Ничего неизменного - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 51

Все они были связаны между собой, и, сосредоточившись, можно было бы разобраться, как одна порождает другую, но лучше не сосредоточиваться. Незачем рисковать. А то затянет,  начнешь думать так же, и постепенно сойдешь с ума. Хоть и станешь очень умным.

— Ты об этом спрашиваешь? Я готов отдать душу за Лэа. Но не за ее чувства. Я отдал бы душу за то, чтобы она была жива и счастлива, но не за то, чтобы она меня любила. Все, Заноза, — он начал открывать портал домой, — она там ждет и уже, наверное, топор наточила. Так что я пойду. Если что-то понадобится, обращайся в любое время, хоть в пять утра, но имей в виду, что я рассчитываю на кофе. 

Занозе предстоял целый день разговоров. Не самое плохое времяпрепровождение — говорить он действительно умел. Если подразумевать под этим способность вытягивать из людей все, что они знают или думают, что не знают, по какому-нибудь интересному вопросу. В хорошем настроении Заноза заменял слово «способность» на «талант», в очень хорошем — начинал считать себя гением. Сегодня он был близок к гениальности. На удивление, утренний разговор за кофе порадовал. Несмотря на то, что, по словам Мартина, Берана и правда могла лишиться души.  И несмотря на отповедь Лэа.

Душу Беране Заноза собирался вернуть, как раз над этим и работал. А Лэа любила Мартина, и то, что она фактически, запретила ему помогать Беране, было доказательством ее любви.

Заноза искал эти доказательства. Во всем. Чтобы показывать Мартину. Раз уж сам необдуманно зародил у друга сомнения в его единственной и любимой женщине, надо их развеивать. Иначе получается свинство.

Непростая задача, учитывая, что Мартин у Лэа единственным мужчиной не был. Но Заноза старался.

Вот в этом-то состоянии, на размытой грани между гениальностью и талантом, он порталом явился в таверну и снял комнату на день. Мигель сам закрыл там ставни, опустил шторы и убедился, что внутрь не проникает ни один солнечный луч. Потом принес дюжину бутылочек с кровью и спросил, чем может помочь еще.

— Курьерами, — сказал Заноза, выдав трактирщику десяток записок. — И скажи им, что если куда-то не будут пускать, пусть ссылаются на меня.

Пацаны-курьеры вечно слонялись рядом с таверной, вместо того, чтобы дежурить на своих постах рядом с почтой или курсировать по Ларенхейду в поисках клиентов. Из таверны им частенько перепадало что-нибудь вкусное, а в восемь лет это серьезный аргумент против трудовой дисциплины. Так что записки Мигель разослал сразу все. И уже через четверть часа к Занозе пожаловал первый посетитель. Десятник городской стражи, Шманюк.

Заноза всех их знал. Стражников, на постоянной основе сотрудничавших с джентльменами из Блошиного Тупика. Охранников караванов, курсировавших между городом и Портом. Стряпчих, негласно работавших на Тупик. Врачей, к которым из Тупика обращались за помощью. Еще с Блошиным Тупиком имели дело несколько человек из замка, и им тоже предстояло нанести визит в таверну. Сегодня. Они люди занятые, но время для встречи выделят обязательно.

Десять записок. Потом еще десять. И следующая партия. Курьеры носились по городу, а с почты отправились гонцы в поселки Шахты и Северный — там тоже были люди, с которыми Заноза хотел поговорить. Сегодня. Он спешил, хотелось закончить все побыстрее и вернуться в Алаатир.

Все приглашенные видели его раньше. Он позаботился и об этом, и о том, чтобы эти люди подпали под его дайны. Знал, что когда-нибудь они понадобятся, потому что Блошиный Тупик нельзя было оставлять без внимания — слишком странное и… неприятное это было место. Не думал, правда, что время воспользоваться дайнами наступит так скоро.

С другой стороны, а чего тянуть? Блошиный Тупик наехал бы на него рано или поздно. Они ведь поймут, в конце концов, что их переговорщик-стряпчий столкнулся на мельнице с чем-то непонятным. И непременно захотят выяснить — с чем. Проблем не избежать, да и незачем. На Земле Заноза дожидался нападения, и только потом открывал военные действия, но здесь не обязательно действовать по земной схеме. К тому же, Хасан, у которого военного опыта куда больше, предпочитает превентивные удары, а кто лучше него знает, как поступать правильно?

