Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна - Фортунская Светлана. Страница 25

Буду скромен. Ни мне, ни Псу, хоть мы и сражались, не щадя лап своих, и спин, и зубов, и когтей, а более всего шерсти, ни мне, ни Псу, повторяю, не удалось добиться ощутимых результатов. Все, что мы могли сделать, – разодрать уплотняющуюся тварь на клочья тумана, отодрать пару щупалец – но клочья слипались снова, и вырастали новые щупальца, и струйка вонючего тумана все вползала и вползала в щель, и все меньше свободного места оставалось в нашей кухне, и все тише вопил уже почти издыхающий Жаб…

Спас всех нас Домовушка. Вначале он пытался вмешаться в драку, но потом, как он после объяснил нам, «лапы только без толку опалил, а Оно как было, так и осталось, а тут Жаб криком кричит, надрывается, болезный, я и меркую, что вам-то, зубастым, я не помощник, а вот Жабку, бедолагу обгорелого, подлечу. А к окошку мне было не пробраться, опять же и вы со Псом в ранах, в ожогах, я вас и окати водицею…»

Домовушка выплеснул на нас ведро живомертвой воды.

Жаб сразу же перестал кричать, напоследок жалобно всхлипнув.

Я отскочил в сторону, чувствуя, как боль от ожогов постепенно, но очень быстро, сходит на нет.

Пес сидел посреди кухни, отряхиваясь, и недоумевающе смотрел по сторонам.

А Этого не было. Только посреди кухни таяла кучка чего-то серого, похожая на горку прошлогоднего грязного снега. Еще мгновение – и, кроме мутной лужицы, от Этого не осталось и следа.

Мы вздохнули с облегчением и занялись своими ранами. Тут только из кабинета, куда он удалился сразу после ужина, вылетел Ворон.

– Что за базар вы здесь развели? – спросил он недовольно. – Совершенно никакой возможности заниматься!

Я подозреваю, что его напряженные занятия заключались в основном в похрапывании над раскрытым томом сказок братьев Гримм – он за последние две недели не перевернул ни одной страницы в этой книге.

Домовушка попытался объяснить, что произошло, но испуганное карканье Ворона остановило его:

– О, что это такое?!

В узкую щель снова пополз вонючий дымок.

Дальше мы действовали совсем иначе, чем в прошлый раз. Домовушка таскал из ванной полные ведра живомертвой воды, мы с Псом аккуратно придерживали тварь по центру кухни, не давая ей расползаться, Домовушка выливал на тварь воду, тварь таяла, мы переводили дух, и все начиналось сначала. Ворон, пытаясь помочь нам, в основном мешал. В первый же момент он опалил перья, потом попал под душ, устраиваемый Домовушкою, и потерял способность летать. Он прыгал по полу, то и дело подворачиваясь нам под ноги – один раз даже Домовушка из-за него упал, разлив воду, – и пытаясь клювом оторвать от твари хотя бы кусочек ее мерзкой плоти. Как он потом объяснил, ему нужна была «пункция для идентификации». Пункцию он так и не получил, потому что клочья вне самой твари быстро таяли.

– Скорее бы уж петушок пропел, – выдохнул запыхавшийся Домовушка, выливая очередное ведро воды на пол. – Ведь эта нечисть, покуда петушиного крика не услышит, не угомонится.

– Откуда в городе петуху взяться? – спросил я. – В нашем доме никто ни кур, ни петухов не держит…

– Курица недоделанная, а ну!.. – завопил вдруг Жаб, подступая к Ворону. После первого ведра воды, вылитого с милосердной целью его, Жаба, спасения – в отличие от всех остальных ведер, предназначенных для уничтожения нечисти, – Жаб уполз в коридор, подальше от арены событий; мне кажется даже, что его желанием было добраться до ванны и поплавать там в живомертвой водичке, однако он боялся не преодолеть коридор, опасался, что в пылу битвы на него наступит стремительный Домовушка.

И теперь Жаб вылез из уголка в коридоре, где он прятался, и подступал к Ворону.

– А ну-ка, птиц, каркни нам по-петушиному – ты же хвалился, что все птичьи, и человечьи, и звериные языки знаешь!

