Берендей - Денисова Ольга. Страница 17

Приближалась старость. Берендеи до последнего дня сохраняют силу и здоровье, а их Макару Степановичу было не занимать. Но за всю жизнь он так и не собрался завести сына, все время откладывая это на потом. Не чувствовал он себя готовым к воспитанию мальчика. Его пугала ответственность. Он только мечтал о том, как у него будет сын, и как он станет его растить, чему научит и какой опыт передаст. Но тогда придется перебираться поближе к людям, иначе маленький берендей вырастит зверенышем. Мальчик должен учиться в школе, общаться со сверстниками. Читать книги и смотреть телевизор, которого никогда у Макара Степановича не было.

Шли годы, ему стукнуло сто двадцать лет, а он так и не мог решиться. Сколько еще ему осталось? Успеет ли он вообще вырастить ребенка? Или оставит его малолетним сиротой, не успев передать опыта?

Макар Степанович понимал, что тянуть больше нельзя. Наследник для берендея это не только отрада в старости, это ответственность перед родом. И однажды в начале лета, когда у медведиц начался гон, он обернулся и отправился искать подругу.

У него был большой выбор. Едва лес получил статус заповедника, в нем резко возросло количество хищников, и медведей в том числе. Оказавшись на верхушке пищевой пирамиды, они жировали и плодились. Медведь – хозяин леса, кроме охотника, ничто не может ему угрожать. Только другой медведь. Если лето было голодным, их подкармливали, так что на зиму все они исправно залегали в берлогу. Медведицы рожали по два, по три медвежонка, и пока места всем хватало.

Он выбрал молодую и крупную самку. За нее дрались два здоровых бера, но Макар Степанович прогнал их – они берендею не соперники.

Почти месяц они любили друг друга, с нежностью и вниманием, на которое способны только звери. И лишь в начале сентября Макар Степанович убедился, что его подруга понесла.

Он почти все время оставался бером, ходил за ней попятам, оберегая от возможной опасности, так что она стала на него огрызаться и прогонять. Тогда он стал присматривать за ней издали, что не тревожить. Он сам выбрал место для берлоги, но медведице это место не понравилось. Ну, ей было видней, где лучше родить медвежонка, и Макар Степанович оставил ее в покое.

Когда она залегла в спячку, он продолжал кружить вокруг нее, то бером, то человеком с ружьем. Но все вокруг оставалось спокойным, ни один зверь не смел перейти дорогу берендею. А то, что в чреве медведица носит берендея, животные чувствовали издали.

Медвежонок родился в конце февраля. Маленький, с редким пушком, беспомощный и слепой. Медведица не желала допускать отца к своему отпрыску, но на этот раз Макар Степанович настоял на своем. Ведь она была зверем, а он берендеем.

Никогда еще он не знал такой нежности и такой любви. Его сердце млело и обливалось теплой волной, когда он брал сына на руки. И жалел, что не решился родить его раньше. Все его страхи перед переездом померкли, неуверенность пропала – ради мальчика он готов был на все.

Малыш оборачивался каждую минуту. Едва насытившись, превращался в озорного человечка, гукающего, хватающего ручонками пальцы отца и шкуру матери. А рассердившись на холод или проголодавшись тут же становился медвежонком, прятался в материнскую шерсть и искал сосок.

Макар Степанович назвал его Степаном, в честь своего отца.

Медвежонок рос быстро, и вскоре обогнал человечка. И в размерах, и в ловкости, и в силе. Первые три года берендей живет с матерью, в отличие от обычных медвежат, которые редко зимуют с медведицей больше двух зим. За эти три года мать учит его быть медведем. А потом отец забирает маленького берендея, чтобы сделать человеком.

В конце апреля медведица вывела малыша из берлоги. Ему не понравилось оборачиваться на холодной земле, он еще не умел сидеть, поэтому быстро привык к тому, что пока он будет только медвежонком. Макар снова ходил за ними по пятам – медвежонок уязвим. Конечно, мать защитит его, но может случиться всякое.

Лето выдалось теплое и сытое. Медвежонок рос и креп, человечек пока не очень. Впрочем, по медвежьим меркам берендеи растут медленно. Обычный бер становится взрослым годам к двенадцати, а берендей – только к тридцати-тридцати пяти.

