Дар Демона (СИ) - Веденеева Валерия. Страница 36

Тонгил пожал плечами:

— Твои варианты?

— Кровь гидры? — предположил полуэльф. — Возможно, она не только дала тебе магическую подпитку, но и вернула прежнюю ловкость? Лет десять назад мы действительно были на равных.

«А потом ты принялся активно магичить и забросил тренировки» — осталось невысказанным, но Арон услышал. И поймал себя на том, что стал на уровне мысли понимать этого полукровку, единственного друга прежнего Тонгила, воспринимать его как неотъемлемую часть собственной жизни.

Летнее солнце еще не дошло до зенита, но здесь, в столице, дни были куда жарче, чем в его северных владениях, уже заставляя людей — и не только людей — искать убежища от его палящих лучей. Но Арон не испытывал желания присоединиться к прочим, радующимся жизни в тени просторных крытых двориков. Намного больше ему хотелось стоять на самом солнцепеке, скажем, делая вид, что рассматривает собственный особняк.

Когда-то эта небольшая крепость на западном краю столицы принадлежала богатому и влиятельному князю, пока тот однажды не совершил последнюю в своей жизни ошибку — не выступил открыто против темного мага Тонгила, еще не ставшего в то время Великим. Выступил — и заболел, редкой неизлечимой болезнью, которая вскоре свела в могилу не только его самого, но и половину его рода. А вторая половина успела проявить благоразумие и замирилась с Тонгилом, вследствие чего данный особняк и поменял хозяев.

Так что именно сюда они направились из чрезмерно гостеприимного императорского дворца, а по пути Мэль рассказал «потерявшему память» магу, как у того появились владения в Эверграде.

— Не расплавишься? — поинтересовался Мэль.

— Нет, — кратко ответил Арон, продолжая наслаждаться ласкающим теплом солнца. Казалось, сколько бы он ни стоял так, никогда не будет слишком долго.

— Ну и замечательно, — согласился полукровка. — Хотя кровь солнечной гидры — вещь хитрая… А как насчет магии? Сила вернулась?

— С пару эльфьих слез наберется, — нехотя проговорил северянин.

При всей его предыстории, при всей прежней нелюбви к магам вообще и особой ненависти к темным, — переносить отсутствие магической силы оказалось болезненно. Пока они находились во дворце императора, пока первой заботой было выжить, он мог не обращать внимание на гнетущее ощущение внутренней пустоты. Но здесь, в относительной безопасности, ему пришлось взглянуть в глаза правде — он изменился. Он хотел обладать магией, хотел чувствовать, всегда чувствовать это кипение огня, эти потоки стихийных энергий в собственной душе. Пока что его воля была сильнее этого желания, но как долго продлиться это пока? И, если однажды понадобится, сумеет ли он добровольно отказаться от дара, который не просил, от дара демона, от власти над темной магией?

— Что-то ты расстроился, твое магичество, — Мэль легко хлопнул его по плечу. — Можно подумать, в первый раз Силу теряешь. Сам знаешь, еще несколько дней — и все вернется.

— Знаю, — согласился Арон, не торопясь объяснять полукровки настоящую причину своей задумчивости. — Знаю, но не помню. А это совсем иначе.

Мэль помолчал.

— Ребята скоро вернутся, — сказал после паузы. — Хочешь поговорить с ними?

— Нет, — Арон в последний раз окинул взглядом дворец, который он-темный-маг забрал у рода Таш-Авит, прежде тот ополовинив. — Нет, но я собираюсь послушать ваш разговор.

Ребята Мэля, конечно же, оказались оборотнями, и, конечно же, в глазах каждого горел лунный огонь.

«Янтарноглазые» — вспомнилось Арону, — «иррау», так называли этих полулюдей на севере. В далеком детстве матушка рассказывала ему сказку, которая была на самом деле сердцем легенды, переделкой истинной истории.

