Ничего неизменного - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 115

— Я думала, ты давно дома! — заявила Калимма с порога. — Прихожу, а у вас там пусто, свет не горит, окна грязные. Вы бы хоть поденщицу наняли, если сами не живете. Пусть бы приходила, прибиралась. Я представляю себе, сколько там пыли! Лэа, на Тарвуде происходит страшное, а ты сидишь здесь и пьешь чай с печеньем! Это же невозможно!

— Страшное? — Лэа надкусила очередную печененку, — правда, что ли? Сарай в неустановленном месте построили? Или это ты про то, что у нас дома пыльно?

— Да в самом деле же! — Калимма обиженно подняла брови, — мы сегодня Блошиный Тупик расселяем. А ты знаешь, сколько там опасных, вооруженных людей? Даже не моих подданных. Они вообще без паспортов живут.

— Налоги не платят, — подтвердила Лэа. — Страшное дело. Погоди-ка, — ей стало не до печенья, — там вроде были какие-то маги, покруче твоих, из академии. Или Заноза их всех убил?

— Не всех. Об этом я и говорю. Там маги, там бандиты, там неизвестно какие опасные животные, возможно, дрессированные. И заразные болезни. А мне оттуда нужно пятьсот семей расселить. Больше двух тысяч беззащитных людей. Которых доброй волей никто не отпустит. Лэа, у меня каждый боец на счету, и каждый маг, и всего два чародея. А если что-то случится? Кто, кроме тебя и Мартина, людей спасет?

Мартин, спасающий людей — это не к добру. Когда Мартин кого-нибудь спасал, он обязательно превращался в демона. Всегда. Правило без исключений.

Можно про один раз говорить «всегда»? Никого, кроме каких-то придурков в Порту, Мартин на памяти Лэа спасать не брался, а из-за тех придурков она как раз от него и ушла… Ну, ладно, «всегда» про один раз сказать, наверное, нельзя. Но правило точно без исключений. Один раз спас — один раз превратился.

В Блошиный Тупик ему нельзя. Спасать никого нельзя. Надо идти на Тарвуд, пока не началось, уговорить Мартина не вмешиваться… или…

Лэа выдохнула сквозь зубы.

Все меняется. Вся жизнь должна измениться. А это значит, что она не будет уговаривать Мартина не вмешиваться. Они пойдут в Блошиный Тупик вместе, и вместе будут спасать людей.

Если понадобится.

— Раз каждый боец на счету, значит, Стража и Гарнизон тоже там будут? — уточнила она у Калиммы. — И твои маги?

— Даже ректор академии и все пятеро деканов.

— Ну, так, я бы на месте бандитов попряталась под лавки, — Лэа закрыла жестянку с печеньем, залпом допила чай, — серьезно, гражданским защита понадобится не сегодня. Сегодня их все силовики острова охраняют. Блошиный Тупик за них потом возьмется. Перебьет по одному. Но эти проблемы тебе придется уже без нас решать. Пусть Гевальд с Занозой что-нибудь придумают.

Оставлять печенье в Алаатире она не собиралась. Нет уж. Мартин его тоже любит. А когда еще получится к Калимме в гости зайти — неизвестно. Может быть, уже никогда.

Калимма-то, конечно, и в Москву явится, ей все равно, где истерить. Но совсем не факт, что Гевальд даст ей выпечки на дорожку.    

Никогда Койот не испытывал столько чувств, как теперь, когда Шиаюн погибла. Как будто душа, освободившись от власти демоницы, заторопилась жить, дышать полной  грудь и чувствовать. Пока получается. Пока Койот вновь не усмирил ее — себя? — не направил все мысли и чувства на достижение цели.

А цель была. Он не любил Шиаюн и не сожалел бы о ее смерти, но все планы на будущее строились на ней. И теперь Койот не собирался мстить за бывшую госпожу, но должен был отомстить за себя.

Он как в клетке оказался заперт в адамантитовой машине. Он больше не управлял Портом. Он потерял и богатство, и власть. Остались лишь сила и возможность убивать.

Желание убивать тоже было — чем больше возможностей, тем больше хочется, так уж Койот был устроен — но кроме этого, он хотел и многого другого. Недоступного теперь, когда его телом стало механическое чудовище. Неуязвимое, невероятно сильное и быстрое, но не способное ни на что, кроме убийств.

