Сокровище троллей - Голотвина Ольга. Страница 12

– У нас Тумба за старшего был, он и решал, – поспешно спихнул с себя вину лучник.

– Нашел старшего! – хмыкнул старик. – Да Тумба правую руку от левой не отличит!

– Зато он хоть с правой, хоть с левой так может врезать, что сразу – на костер, – парировал лучник. – Сам ему приказывай, а я еще пожить хочу.

– Да вы не спорьте, почтенные, – спокойно и твердо вмешался чужак. – Хорьковал я по ошибке: не знал, что у здешнего тракта хозяева есть. Теперь знаю – и по лесному закону прошусь к вашему костру.

Толпа заинтересованно загалдела.

– К костру? – с сомнением протянул старик. – Ты это нашим остолопам на дороге сказал? Поэтому они у тебя и мечи не взяли?

– Угу, – подтвердил Тумба, не обидевшись на «остолопа».

– Ну-у, – протянул старик, не сводя глаз с мечей за спиной гостя, – это вы, конечно, сглупили… Но ведь и то сказать: плох разбойник, который этак просто отдаст оружие.

– Угу! – возликовал красноречивый Тумба.

– Словом, как Уанаи решит, так и будет, – подвел итог разговору старик. – Прикажет – так хорек из лагеря живым не уйдет… ну, и не спалит никого.

«Так это не атаман?» – удивился про себя гость. На слова «из лагеря живым не уйдет» он не обратил внимания. И так было ясно, что если не удастся прибиться к ватаге, прорываться на волю придется с боем.

– А где добыча? – послышался за спиной щебечущий, легкий голосок.

Чужак изумленно обернулся. Ребенок в разбойничьем лагере?!

Нет. Не ребенок. Кажется, все-таки взрослая женщина, только маленького роста. И до того приметной внешности, что чужак широко распахнул глаза.

Матовая гладкая кожа. Правильные, тонкие черты – лицо фарфоровой куклы. Глаза прозрачной голубизны. Снежно-белые короткие волосы. И тонкий завиток татуировки, сбегающий по виску.

Разбойнику никогда не приходилось встречать ксуури – жителей далекого загадочного Ксуранга. Но слышать о них доводилось. Ошибиться тут было невозможно.

– Добыча? – почтительно переспросил Тетива. – Которую хорек взял? Куртка да шапка на нем сейчас, – кивнул он на пленника, – а лошадь я к тестю Гипаша велел отвести, на охотничью заимку. Не тащить же ее в лагерь!

– Правильно, – кивнула ксуури.

Чужак быстро сообразил: если с бабенкой говорят этак уважительно – стало быть, она тут не для общей утехи. Надо полагать, подружка этого самого Уанаи. Одета хоть и по-мужски, но чисто и ладно: полушубок явно шит по мерке, сапожки тоже не с чужой ноги. Наряжает ее вожак – стало быть, ценит свою бабу. И ссориться с нею ни к чему.

А потому гость попросил учтиво:

– Девонька, сбегай за атаманом, а?

И не понял, почему толпа грохнула дружным хохотом.

Не рассмеялась только странная маленькая женщина.

– Здесь командую я, – прощебетала она. – Называй меня Уанаи, на языке ксуури это означает «изгнанница»… А как мы должны называть тебя?

Разбойники вокруг продолжали ржать.

Чужак сдержал ухмылку.

Над ним решили подшутить? Ладно, пусть. Для первого знакомства лучше смех, чем враждебное молчание. Если шутка не злая, грех ее не поддержать.

– Здравствуй, атаман Уанаи, – почтительно поклонился чужак забавнице. – Зови меня Подранком, как в Чернолесье звали.

Скользнул взглядом по толпе и добавил уже не для девушки, а для всей шайки:

– Я не из Отребья. Имя есть, да не хочу его мусолить в лесных странствиях.

Усмешки стали сочувственными, понимающими.

– Не ты один такой, – сказал кто-то из толпы.

Менять имя – не только грех и преступление. Имя – часть человека. Сменишь его – от души кусок оторвешь. Зато взять дорожное прозвище, чтоб имя поберечь, – дело обычное, многие путники так делают. А ведь у разбойника вся жизнь – скитания…

Подранок обернулся к шутнице и продолжил игру:

– Дозволь, грозный атаман, у твоего костра сидеть, с твоими людьми добычу делить.

– У моего костра кто попало не сидит, – сказала девица так серьезно, словно и впрямь верховодила в стае лесных волков. – Что ж ты, Подранок, из Чернолесья ушел? Чем тебе твоя шайка нехороша стала?

