, в горах, кое-где… правда, говорят, они приносили в жертву своим богам живых людей… или врут? Духи леса и духи воды, говорили они, мы не причиним вам зла, и вы не причиняйте нам зла. Хорошая молитва, прости меня, Господи, и охрани меня святой Юлиан-страннопри­имец! Хорошо, что Странник пока один и может еще думать о постороннем… а глаза всматриваются, ноздри втягивают воздух, и – без остановки, пока мрак не навалится на лес.

Да, конечно, лучше леса нет ничего. Это он только для чужого страшен. И для слабого. А чужой и есть слабый, потому что нет у него знания. Да и знание – еще не все. Радость должна быть. Такая радость, как когда перейдешь горный поток по перекинутой тростинке, когда поймаешь форель руками, просто оттого, что этот дуб так могуч, что хоть укладывайся на любой ветке, что сухие листья шуршат под ногами, а по ним рассеяны пятна света, как на оленьей шкуре, под деревьями тень, а на полянах солнце бьет в глаза и до заката еще далеко. Радость для тела и души. И от нее никому нет вреда. Потому что там – радость всегда за чей-то счет. Да и здесь, стоит повстречать другого… Здесь много всякого зверья, но хуже человека нет никого. Это я знаю точно, потому что я – тоже человек. И да наслажусь я жизнью до последнего глотка, пока лес этот только мой!

…И пели рога над лесом, разгоняя утренний туман и мешаясь с лаем собак. Храпели тонконогие господские кони, пестрые куртки доезжачих мелькали между стволами. Покой уходил из чащи, отступал перед людьми.

На поляне, где дымились залитые костры, в глубине виднелись два шелковых шатра. Рядом с одним из них было вкопано копье с укрепленным штандартом с изображением солнца. Ветер был слаб, и штандарт свисал, изредка шелестя золотыми кистями. Под ним, широко расставив короткие ноги, стоял воин в легком полудоспехе. Щурясь, он смотрел туда, где слышались лай и голоса. Там на сером коне сидел невысокий всадник в коричневом плаще. Одежда его была темной и простой. Под охотничьей шляпой с пером поддета бархатная скуфейка, у пояса длинный меч. Левая рука его, затянутая в перчатку, сжимала поводья, правую он поднес к закушенным губам. Вторая перчатка была заткнута за пояс, и золотой перстень на безымянном пальце – знак комтурского достоинства и единственное украшение всадника – то вспыхивал, то тускнел, попадая в тень.

На противоположном конце поляны, посреди стаи гончих, другой всадник, склонившись в седле, хохоча, протягивал руку к вскинутым собачьим мордам. По сравнению с первым он выглядел как петух рядом с селезнем. Он был гораздо выше ростом и так широк в плечах, что голова казалась слишком маленькой. На его плаще темно-зеленого цвета были нашиты золотые бляшки, и золотое ожерелье охватывало крепкую шею. Разноцветные камни сверкали на сбруе, на ножнах и рукояти меча, и этот честный блеск намного превосходил жидковатый блеск его глаз. У него был широкий, но низковатый лоб, крупный нос и короткая темно-русая борода. Лет охотнику было около тридцати пяти. Выпрямившись, он подбоченился и галопом направился к первому.

– Чего они медлят, не понимаю! – крикнул он, подъезжая. – Неужто опять передрались? Или мало я их учил?

– Решил ты нынче или нет? – спросил Генрих Визе – это был он.

– На охоте я думаю об охоте. Может быть, в ордене вы привыкли иначе, вы ведь ни рыба ни мясо, сверху рыцари, снизу монахи, или наоборот?

– Поосторожней с достоинством ордена, граф. К тому же мы союзники.

– Это у вас называется союзом – когда я даю, а орден только получает? Как стоял, так и буду стоять на своем – Вильман переходит в мое владение. Вильман и Гернат вместе стоят иного королевства, клянусь животворящим крестом!

– Ты забываешь, что Вильман не принадлежит еще не только тебе, но и ордену. Это владение короны.

– То-то и оно! Сиди там, как и прежде, герцог Мореан, я бы сам пошел на него. Но вот уже три года, как король опередил меня, потому-то я и обратился к вам!

– Мне предстоит еще встреча с приором Восточных земель…

– К чертям ваши Восточные земли! Чего я там не видел? Леса да болота. А в Вильмане сидят жирные горожане и ждут, чтобы их пощипали… Подожди! Святой Губерт, снова рога! Эй, что там?

Подъехавший старший ловчий пояснил, что следы оленей были обнаружены еще с рассвета, а теперь извещают, что зверь обложен.

Гернат, гикнув, дал шпоры коню. Визе лишь слегка ударил своего перчаткой между ушей, и тот рванулся вперед. Со всех сторон подъезжали другие охотники – бароны, вассалы Герната и орденские рыцари, – всего полтора десятка сеньоров, но так как большинство имело собственную свиту, казалось, целое войско с шумом и треском ломит через лес. А впереди, захлебываясь лаем, неслись гончие, знаменитые гернатовские гончие, за каждую из которых ему предлагали шестерых рабов.

Вскоре всадники рассеялись между деревьями, однако Визе все время видел высокий султан на шляпе Герната и следовал за ним, зная, что такой опытный охотник, как Гернат, не собьется со следа. Если бы он мог, подобно Гернату, на охоте думать лишь об охоте… А ведь в молодости и сам Визе был страстным охотником, и тело его хранит следы медвежьих когтей и клыков вепря… Тогда он, не рассуждая, шел навстречу опасности. Теперь у него на пальце комтурское кольцо, а под кафтаном кольчуга. И, в отличие от Великого Магистра, он еще не стар. За все надо платить. За все.

Но ветер скачки развеял эти мысли, и дальше он несся, как другие, со стиснутыми зубами и пересохшим ртом. В нескольких саженях от него скакали телохранители – он сам их подбирал – молодые рыцари, недавно вступившие в орден и свято веровавшие в него и в отцов-военачальников.