Звездные раны - Алексеев Сергей Трофимович. Страница 21
– Какая документация есть на скважину? – спросил Зимогор, рассматривая столбики керна.
– Как обычно, только буровой журнал с глубинами. А геология у нас под запретом, вы же знаете. Вам и то смотреть не положено. А нам и подавно. Выбили из трубы, запаяли – и в ящик. Геологией занимаются где-то там, на небесах.
– Значит, ты нарушил инструкцию и рассмотрел каждый метр?
– Мне что, надо было глаза завязывать?! Хорошая зрительная память… Я же их своими руками принимал, как акушер младенцев. И пеленал…
– Ты мне нравишься, Ячменный, – похвалил Зимогор. – Из тебя бы хороший геолог получился или следователь. Выходит, кто-то украл весь керн со скважины и подсунул другой?
– Не выходит, а так и есть. – Начальник партии сдвинул верхние ящики из соседней стопки. – Вот, сто шестнадцатый метр. Бирка моя, есть роспись, но вместо монолитной лавы какой-то слоеный пирог, сэндвич, но тоже вулканического происхождения. И такая несбойка почти на каждом метре. А вот керн последнего подъема, перед аварией. Здесь лежала бутыль из-под фанты, с песком. Где она?.. Вместо нее – смотрите, монолитный столбик лавы.
– А что за песок был?
– Не знаю, черный такой, как порох, из колонковой трубы выбили. Ссыпали в бутылку, а ее нет…
– Кругом у тебя одни бутылки, – проворчал Зимогор, но начальник партии гнул свое:
– Конечно, проверить очень просто, допустим, пробурить рядом еще одну скважину и сравнить. И все станет ясно – была подмена или нет.
– Да кто на это пойдет?! – оборвал его Олег. – Хватит фантазировать! И так уже полгода торчите на горе под сетями, как бельмо в глазу! И кто деньги даст?
– Значит, расчет у них точный, – тут же согласился Ячменный. – Вторую скважину бурить не будут. А эту не добурили на четырнадцать метров до заданной глубины и запороли. Так что и аварию ликвидировать вроде бы нет нужды. Ну что там четырнадцать метров?..
– У кого это – у них? Чей расчет? Снежных человеков?
– У того, кто решил не пускать нас дальше, то есть глубже. И подбросил ящик со спиртом, чтобы начальство, то есть вы, все списали на пьянку. Может, и снежные…
– Ты это Ангелу только не скажи! Он тебя сразу в дурдом наладит.
– А я, между прочим, знаю, откуда этот керн.
– Знаешь?
– Знаю… Все сходится. Как увидел этот – сразу вспомнил.
– Откуда же?
Ячменный придвинулся поближе.
– Тогда я перед вами должен все до конца… В общем, открою еще одно свое наблюдение. Но при условии, если вы серьезно к этому отнесетесь.
– Валяй! С одним моим условием: это последнее открытие на сегодня, – пробурчал Зимогор устало, – и так уже перегрузили…
– Понял, не хотите заниматься этим? – спросил начальник партии. – Легче все списать на пьянку? Правильно, списывайте. Всем будет спокойней… А я на вас надеялся, Олег Павлович. Думал, только вы и сможете разобраться. И мужики так думали…
– Ну, давай, выкладывай свое наблюдение…
– Вы же не хотите слушать, я вижу!
Зимогор закурил, постоял у окна, глядя на вечернюю радугу, пробивающуюся сквозь маскировочную сеть, бросил не оборачиваясь:
– Кончай ломаться, говори!
– Только выслушайте меня!
– Да говори же!..
– Я знаю, откуда, из какого района привезли этот керн, который теперь в хранилище. Точнее, предполагаю.
– Откуда?
– С Таймыра.
– Ого! Далековато от Горного Алтая!..
– Был там на преддипломной практике, в восемьдесят восьмом, – быстро заговорил Ячменный, – кажется, в начале июля у нас на станке полетела лебедка. И мы поехали на вездеходе рыскать по брошенным буровым. Когда-то жили богато, трактора, автомобили, вышки, вагончики – все целенькое стоит… Добра столько набрали – самим сесть некуда. Стали выбираться назад и заблудились. Сутки, вторые, третьи ползаем по тундре, а она ровная, как ладошка, и тысяча озер. Куда ни двинем – все мимо. Закрутились между озер! Ладно я, студент, но со мной были еще двое, мужики матерые, битые, лет по пятнадцать в экспедициях работали, и на Таймыре уже года два. Но будто леший водит! Хорошо бензином затарились, три бочки нашли. Трофеи свои пришлось бросить… Неделю блудим, голодные, злые. Одной рыбой питались, а без соли она уже в глотку не лезет… Ни ружья, ни компаса, все по солнцу… И как назло талабайцев – ни одного!
