Замок лорда Валентина - Сильверберг Роберт. Страница 149

Сувраэль простерся вдоль южного горизонта, словно раскаленный клинок огромного меча — пылающая унылым красным светом железная полоса, воздух над которой переливается от жара. Деккерет стоял на баке торгового судна, на котором совершил долгое и тоскливое плавание, и чувствовал, как учащается биение его пульса. Наконец-то Сувраэль! До этой кошмарной земли, этого континента… нет, мерзости, а не континента, этой бесполезной и жалкой части света оставалось всего лишь несколько дней пути, и кто знает, какие ужасы ждут его там? Но он был готов ко всему. Что ни делается, верил Деккерет, все к лучшему, будь то в Сувраэле или на Замковой горе. Этому высокому массивному человеку с короткой шеей и чрезвычайно широкими плечами было двадцать с небольшим лет. Шло второе лето великолепного правления лорда Престимиона в царствование великого понтифекса Конфалюма.

Путешествие Деккерета в огненные пределы бесплодного Сувраэля было актом покаяния. Во время охоты далеко на севере, у Граничий Кинтора, он совершил позорный поступок — конечно, не желая этого; он даже не сразу осознал свой позор — и считал необходимым принести нечто вроде искупительной жертвы. Он знал, что это в общем-то всего лишь пылкий романтический жест, но жест простительный. Если делать пылкие романтичные и яркие жесты не в двадцать лет, то когда? Ведь не через десять же или пятнадцать лет, когда он полностью окажется во власти своего предназначения, уютно устроится в нише неизбежной спокойной и легкой карьеры поблизости от лорда Престимиона. Или сейчас, или никогда. Ну а если так, значит — вперед, в Сувраэль, чтобы, не думая о последствиях, очистить там свою душу.

Акбалик, его друг, наставник и компаньон по охоте в Кинто-ре, оказался не в состоянии понять его. Но ведь Акбалик ни в коей мере не был романтиком и к тому же уже далеко перешагнул двадцатилетний рубеж. Однажды ночью, ранней весной, в затерявшейся где-то в горах таверне для простого люда Деккерет после нескольких бутылок золотого терпкого вина объявил о своем намерении. Акбалик в ответ разразился взрывом неудержимого хохота.

— Сувраэль?! — вскричал он.— Ты слишком строго судишь себя. Столь тяжкого греха, для искупления которого потребовалась бы прогулка в Сувраэль, просто не существует.

Ужаленный этим хохотом, оскорбленный снисходительным тоном Деккерет медленно покачал головой.

— Грех лежит на мне пятном. И с помощью солнца жарких стран я выжгу это пятно с моей души.

— Так соверши паломничество на Остров, если уж ты настолько уверен, что тебе необходимо что-то сделать. И пусть благословенная Повелительница излечит твой дух.

— Нет. Сувраэль.

— Но почему?

— Ради страдания,— объяснил Деккерет.— Удалиться как можно дальше от радостей Замковой горы, в наименее приятное место на Маджипуре, в мрачную пустыню со свирепыми опаляющими ветрами и неведомыми грозными опасностями. Умерщвлять плоть, Акбалик, и демонстрировать раскаяние. В качестве своего рода епитимьи подчинить себя неудобствам и даже боли — ты знаешь, что такое боль? — пока я не смогу простить себя. Теперь понятно?

Акбалик, усмехнувшись, зарыл пальцы в густой черный мех накидки Деккерета.

— Ладно. Но если умерщвлять, так уж умерщвлять по-насто-ящему. Я полагаю, что ты ни разу не снимешь эту штуку с плеч, пока будешь жариться под сувраэльским солнцем?

— Даже для моего стремления к неудобствам имеется предел,— хихикнул Деккерет и потянулся за вином. Акбалик был почти вдвое старше Деккерета и совершенно откровенно потешался над его серьезностью, как, впрочем, в определенной степени и сам Деккерет, что ни в коей мере эту серьезность не уменьшало.

— Наверное, мне все же следует еще раз попробовать отговорить тебя.

— Бессмысленно.

— Но ты только подумай, чего это будет тебе стоить? — заговорил Акбалик, как будто не обратил внимания на последнюю реплику собеседника.— Тебе следует позаботиться о своей карьере. В последнее время твое имя часто произносят в замке. Лорд Престимион о тебе очень высокого мнения: многообещающий молодой человек, блестящее будущее, великая сила характера, ну и так далее… Престимион молод, ему предстоит долгое правление, и те, кто, как и он, молод сейчас, в начале его царствования, будут подниматься по служебной лестнице рядом с ним. А ты, вместо того чтобы, находиться при дворе, сидишь в глухом углу Кинтора и уже собираешься в другое, еще более бессмысленное путешествие. Выкинь из головы эти сувраэльские бредни, Деккерет, и возвращайся вместе со мной в Замок. Выполняй приказы короналя, доказывай сильным мира сего, что ты немало стоишь, и строй свое будущее. Сейчас на Маджипуре замечательные времена, и очень полезно находиться среди властей предержащих. Что, скажешь нет? Зачем ссылать себя в Сувраэль? Никто не знает о твоем грехе, этой мелкой ошибке провидения…

— Но я-то знаю.