– Нет шайки, – помрачнел гость. – Один я уцелел. А одному в лесу худо. Сбесишься, зверем станешь.

Смех вокруг прекратился.

– И в деревни стало не сунуться, – продолжал Подранок мрачно.

– Понятно, – кивнула девушка. – Мужики боятся банды, а одиночку повяжут не хуже, чем стража.

– Ну, меня-то мужичье не повяжет. Я хороший мечник.

Подранок сказал это без бахвальства – так просто, словно посоветовал подбросить хвороста в оставленный без присмотра костер.

– Вот как? – склонила девушка головку набок.

Была она какой-то невесомой, прозрачной, даже полушубок не скрывал ее хрупкости. Не походила она на девицу из разбойничьей ватаги.

Шутка подзатянулась и уже надоела гостю. Но сама девушка не собиралась прекращать потеху.

– Чем докажешь, что хороший мечник? – спросила она деловито. – С двоими враз управишься?

Не для насмешницы – для окруживших их разбойников Подранок ответил:

– Управлюсь и с троими.

В льдистых голубых глазах, устремленных ему в лицо, не было даже тени смеха.

– С троими? Что ж, попробуй. Но постарайся обойтись без трупов… Гипаш, Гвоздь, Хмурый – принесите-ка мечи. А остальные – раздайтесь пошире, дайте место бойцам.

Толпа отхлынула – и в этот миг изумленный Подранок понял, что никто и не думал над ним шутить…

Какое же это наслаждение – после поездки верхом по морозцу скинуть меховой плащ в хорошо натопленной трапезной, усесться за чистый, до желтизны выскобленный стол, вдохнуть восхитительный аромат жареного мяса, плывущий от кухни, и глотнуть подогретого вина.

– Да, Кринаш, не зря про тебя слух идет, что ты умеешь принимать гостей, – через трапезную улыбнулся Литисай седому широкоплечему хозяину.

– Да неужто я для своего бывшего командира не расстараюсь? – ответно ухмыльнулся тот.

Веселая застольная болтовня разом смолкла, спутники Литисая насторожили уши.

Улыбка исчезла с лица дарнигара. Он с недоумением вгляделся в хозяина постоялого двора. Резкие черты, шрам на лбу… знакомое лицо, определенно знакомое, но…

А хозяин подошел к столу и спокойно объяснил:

– Тогда-то я иначе прозывался: Шипастый из Отребья. Это позже я короля Нуртора из боя вынес, раненного… Он мне за это дозволил основать Семейство.

На дарнигара словно котел с кипятком перевернули. Шипастый из Отребья!

Да помнит он, Литисай, конечно же, помнит! Свой позор разве забудешь?

Вот сейчас Кринаш расскажет, как ему – уже десятнику тогда! – королевский советник денег дал: мол, племянника с его десятком посылают на первое боевое задание, так ты уж сходи с ним – вроде няньки, чтоб юнец глупостей не наделал…

И это при Румре, при наемниках, которые завтра по всему Шевистуру будут повторять каждое словечко!

Пока Литисай пытался сообразить, как ему выбраться из ловушки, негодяйка Румра приветливо подняла кружку в сторону Кринаша и громогласно вопросила:

– Так ты был наемником, хозяин? Да еще и служил под началом нашего дарнигара? Присядь к нам, хлебни винца да расскажи!

Хозяин охотно уселся за стол.

– Ясно-понятно, расскажу, чего ж не рассказать? Я, правда, недолго в десятке был, но на жаркое дело меня командир сводить успел…

Литисай уставился в свою кружку, понимая, что перебивать рассказчика уже поздно. И что потолок им всем на голову, увы, не обрушится.

– Велено было нашему десятку, – повествовал хозяин, – снять грайанский сторожевой разъезд. Не то чтобы сложное дело – десяток на десяток… да кто же знал, что на такую подлость напоремся!

Литисай глотнул вина, хотел вмешаться в рассказ, но промолчал.

– Ночь, луна за тучами, – со вкусом продолжал Кринаш. – Едем по тропе, тихо едем, даже птицу не вспугнем, разве что лошадь какая всхрапнет на ходу. И вдруг чуем: тянет в воздухе чем-то сладким, будто цветы ночные распустились или дама духи разлила. Все сильнее запах, все ближе – аж голова кругом идет. Ох, напаскудила нам Серая Старуха! Ясно-понятно: это ж Бродячие Кусты! Я как службу начинал, мальцом почти, такая же погань мой десяток врасплох застала, так из десятка я один выжил, на березе отсиделся. Поясом себя привязал, чтоб не свалиться…