Да и, вообще, имея дело с магами, лучше быть первым. Нельзя дать им подготовиться. Преимущество вампира — внезапность. Преимущество мага — сила. Которую Заноза пока не мог даже представить.

Над выяснением возможностей противника он сегодня как раз и работал. Старательно прогоняя мысли о том, что выступать против магов — безумие или самоубийство. Нет уж. Если знать, на что они способны, можно придумать что-нибудь… что-то, с чем они не справятся. Не успеют. Главное, чтобы не успели.

Никто из приглашенных не знал о магии ничего, кроме сказок и слухов, но все они прямо или косвенно имели дело с магами Блошиного Тупика. Владели информацией, хоть и не подозревали об этом. Самым сложным сегодня было не заставить их прийти, и не разговорить — самым сложным было рассчитать время визитов так, чтобы визитеры не сталкивались друг с другом. Потому Заноза и выбрал таверну. Не только из-за того, что она в центре города, и добираться сюда проще и быстрее, чем до мельницы, но и потому, что Мигель и Ана могли заняться теми из гостей, кто вынужден будет ждать своей очереди. Могли найти им место в зале, откуда не видно будет лестницы на второй этаж, угостить выпивкой, помешать задавать вопросы.

Подстраховка, впрочем, почти не понадобилась. Он хорошо подготовился. Когда знаешь тех, с кем предстоит разговаривать, и точно знаешь, что хочешь выяснить, задавать вопросы не сложно. В этом ведь вся суть — в вопросах, в формулировках. Спроси правильно, и получишь ответы, не тратя время и не прилагая лишних усилий.

И он спрашивал. Улыбался. Благодарил. Спрашивал снова. Он был лучшим другом каждому из этих людей, а таким друзьям рассказывают все. Ничего не скрывают. Даже то, что кажется забытым, несущественным, то, что кажется неправдой или пугает так, что лучше не вспоминать. Слухи и сказки. Истории, случившиеся с кем-то. Непонятные смерти, таинственные преображения, загадочные события.

Солнце ушло на запад — Заноза чувствовал его ход, близость заката, наступление темноты. Ночью было бы лучше. Еще проще. Солнечный свет, пусть невидимый, пугал, лишал уверенности в себе, ослаблял действие дайнов. Но в ночи люди чувствовали бы неладное. Пришли бы все равно — никто из них не в силах сопротивляться — однако после могли задуматься о том, что же такое с ними случилось. Что заставило идти на встречу… и с кем? Сейчас, днем, Заноза всем им был другом. И останется другом достаточно долго, чтобы они сначала помнили о том, что не нужно рассказывать о визите в таверну, а потом и вовсе забыли, как побывали здесь.

Он работал в режиме накопления информации, думать было пока не о чем, и большая часть ресурсов, отключенная, пребывала в спячке. Как голодный вампир в разгар дня. Капли крови достаточно, чтобы поднять такого вампира — и ему станет не важно день вокруг или ночь. Для мозгов этой каплей крови оказалась мысль о том, что даже дайны убеждения могут делать людей подозрительными.

А дайны принуждения, они просто-таки созданы для этого.

Хольгер! Неподходящее время, чтобы вспоминать о нем, но Заноза никогда не умел управлять своими мыслями. Иначе не был бы психом.

Хольгер не подчинял Шольто, это известно наверняка. Он предпочел воспользоваться дайнами убеждения, хотя за последние несколько столетий почти не прибегал к ним. Что же произошло? Почему старик изменил привычкам? Да потому, что не хотел оставлять следов. Никаких. Нигде. Он прячется, он испуган, его и в Алаатир погнал страх. Стремление обезопасить себя, настолько сильное, что Хольгер предпочел оказаться как можно ближе к опасности. Любой человек, подпавший под дайны принуждения, понимает, что вел себя странно, осознает, что произошло нечто необъяснимое, что он на какое-то время терял контроль над собой. Хольгер раньше убивал таких людей, если они могли вывести на него венаторов, или оставлял как есть, если считал безопасными. Сейчас он не может себе этого позволить. Думает, что не может. И думает правильно. Любая зацепка, любой труп, любой человек, с недоумением вспоминающий собственные поступки — это нить, которая приведет к нему.