– Талабайцы – это кто? – мимоходом поинтересовался Зимогор.
– Долгане, местные националы… А нас даже не искали! Денег на вертолет ни копейки!.. Через неделю заметили сопки на горизонте. И вроде дым идет. Тут уж не до жиру, главное, хоть людей найти… До сопок этих ехали целые сутки: мы к ним – они от нас. Как мираж! Я тогда еще заметил, у нашего вездеходчика Леши крыша поехала. Сначала песни запел, потом стал смеяться… Ну, в общем, доехали до сопок, поднялись на одну, а в долине речка и город стоит. Натуральный – дома, улицы… Ближайший город там был Норильск, и до него – полторы тысячи километров, к тому же в стороне, на западе. Ясно, что не Норильск, да и размерами меньше, но вездеходчик уперся: Норильск, кричит… У него там семья жила. И нас убедил, потому что у всех крыша немного съехала… Помчались мы к этому городу, мечтаем, как в ресторан пойдем, хотя денег ни копейки… А он тоже, как мираж! Насилу добрались!.. Въезжаем мы в город, и чую, что-то не то. Улицы, как улицы – асфальт, тротуары, вывески и дома каменные, даже пятиэтажные есть. Автобусные остановки, газетные киоски, машины стоят. А посередине города – огромный купол из стекла! Сверкает на солнце – глазам больно. Что-то такое нереальное, как будто на другую планету попали. Гигантское сооружение!.. И чего-то не хватает! До центра доехали, то есть до этого купола, и тогда сообразил – людей нет. Пусто! И под куполом этим – ни души!.. Вездеходчик выскочил и побежал домой, к жене. Дом свой узнал… Мы сидим, часы остановились давно. Курить охота – страсть! Мастер пошел окурки поискать, а мне страшно стало – мертвый город! Брошенный! Ни души!.. По асфальту лишайник ползет, голубоватый, как на камнях бывает, машины ржавые, на спущенных колесах, стекла треснутые, стены давно не крашенные. Но солнце яркое, огненное, и свет все скрашивает… Возвращается мастер, курит на ходу, довольный, но озирается и тащит что-то в сумке. Говорит, газетный киоск подломил, сорок пачек «Беломора» взял, а пожрать там нечего, но, говорит, магазин приметил, в девять открывается и на витрине тушенка, сгущенка и даже спирт стоит…
– Не «Роял», случайно? – про себя усмехнулся Зимогор, однако начальник партии ничего не заметил, продолжал говорить страстно, и его обнаженные по плечи руки покрывались мурашками.
– Наш, отечественный, натуральный! Помните, был с белыми этикетками и надписью «Пить не дыша»?.. Я ему говорю, Леонид Иванович, город-то пустой! Мертвый! Он не слышит, на спирте замкнулся. Дескать, ночь на дворе, нормальные люди спят. Солнце не заходит на ночь, висит над горизонтом… Стал уговаривать, чтобы сходить и подломить магазин, мол, окошко там щитом прикрыто, а за ним – стекло, выставить его и меня всунуть… Я тогда худой был, да и после голодухи – кожа и кости. Трясу его, ору – мне еще страшнее стало; он так и не внял, отматерил меня и пошел в одиночку. Пока он лазил в магазин, я «Беломор» изучил и газету, которую мастер в киоске прихватил. Папиросы ленинградской фабрики, аж восемьдесят четвертого года выпуска, а газета «Правда» – от 19 февраля восемьдесят шестого. Двухлетней давности!.. Тут вернулся Леонид Иванович, уже слегка косой, принес десять бутылок и полящика банок с тушенкой… Я опять ему про мертвый город, а он через три минуты лыка не вяжет. Уснул как подрубленный. Хлебнул на голодный желудок…
– Погоди, Ячменный, – перебил Зимогор. – Ты вроде бы начал говорить о керне, но слышу пока сказки.
– Это не сказка, Олег Павлович… Это моя тайна. Никому не рассказывал…
– Мы уже взрослые люди… Так что с керном?
– Да мы стояли-то возле здания экспедиции, номер 17. Пошел в разведку, – заспешил Ячменный с тоскливым видом, – ждал, когда мастер проспится… Там огромное кернохранилище, потом я туда вездеход загнал, как-то страшновато стоять в мертвом городе… Вообще-то я искал радиостанцию, чтоб сообщить, где находимся… Радиорубку нашел, но аппаратура снята. А так все на месте, мебель, телефоны, бумаги, только все покрыто тленом, везде запах мертвечины… И карт нет, видно, секретные были, номерная экспедиция…