– Я знаю, да, – замялся Ворон, почесывая клюв голым кончиком крыла – его оперение почти полностью сгорело. – То есть я понимаю, но сам говорю с сильным акцентом… Как иностранец стал бы говорить по-русски, например… А поскольку практики у меня по части языка сельскохозяйственной птицы было маловато, боюсь, эта тварь меня не поймет или, что еще опаснее, поймет неправильно…

– Гляди, гляди, Оно снова!.. – закричал Домовушка и стремглав бросился в ванную, подхватив ведро.

– Ну!.. – крикнул Жаб.

И Ворон попробовал. Он захлопал лишенными перьев крыльями, раздался звук, какой можно услышать, шлепнув ладонью по мокрому телу. Потом Ворон прокашлялся по-стариковски, попробовал голос, выведя одну-две ноты – не очень чисто, по-моему, – и робко кукарекнул.

Тварь, успевшая уже сконцентрироваться до размера баскетбольного мяча и вырастившая пару десятков коротеньких щупалец, замерла, прислушиваясь. Ворон кукарекнул еще раз, теперь уже погромче. Тварь с хлюпаньем втянула щупальца внутрь и быстренько стала опадать – как будто из мяча выпустили воздух.

Тоненькая струйка вонючего дыма приобрела желтоватый оттенок и поползла наружу, наращивая скорость. Ворон, осмелев, громко прокричал:

– Кукареку! – И дымок со свистом втянулся в щель. Когда Домовушка примчался из ванной с полным ведром живомертвой воды, он увидел нас, прыгающих от радости, и никакой нечисти. И огромную лужу на полу.

– Неужто справились?! – завопил Домовушка, роняя ведро и добавляя еще десяток литров к уже имевшимся на полу. – Неужто все?

И тут только мы услышали звонок в дверь. И стук.

Стук? Нет, это был грохот. Кто-то тарабанил в дверь ногами, и ноги эти были очень большого размера и, кажется, обутые в тяжелые сапоги. Домовушка подошел к двери на цыпочках.

– Ворон, а ну еще кукарекни! – скомандовал Жаб хриплым шепотом. – А то мы их в окно выставили, а они в дверь лезут!

Но кукарекать Ворону больше не пришлось. Потому что тот, кто тарабанил в дверь, заорал:

– Открывай (непечатное ругательство), а то я щас милицию вызову, взломаю к (непечатное ругательство) твою (непечатный эпитет эротического содержания) дверь, будешь (непечатное ругательство опять же эротического содержания) знать. Как посреди ночи гармидеры устраивать, сучка!

Голос мы узнали. Голос принадлежал нашему соседу снизу, дюжему слесарю-сантехнику. К этому голосу присоединился другой, женский, принадлежавший пьющей соседке из пятьдесят третьей квартиры. Соседка верещала истошно, призывая на голову Лады всяческие напасти, начиная от парши и кончая прокурором, и перемежая эти призывы не только стонами и воплями, но также и ругательствами такого же характера, как и употреблявщиеся слесарем-сантехником, только, пожалуй, еще покруче.

– Что будем делать? – шепотом спросил Домовушка.

– Не открывать же!.. – так же шепотом ответил ему Пес. – Попробуй, может, у тебя получится поговорить с ними женским голосом, как бы за Ладу.

– Кто там? – пропищал Домовушка. Это было не очень похоже на нежный Ладин голосок, но те, за дверью, кажется, поверили.

– Соседи твои, соседи. Это что ж ты (непечатное ругательство) творишь?! Вода с потолка ручьем льется! А ну открой щас же! А не то ж я не ленивый, милицию позову!

– Не отопру! – твердо заявил Домовушка как бы Ладиным голоском. – Имею все права не отпирать. У меня тут пожар был, оттого и вода.

– Пожарников надо было вызывать, а не самой пол поливать!.. – заверещала пьющая соседка.

– Не, это ты не права, – уже более миролюбиво проворчал грубый сосед. – Пожарники не только меня, они бы и тебя, и всех остальных в подъезде залили бы. Ладно, сиди там (непечатное ругательство), только учти: я участковому все равно на тебя жалобу подам. А то развела зверье всякое, покою от него нет ни днем ни ночью: и коты там у ей мявчат, и собаки горчат, и вороны каркают, еще и петух!.. Нету такого закона, чтобы в квартире зверинец устраивать!

Жаб зло и громко квакнул.

– …Еще и лягухи, ты гля!.. (Дальше весь текст представлял собой сплошное нагромождение непечатных ругательств и эпитетов. Поскольку текст этот, по выражению Ворона, не нес никакой смысловой нагрузки, я его опущу.)