— Тогда дай себе слово, что подобное не повторится, и покончи с этим.

— Это не так просто,— ответил Деккерет.

— Потратить год, а то и два своей жизни или, может быть, лишиться ее вообще ради бессмысленной, бесполезной поездки…

— Не бессмысленной. И не бесполезной.

— Это твое личное мнение.

— Вовсе нет, Акбалик. Я знаком со многими служащими пон-тифексата, и мне удалось получить официальное назначение. Я провожу расследование. Разве плохо звучит? Сувраэль не выполнил обязательства по поставкам мяса и домашнего скота, и понтифекс хочет узнать причину. Неплохо? Я продолжаю свою карьеру даже во время того, что тебе кажется моим совершенно частным приключением.

— Значит, ты уже принял меры?

— Я уезжаю в следующий Четвертый день,— Деккерет протянул своему другу руку через стол,— и буду отсутствовать, наверное, года два. Встретимся на Горе. Как ты относишься к идее игр в Горном Морпине? В Зимний день через два года?

Спокойный взгляд серых глаз Акбалика остановился на лице Деккерета.

— Я буду там,— медленно сказал он,— И прошу тебя тоже явиться на встречу.

Та беседа состоялась всего лишь несколько месяцев тому назад, но сейчас, когда Деккерет ощущал над бледно-зеленой водой Внутреннего моря пульсирующее жаркое дыхание южного континента, ему казалось, что она происходила невероятно давно и плавание тянется бесконечно долго. Первая часть поездки была довольно приятной: он спустился с гор в Ни-мойю, великую столицу Зимроэля, а оттуда доплыл на речном судне по Зимру до порта Пилиплок на восточном побережье. Там он пересел на грузовое судно — самый дешевый и неблагоустроенный транспорт,— направлявшееся в Толагай, город на дальней оконечности северного побережья Сувраэля, и они направились к югу… все плыли и плыли к югу… все лето к югу и к югу… Его крохотная каютка находилась с подветренной стороны и в ней скапливался, как ему казалось, весь запах от груза — сушеных детенышей морских драконов. А после того как судно пересекло тропик, дневная жара превратила путешествие в настоящую пытку; впрочем, и ночи были немногим лучше, а вся команда, состоявшая главным образом из мохнатых скандаров, смеялась над его страданиями и советовала наслаждаться прохладой, пока можно, потому что в Сувраэле он узнает, что такое настоящий зной. Ну что ж, он жаждал страданий, и его желание уже вполне начало сбываться, а впереди ждало худшее. Он не жаловался. И не испытывал ни малейшего сожаления. Но его благополучная жизнь среди молодых рыцарей Замковой горы не подготовила его ни к бессонным ночам, когда вонь мяса морского дракона режет ноздри, ни к удушающей жаре, которая навалилась на судно спустя несколько недель после выхода из Пилиплока, ни к всепоглощающей скуке, порожденной однообразным морским пейзажем. Планета была невероятно, невообразимо огромна; настолько огромна, что возникало ощущение тревоги. Чтобы попасть откуда-нибудь куда-нибудь, требовалась вечность. Взять даже переезд с его родного Алханроэля на западное побережье Зимроэля: от подножия Горы на речном судне до Алаизора, далее морем до Пилиплока, оттуда вверх по реке поближе к горным перевалам… Но тогда рядом с ним был Акбалик, в обществе которого время тянулось не так медленно, и было волнение первой серьезной поездки, непривычные новые места, новая пища, новые диалекты. А впереди ждала охотничья экспедиция. Но сейчас… Это заточение на борту грязного скрипучего судна, до последней щелочки пропитанного смрадом вяленого мяса… Эта бесконечная череда — нет, не череда, а замкнутый круг — пустых дней без друзей, без дел, без разговоров… Пусть бы хоть один чудовищный морской дракон оказался в поле зрения, думал он, и оживил бы поездку привкусом опасности; но нет, нет, драконы странствовали в других местах, одно большое стадо, как ему сказали, находилось сейчас где-то к западу от Нарабаля, а другое — на полпути между Пилиплоком и архипелагом Родамаунт, так что Деккерету не удалось увидеть ни одного из этих гигантов. Ощущение скуки тяготило еще больше оттого, что она, похоже, не имела ни малейшего очищающего значения. Да, он страдал, страдал по-настоящему, и именно страдание должно было, по его представлениям, исцелить его раны, но все же ощущение тяжести содеянного в горах, казалось, вовсе не ослабело. Ему было жарко, он томился от скуки и не находил себе места, а вина все так же бременем лежала на его душе, и он все так же ядовито смеялся над собой, вспоминая о том, как его не кто-нибудь, а сам корональ лорд Престимион похвалил за большую силу духа, тогда как сам он обнаруживал в себе только слабость, трусость и глупость. Пожалуй, одних только сырости, мерзкой вони и скуки для исцеления души недостаточно, решил Деккерет. Так или иначе, но путешествием в Сувраэль он уже насытился по горло и был готов перейти к следующему этапу своего паломничества в неизвестность.