Меч, палач и Дракон - Рау Александр. Страница 21

Три — из плоти, три — из стали. Давние сны их искали, но обнимал их яро, золотой Полифем. Гитара!

— Изабелла еще не опытна. Нужно было увести его домой раньше. Теперь будет играть, пока не уснет и останется ночевать у герцогини, она предоставляет альковы всем желающим, — в словах Кармен чувствовался большой опыт, — Честно, стихи его с музыкой сочетаются плохо.

— Не могу судить. Я собираю стихи, но ценю не ритм и эпитеты, а смысл, — пожал плечами маг.

— Есть один стих Луиса, который не знает широкая публика. Блас прочитал мне его, когда я спросила у него, а что за человек, этот загадочный маг Гийом?

Смерть была в двух шагах от меня,

Смерть была в двух шагах от меня.

Я увидел ее,

Ее увидела ты.

Ко всем в двери постучалась смерть,

И всем в уши кричала смерть.

Я услышал ее,

Ее услышала ты.

Но ей вздумалось вдруг ни тебя, ни меня не заметить.

— Насчет широкой публики вы ошибаетесь. Я слышал его не раз, хотя и не от сеньора де Кордова, и после чтения все оборачивались и пялились на меня, — заметил маг, — Что вы хотели мне сказать этим, сеньора Феррейра?

Кармен загадочно улыбнулась и промолчала.

— Луис любит преувеличения. Сеньоре Изабелле я никоим образом не угрожал. Да и не смерть я, вовсе. Не претендую на такое громкое и пустое имя. Когда-то меня звали Играющим со Смертью. Это точнее. То она меня, то я ее. Пока ничья — я жив.

— Вот вы и ответили себе сами, — вновь улыбнулась Кармен, — Я же лишь ставила целью узнать о вас побольше.

— Узнали? Раскрыли мою душу в пустом разговоре? — саркастически усмехнулся маг.

— Вы устали, Гийом, — Кармен не заметила его подколки, — Глаза, складки на лбу. Вас мучает что-то.

— Несчастная любовь, — честно признался маг.

— Все шутите, — погрозила ему пальцем Кармен, — Вам нужен отдых. Развейтесь, и, советую, побудьте с женщиной, чувствую, их у вас давно не было.

— Угу, — кивнул маг, — месяц как содержанку рассчитал, а новую найти — все времени не было. Вы мне положительно нравитесь, Кармен. Прямо луч света, в здешнем темном царстве. Так зачем я был вам нужен?

— Не сегодня, — едва заметно мотнула она головой, — Как-нибудь я зайду к вам, Гийом, и расскажу свою проблему.

— Одна? — удивился чародей, — Муж ревновать не будет?

— Нет, он в курсе. И помочь мне, к несчастью, не может.

— Заинтриговали, но я на места Бласа вас бы одну никуда не отпускал. Даже по магазинам и ювелирам. Вы, чертовски соблазнительны, Кармен. Так и хочется впиться в ваши сочные губы, взять на руки и утащить в постель, срывая на ходу платье, — Гийом говорил это с абсолютно серьезным лицом, но глаза его смеялись.

Кармен Феррейра заметила эту смешинку, и, закусив губу, сама едва удержалась от того, чтобы не расхохотаться. Лицо ее покраснело.

— Благодарю за откровенный комплимент, Гийом. Сейчас невозможно встретить такую честность. Обычно говорят: «сеньора, ваши губы, как кораллы; груди как два прекрасных холма. Как же я мечтаю пройтись языком любви по ложбинке между ними, слизывая пот нашей страсти». Хочется дать пощечину, разодрать в кровь наглую морду, а нельзя, не принято. Эта пошлость считается искусством.

Кармен посмотрела на свои ухоженные пальчики с аккуратными острыми ноготками, окрашенными красным лаком, и мечтательно вздохнула. Здесь маг не выдержал, рассмеялся, привлекая внимание еще остававшейся публики.

— Что поделаешь, стихотворчество — обязательная часть образования, вот и развелось поэтов. В кого пальцем не ткни — все что-то пишут. В основном о любви и непременно несчастной. Или же счастливой, тут есть два направления: о древних богах или пастухах и пастушках. Причем ни тех, ни других, горе-поэты в глаза не видели. Вот и получаются у них пастухи в пышных туниках, играющие на арфе и рассуждающие о судьбах мира напыщенным придворным языком. Это даже не смешно.