Степушка быстро понял, что оборачиваться хорошо на руках в отца, узнавал его, улыбался и гулил. Макар Степанович разговаривал с ним как со взрослым и верил, что сынок его понимает. Он не торопил время – за долгую жизнь привык не спешить, но, глядя на ребенка, все время пытался представить, как он будет расти. Как сделает первые шаги, как скажет первое слово, как пойдет в школу, в форме и с портфелем. Макар Степанович не знал, что форму давно отменили, а вместо портфелей носят сумки или рюкзаки.

К осени медведица рано начала искать берлогу – она достаточно жировала, и устала от воспитания отпрыска. Ей хотелось отдыха и покоя. Снова потянулась зима, и снова Макар Степанович ходил вокруг берлоги, и снова в темноте тетешкал ребенка, пытаясь в его «агу» разобрать осмысленные слова.

В апреле Степушка пошел, а к августу хорошо говорил «папа», «мама» и «дай». Макар Степанович старался не мешать воспитанию медвежонка, но с мальчиком нужно было разговаривать, поэтому он все чаще забирал его у матери и водил по лесу человечком. Он купил ему одежду, потому что приближалась осень. Еще одну зиму он проведет рядом с матерью, а к следующей осени переедет жить к отцу насовсем.

За окном давно стемнело, когда, наконец, кортеж из трех машин выехал за ворота. В доме остались только Юлька с мамой, Людмила и Берендей. Людмила еще хлюпала носом, а Юлька не совсем пришла в себя после возвращения из леса. Впрочем, Берендей тоже. Он и предположить не мог, как это может быть тяжело и страшно. Едва он закрывал глаза, ему тут же виделся оскаленный белыми зубами череп.

Из леса они вышли совсем не такими, какими туда вошли. Берендей уже не боялся прикасаться к Юльке, а она не смущалась от этих прикосновений. И даже сама однажды провела пальцами по его щеке. Когда перевязывала ему руку – ожог был изрядный, и изрядно болел. На морозе это не чувствовалось, а в тепле сразу дало о себе знать. Юлька совершенно не умела накладывать повязки, но Берендей жалел о том, что ожог всего один. Она не задавала ему глупых вопросов, не ахала и не сокрушалась. Только молча провела пальцами по щеке. И он готов был сто раз обжечься, порезаться, сломать шею, лишь бы она сделала это еще раз. У нее были мягкие, теплые пальцы с нежными подушечками. И щека долго помнила прикосновение, от виска до угла губы.

– А давайте выпьем, – предложила Юлькина мама, выходя на кухню, – выпьем водки.

– Согласен, – ответил Берендей.

– И я тоже, – кивнула Юлька.

– А тебе не станет плохо? – он усмехнулся.

– Я немножко. Мне надо придти в себя. Не могу больше об этом вспоминать.

Берендей сжал ее пальцы.

Юлькина мама позвала Людмилу, и они быстро накрыли стол. На этот раз Антонине Алексеевне не пришлось хитрить с местами за столом – Берендей и Юлька сели рядом, как будто так и должно было быть.

– Разливай, Егор. Поминальную рюмку должен мужчина наливать, – сказала Людмила.

– Да, – подтвердила Юлькина мама, – помянем несчастного мальчика. Я тут одна его совсем не знала. А вы все, так или иначе, к нему причастны.

Да, теперь Берендей был к нему причастен. Воспоминание о волокуше с телом, которую он тащил через лес, больно ударило по нервам. Всю дорогу ему казалось, что покойник поднялся, сидит на волокуше и смотрит на него выеденными глазами. И он боялся обернуться, чтобы не увидеть этого на самом деле.

Он не смог вместе с Семеном сообщить о смерти Ивана его отцу. Он малодушно спрятался в Юлькиной комнате вместе с ней. Как ни странно, «большой босс» принял известие о смерти сына достойно и мужественно. Наверное, он пережил ее тогда, когда Семен нашел его машину. Берендей слышал, как он звонил жене, и просто сказал в трубку: «Ирена, Иван погиб. Мы выезжаем».

Берендей опрокинул в себя полную граненую стопку и не стал ее закусывать. Водка действовала на него сильней, чем на людей. Как на всякого зверя. И он не любил быть пьяным. Но сейчас он посчитал это необходимым.