Манускрипт всевластия - Харкнесс Дебора. Страница 57

— Быть не может. — Я никогда не слышала, чтобы у чародея было больше одного-двух талантов, а Мэтью перечислил уже с дюжину.

— Может, как видишь. Эти дары могут не проявиться, но генетическая предрасположенность к ним у тебя имеется. — На следующей странице открылись новые красные кружки и новые примечания. — Это маркеры стихий. Земля присутствует почти у всех чародеев, некоторые демонстрируют пару земля-воздух или земля-вода, но у тебя в наличии все три элемента — такого нам еще не встречалось. Да еще и огонь — огромная редкость.

— Что означают эти маркеры? — спросила я, чувствуя неприятное покалывание в руках и ногах.

— Предрасположенность к управлению той или иной из стихий. Судя по ним, ты способна вызывать не только колдовской ветер, но и колдовской огонь, и колдовскую воду.

— Ты забыл про землю.

— Земля в ДНК означает обычно власть над растениями, но в сочетании с чарами и проклятиями — даже чем-то одним — показывает врожденный дар к ворожбе.

Тетя Сара хорошо ворожит. Эмили этого не умеет, зато летает на короткие расстояния и видит будущее. Всех чародеев различают по этому классическому принципу: одни колдуны, как Сара, другие маги. Иначе говоря, ты либо вызываешь что-то словами, либо просто имеешь силу, которой пользуешься. Я закрыла лицо руками. С меня вполне бы хватило пророческого дара, которым владела мать, но власть над стихиями? И разговоры с мертвыми?

— Из этого списка у меня, кажется, проявились только четыре пункта… ну, пять.

— Думаю, больше. Ты передвигаешься с закрытыми глазами, подчиняешь себе Ракасу, пускаешь ток. У нас пока просто нет названий для всего этого.

— Но это, надеюсь, все?

— Не совсем. — Мэтью снова перевернул страницу. — Эти маркеры мы пока не можем идентифицировать. Обычно мы сверяем с анализом отчеты о деятельности данного чародея — порой многовековой давности, — но в нашем случае это не проходит.

— Анализ не объясняет, почему магия во мне активировалась только теперь?

— Для этого никакой анализ не нужен. Твоя магия пробуждается после долгого сна, вот и все. Ей надоело бездельничать, вот она и берет свое — кровь сказывается. — Мэтью грациозно поднялся на ноги и помог встать мне. — Ты простудишься, если будешь сидеть на земле — не хватало мне еще перед Мартой оправдываться. — Он свистнул лошадям, и те, пережевывая нежданный зеленый корм, затрусили к нему.

Мы катались еще час, исследуя леса и поля вокруг Семи Башен. Мэтью показал мне, где водятся кролики — там отец когда-то учил его, как стрелять из арбалета, чтобы не выбить глаз самому себе. На обратном пути моя тревога относительно результатов анализа сменилась приятной усталостью.

— Завтра меня всю разломает. Сто лет не выезжала верхом.

— По тебе не скажешь. — Впереди показались ворота замка. — Ты хорошая всадница, только одна не езди — здесь легко заблудиться.

Я понимала, что дело не в этом: Мэтью опасался, что меня могут найти.

— Хорошо, не буду.

Мэтью ослабил пальцы, стиснувшие поводья. Он привык к беспрекословному повиновению, просьбы и переговоры для него внове — но ни единой вспышки гнева я сегодня не наблюдала.

Направив Ракасу впритирку к Дару, я поднесла руку Мэтью к лицу, коснулась губами твердой холодной ладони.

Его зрачки изумленно расширились. Я отпустила руку и повернула к конюшне.

ГЛАВА 20

После ленча, на котором Изабо, к счастью, отсутствовала, я хотела сразу взяться за «Аврору», но Мэтью убедил меня сперва принять ванну, чтобы немного снять неизбежные боли в мышцах. На середине лестницы мне пришлось растирать сведенную ногу — впереди брезжила расплата за утренние восторги.