Однажды, говорилось там, в страшную ночь Передела к одному племени пришел юный бог, не назвавший своего имени, и предложил сделать так, чтобы не умирали от голода дети, не уходили добровольно в зимнюю стужу еще живые старики. Предложил им стать лучшими среди всех охотников, обрести нюх, ловкость и быстроту зверя. А когда люди спросили, в обмен на что он даст им это, бог лишь засмеялся и сказал: плата так мала, что, отдав ее, они даже не поймут этого. И они действительно не поняли. Ни они, ни их дети, ни дети их детей…

Так рассказывала его матушка, дочь жрицы и внучка жрицы. А когда сын спрашивал, что именно они, эти люди, принявшие дар бога, потеряли, смеялась и говорила — «спроси у них, если встретишь, что нужно потерять, чтобы стать полулюдьми, потому что я этого не знаю».

Жаль только, она никогда не упоминала, кем становятся те, кто принимает дар темной магии, и что при этом теряют. Душу?

Арон слушал молча, не вмешиваясь в разговор полукровки и оборотней, лишь иногда скользил взглядом по незнакомым лицам.

Слушал про жизнь столицы, про ту ее часть, которая известна тайным службам императора, и про ту, о которой они не должны подозревать. Про нелюдей, скрывающихся под человеческими масками, про полулюдей и про обычных смертных. Про надменных эльфов, про Народ Песков, впервые со времен Первого Императора приславших посольство в Эверград.

Просто слушал, слишком опустошенный внутри, чтобы испытывать какие-то эмоции.

Крупица за крупицей, возвращалась магия. Крупица за крупицей — вспышки огня, власть над водой, землей, воздухом. И тьма. Нет, не так: Тьма. Обладание ею было самим сладким, самым желанным; и Тонгил метался на широком ложе, пойманный между сном и явью, не в силах вырваться, уже не желая вырваться. Сперва — лишь способ выжить, нежеланный дар, теперь…

А потом сон победил, принеся на крыльях обрывок не то сказки, не то воспоминания:

Глаза чужака залиты чернотой, словно дегтем, по самые ресницы. Ни радужной оболочки, ни зрачка, — там, откуда он явился, в них нет нужды.

— Радуйся, маг, — голос чужака гулко катится по пустынному прибрежному гроту, по затерянному храму сгинувшего морского божества, с некоторых пор принадлежащему божеству новому. — Радуйся!

Маг молча кивает, принимая древнее приветствие, которое теперь сохранилось лишь в самых затерянных углах мира, но не отвечая тем же. Радость — он не желает никому делить с ним это чувство. Не желает, а потому молчит: ведь здесь все слова имеют силу, имеют власть над реальностью.

Черноглазый кланяется в пустоту грота, и делает шаг в сторону, растворившись в тенях.

Маг скользит взглядом по остаткам таящего эррэ вестника — не рожденного, созданного — по игрушке бога — и отворачивается. Однажды он тоже сможет создавать собственные игрушки — также походя ломать их — и воссоздавать вновь. Из пепла, из воды, из тьмы.

Однажды.

А пока он должен предстать перед богом, которому обещал служение, посмотреть в его вечно изменчивый лик, взять глоток его мудрости и горсть его страха.

Стены грота раздвигаются, растут, узкая щель неба становится еще меньше, отодвигается, исчезает. Меркнет и так неяркий солнечный свет, возвращая власть тьме.

Маг улыбается — тьма его сестра, самая верная возлюбленная, самый драгоценный дар. Магу повезло с богом — бог тоже любит тьму…

Тьма продолжала смотреть на него, даже когда он проснулся; тянулась к нему, в самую глубь души, шептала — «вот она я, здесь, рядом, только протяни руку», — а потом ускользала, прячась в тенях. И даже солнце, яркое летнее солнце, не могло ее прогнать. Или не хотело. Они, казалось, были заодно: яд солнечной гидры в его крови и сладкая ложь Тьмы — в ней же. А сила возвращалась, все быстрее и быстрее.

Глава 10.

— Ты чего это с утра такой мрачный? — удивился Мэль, сияющий довольством жизнью. — Вроде не случилось ничего, нет?

— Не случилось, — ответил Арон, мысленно добавив, — «Кроме того, что я теряю себя, совсем ничего».