Он отдал Шиаюн душу за то, чтобы стать Големом, за силу и неуязвимость, за ужас, который наводил на всех, кто его видел. Потом оказалось, что отдал душу еще и за то, чтобы убивать безнаказанно. Раз попробовав, уже не смог остановиться. Да не больно и старался. Он будет убивать и дальше. Столько же, сколько привык. Кого угодно при любой возможности. Душа вернулась, он снова свободен, теперь его никто не сможет остановить, никакая демоница. И это хорошо.

Но от демоницы зависело возвращение человеческого тела.

И это плохо.

Вернув его из Хаоса, Шиаюн не позволила ему убить вампира, сказала, тот нужен, чтобы забрать силу Ядра, нужен, чтобы Койот снова мог становиться человеком. И вот, вампир убил Шиаюн.

Поделом ей, лживой суке. Сама сглупила, сама подалась на вампирские посулы, предпочла мертвеца, ненадежного и непредсказуемого, Койоту, чью душу уже получила, на которого могла полагаться больше, чем на себя. Не ожидала, что вампир окажется хитрее демона. А не была бы такой стервой, сообразила бы, что он просто-напросто умнее. Даже в Порту поговаривали о том, что успел наворотить этот мертвец внизу, в городе и поселках. Уж на что не лез Порт в дела острова, так же, как остров не лез к Порту, но слухи доходили и сюда. Вампир закорешился со всеми городскими шишками, свел дружбу с островным демоном, был на короткой ноге с княгиней, а наладив дела внизу, сунул нос наверх. В Адмиралтейство.

И в первое же появление сделал что? Убил хозяина Порта. Убил, и заменил своим человеком.

Койот говорил Шиаюн, что Медвежатник больше не служит ей, что Порт ей больше не принадлежит, теперь и Медвежатник, и Порт стали собственностью вампира. Но она лишь улыбнулась и подняла руку, будто защищаясь от того, о чем не хотела слышать. Сказала: «ты не понимаешь, о чем говоришь, не представляешь. Нет чар сильнее моих, даже у чистокровных демонов нет. А вампир никогда не сможет поспорить с демоном».

К Медвежатнику у Койота тоже были счеты. К нему и к Верне, которая, вместо того, чтобы поднять волну, натравить на Медвежатника толковых парней, которые могли бы все переиграть и переделить, жила, будто так и надо. Будто была обычной вдовой, горюющей после смерти обычного мужа.

Да и не очень-то она горевала. Слишком много дел навалилось, не иначе.

Еще одна сука. Ведь бывают же другие бабы, бывают, не могут все они быть такими, как Верна или Шиаюн. Взять хоть дуру Берану, на кровь которой Шиаюн так надеялась. Вот у этой если любовь, так до смерти, если обещание, так раз и навсегда, если глупости, так беспросветные. А Верна и в восемнадцать уже была умнее, чем надо. Что до Шиаюн, то ей восемнадцати, наверное, никогда и не было.

Верна хотя бы оставалась честной. Не в смысле верности, тут говорить не о чем, это так же ясно, как июльский полдень, а в смысле, что не строила из себя. Никого. Какая есть, такая есть, принимайте или нет, ваше дело. Баба-кремень, с мозгами, которым многие мужики бы позавидовали. Если б хватило ума завидовать бабе, конечно. Многим не хватает, а как раз у них повод для зависти и есть.

Шиаюн же врала во всем. Врала или лицемерила, или и то, и другое. За каким-то хреном притворялась, будто она беззащитная и нежная, тронь ее не так, и синяк останется. Самое глупое было в том, что Койот ей верил. Знал, что врет, и все равно верил. Хорошо у нее получалось. И это бесило больше, чем вся ее стервозность. Бывают бабы-цветочки, полно их таких, ни мозгов, ни характера, только глаза и в этих глазах вечное ожидание, что защитят, обогреют, еще и денег дадут. Защищали их, грели, и в деньгах эти дуры не нуждались, кто бы спорил. Койоту почему-то всегда казалось, что они имеют на это право, хотя сам он ни с одной такой близко дел не имел. Но Шиаюн-то даже близко не была никаким цветочком. Шиаюн была демоном. Хитрым, сильным, безжалостным и здесь, среди людей — непобедимым. Она была такой же неуязвимой и опасной, как Койот в теле Голема. Разве что убивать не хотела. Ей души были нужны, а не жизни. И то, что она притворялась, не переставая, каждую минуту, то, что она беспрестанно врала, бесило Койота даже тогда, когда он полностью ей принадлежал.