После долгой божественной ванны я надела свободные черные брюки, свитер, носки. В кабинете горел камин. Интересно, каково это — управлять огнем, подумала я, протянув к нему руки. Красно-оранжевые пальцы тут же засвербели в ответ, и я от греха убрала их в карманы.

— Твоя рукопись рядом с компьютером, — сообщил Мэтью из-за письменного стола.

Черная обложка притягивала меня, как магнит. Сев за свой стол, я осторожно раскрыла ее. Краски были еще ярче, чем мне запомнилось. Я полюбовалась королевой и перевернула страницу.

«Incipit tractatus Aurora Consurgens intitulatus» — «Сие есть начало труда, именуемого Восходом Зари». Слова мне были знакомы, но трепет, связанный с первым прочтением рукописи, присутствовал все равно. «С нею приходит все доброе. Она известна как Мудрость Юга, взывающая к толпам на улицах града», — переводя с латыни, читала я. Книга изобиловала парафразами из Священного Писания и других текстов.

— У тебя здесь, случайно, Библии нет?

— Есть, только не помню где. — Мэтью встал, не отрывая глаз от своего компьютерного экрана. — Сейчас поищу.

— Не надо, я сама. — Книги у Мэтью стояли не по размеру, а в хронологическом порядке. Первая полка была жутко древняя — может, на ней отыщутся утраченные труды Аристотеля?

Около половины книг было расставлено корешками внутрь — имена авторов или названия значились толстыми черными буквами на обрезе, — но на середине комнаты корешки уже были повернуты наружу, щеголяя золотыми и серебряными тиснениями.

Минуя рукописи с толстыми бугристыми страницами и греческими названиями, я искала толстую печатную книгу. Наткнувшись на том в коричневом переплете с позолоченной надписью, мой указательный палец замер.

— Мэтью, неужели это действительно «Biblia Sacra» 1450 года?

— Действительно, — машинально ответил Мэтью, чьи пальцы летали по клавишам с нечеловеческой быстротой.

Я оставила Библию Гутенберга на месте и продолжила поиски, надеясь найти менее редкостный экземпляр. На корешке с надписью «Пиесы Уилла» мой палец опять застыл.

— Эти книги тебе дарили друзья?

— В большинстве, — пробормотал Мэтью.

Ну что ж, отложим на потом раннеанглийскую драматургию вместе с германским книгопечатанием.

Почти все книги были в безупречном состоянии — неудивительно, если учесть, кто их владелец, — но попадались и потрепанные. У одной, большого формата, но тонкой, на углах сквозь кожу просвечивали деревянные доски. Любопытствуя, почему книгу так зачитали, я вытащила ее и открыла. «Анатомический атлас Везалия» [41] издания 1543 года — первый, представляющий человеческое тело в разрезе.

Переключившись на поиск ключей к хозяину библиотеки, я нашла еще одну книгу со следами частого употребления, толще и меньше форматом. «De motu», [42] было надписано на обрезе. Трактат Уильяма Гарвея о кровообращении и работе сердца, впервые опубликованный в 1620-х — новинка в самый раз для вампиров, хотя о сердечно-сосудистой системе у них должны были сложиться свои понятия.

Другие потрепанные книжки были посвящены электричеству, микроскопам, физиологии. Самая изношенная стояла в разделе девятнадцатого века и являлась первым изданием дарвиновского «Происхождения видов».

Покосившись на Мэтью, я извлекла ее с ловкостью магазинного вора. Зеленый коленкоровый переплет с вытисненными золотом автором и заглавием. На форзаце Мэтью каллиграфическим почерком надписал свое имя.

Внутри лежало письмо.

Подпись — Ч. Дарвин, дата — 1859 г. Эти двое обменялись письмами перед самым выходом «Происхождения» в ноябре.

Страницы испещрены карандашом и чернилами — даже дюйм чистой бумаги трудно найти. Особенно густыми примечаниями снабжены главы об инстинкте, гибридизации и родстве между разными видами.

Восьмая глава «Происхождения», посвященная инстинкту, должна была, как и труд Гарвея, пользоваться большой популярностью у вампиров. Мэтью подчеркивал в ней многие строчки и оставлял заметки как на полях, так и между печатным текстом.