— Не судите строго.

— Буду. Надоело. Какой сборник не открой — всюду прекрасный вымысел, чинно и благолепно. А пол-Мендоры в грязи тонет. В центре чистота и фонари, а новом городе — где простой люд — канализации нет и в помине, не улицы, а болота. Ваши «старые» волшебники едва успевают инфекции и болезни останавливать…

— Хватит, Гийом. Вы устали и злы — воспользуйтесь моим советом, не то скоро станете просто несносны, — остановила его движением тонкой ручки Кармен, — Уже светает, мне пора, Блас любит, когда завтрак готовлю ему я, а не кухарка.

— Прощайте, Кармен. Спасибо, вы подняли мне настроение, — маг наклонился и поцеловал ей руку, — Я сделаю для вас все, а сейчас — прощайте!

— Вы задержались, каасил, — ворота Гийому открыл лично — Майал — главный средь паасинов, что охраняли его.

На вид ему было между тридцатью и сорока, несколько шрамов на правильном и некогда красивом лице мешали определить точный возраст. Страж был явно не доволен бодрствованием, вызванным долгим отсутствием мага. По его знаку двое других паасинов, всюду сопровождавших Гийома, отогнали карету к черному входу.

— Только не говори мне, что в этот час на улицах опасно, — упредил Майала чародей.

Черноволосые дети лесов, что вот уже полгода стерегли его покой, были идеальными воинами и отвратительными слугами. Их кандидатуры предложил ему еще покойный граф де Вега, забыв упомянуть о характере паасинов, что не считали себя людьми и вели свой род от Волка, принявшего облик человека, и богини их лесов.

Гийом до сих пор не мог сказать точно, что означает слово «каасил» — титул, которым его почтительно величают. Повелитель, колдун, или же беспечный тюфяк, нуждающийся в защите?

— Мой долг хранить вас. Мы поклялись, и честно отрабатываем ваше золото, каасил. Прежняя охрана была хорошей — умерла, спасая вас, мы же — лучшие, поэтому просто не допустим такого ситуации, — не скромничая, ответил Майал, смотря на чародея сверху вниз.

Паасины были все как один высоки, стройны и черноволосы, и с непривычки казались близнецами. Они тщательно брили лица и тела, не оставляя волос нигде кроме верха головы. В их больших миндалевидных глазах всегда читалась одна и та же смесь из непоколебимой уверенности в себе, гордости и чувства легкого превосходства.

— Зови меня, Гийом. Надоело слушать: каасил, да каасил, не титул, а кличка, — сердито приказал Гийом.

— Слушаюсь, каасил, — Майал определенно издевался.

Паасины никогда никому не кланялись, максимум, на что мог рассчитывать наниматель или сюзерен — кивок головы. Одевались они только в три цвета: зеленый, черный и синий.

— Прошу, каасила, впредь предупреждать меня о возможных задержках заранее — я увеличу охрану. Вы — люди — самые опасные и коварные существа, — твердил свое Майал по дороге в дом.

— Вы — люди, — передразнил его Гийом, — А вы кто, нелюди что ли? Заладили свое, дети лесов. Потомство от связей между пасинами и прочими человеками рождается? Рождается — значит, вы люди.

— Нет, не рождается, — остановился Майал, паасин любил спорить.

— Конечно, если это носить, то детей не будет, — Гийом развернулся и быстро схватил телохранителя за правую руку, на среднем пальце которой красовалось деревянное колечко, — Попробуй снять, когда в очередной раз в город к любовнице пойдешь.

Майал освободился одним едва заметным движением.

— Полукровок можно плодить только в критических случаях, когда род ослаблен. Мы бережем чистоту своей расы. Мы близки, но не родня, человек Гийом.

— Бережете, не плодите. С одной стороны — сохраняете народ, культуру, обычаи, богов. С другой — слабы своим консерватизмом, вот и истребили вас всюду, кроме лесов между Камоэнсом. Лагром и Скаем, — подвел итог Гийом, — Когда-нибудь мы еще поговорим на эту тему. А сейчас, не обижайся на усталого чародея.

— Я и не обижаюсь, Гийом, — паасин позволил себе улыбку, — Любознательность вкупе с уважением к чужому народу не повод для обид, — стражи распахнули перед ними стеклянные двери.