Император Терний - Лоуренс Марк. Страница 61

Он поклонился, но не так низко, чтобы кто-то мог подкрасться и заколоть его.

Разговор шел на общем языке Марока и Либы. Я знал его достаточно, чтобы понять: Каласади уверял гвардейца в моем королевском сане, ибо внешность моя свидетельствовала об обратном. Возможно, было бы разумно потратить некоторое количество золота и приодеться, но казалось более мудрым решением встретиться с Ибн Файедом до того, как Марко получит аудиенцию.

Мы вошли в ворота, и три гвардейца с плюмажами повели нас по мраморным коридорам, великолепно прохладным. Нас окутала тишина дворца — скорее умиротворенность, чем стерильное отсутствие звука в коридорах Зодчих, нарушаемое изредка журчанием скрытых фонтанов и криком павлинов.

Дворец калифа не имел ничего общего с северными замками. Во-первых, его выстроили ради удовольствия, а не для защиты. Дворец простирался, а не возвышался, его залы были широки и открыты и переходили один в другой, в то время как у нас имелись то узкие проходы, то открытые «расстрельные площадки». И мы не увидели ни единой статуи или картины, только несколько гобеленов с абстрактными разноцветными узорами. Люди пустыни не обладали нашей страстью создавать образы самих себя и оставлять их для потомства в камне и в красках.

— Пришли.

Предупреждение Каласади казалось излишним. Перед нами были высокие двойные двери из огромных панелей черного дерева, инкрустированных золотом. Дерево в пустыне — редкость: оно говорило о богатстве калифа более красноречиво, чем золото.

Дворцовые стражи с секирами стояли в нишах по обе стороны, лезвия секир были изощренной формы и отражали свет, падающий из круглых окошек в высоком потолке.

— Хорошо, — сказал я, и тут слова у меня кончились. Я уже бывал в логове льва, но, возможно, с тех пор как в одиночку наткнулся на личную армию Марклоса Ренара, мне не случалось так явно оказаться в руках врага. По крайней мере, в тот раз мои братья были в каких-то сотнях метров и наготове. А теперь я стоял в хорошо охраняемом дворце в чужом городе посреди пустыни, в чужой же стране, на другом континенте. Торговаться мне было нечем, даров я предложить не мог, кроме разве что трюка, которому научился в пустыне. Я не мог сказать, верны ли координаты Каласади, но я точно знал, что дух-Зодчий, Михаэль, не будет сопровождать Марко ко двору.

— Мы подождем здесь. У тебя будет личная аудиенция. — Каласади положил руку мне на плечо. — Не могу сказать, что Ибн Файед — хороший человек, но по крайней мере он человек чести.

Один из наших сопровождающих шагнул вперед и три раза ударил по выпуклости, прикрывавшей створ дверей. Я повернулся к двум матемагам.

— Жаль, это не те три друга, которых, по вашим предсказаниям, я должен был встретить в пустыне.

Калиф тоже сойдет за друга, даже если дружбу он проявит, лишь отпустив меня с миром.

У меня за спиной пришли в движение огромные двери. По шее пробежал ветерок, и я повернулся лицом к своему будущему.

— Удачи, Принц терний, — тихо сказал мне на ухо Юсуф. — Мы с тобой подружились в море, и тебе еще предстоит встретить в пустыне друга. Выбирай хорошенько.

От дверей до трона по шелковой дорожке цвета океана я шел, казалось, целую вечность. В обширной, полной воздуха мраморной пещере тронного зала Ибн Файеда путь между залитыми солнцем участками, словно через свет и тень лесной чащи, идей, фраз, линий обороны, распадался на части, и одна переходила в другую, в то время как мой взгляд покоился на фигуре на троне, сначала далекой, потом все ближе и ближе. По периметру зала большие арочные окна улавливали ветерок, каждое было закрыто ажурными деревянными ставнями искусной работы.

Тронный зал был практически пуст, лишь на помосте наблюдалось оживление. Файед на троне из сикомора, весь в блеске драгоценных камней, по обе стороны — слуги-нубанцы с опахалами из страусиных перьев на длинных шестах. Имперские гвардейцы на самой нижней ступени — десять человек. Огромная дикая кошка на третьей ступени и мускулистый человек, держащий ее на цепи, рядом на корточках, оба явно наготове.

Плана у меня все еще не было. Никакой идеи, которая породила бы поток слов, едва мой рот откроется. Может, стоило сорвать с бедра пистолет Фекслера и начать сеять разрушение. Я сомневался, что это фигурировало в чьих-либо расчетах. Разве что самого Фекслера.

Худой человек в тесном черном одеянии встал с подушки на ступени у трона. Загорелый, возможно, не с рождения, немолодой, впрочем, определить его возраст было невозможно. Как и очень толстые люди, очень худые легко прячут возраст и морщины.

— Ибн Файед, калиф Либы, повелитель Трех Царств, Дарующий Воду, приветствует короля Йорга Ренара в своем скромном обиталище.

Сказано это было на имперском языке без малейшего акцента.

— Большая честь для меня, — сказал я. — Хамада — истинная жемчужина. — И, по правде говоря, стоя здесь, среди тепла и света, я не знал, может ли он вообразить северные замки и города. Что мог увидеть Ибн Файед в больших домах моей страны, холодных, перенаселенных и грязных, во дворцах, где люди проливали кровь за узкие болотистые полоски земли, сплошь в дыму и грязи.

— Калиф интересуется, что привело короля Ренара столь далеко от его королевства, без сопровождения.

«Голос» калифа был начисто лишен выражения, но его взгляд неодобрительно пробежал по моим лохмотьям.

Я смотрел на Ибн Файеда, расположившегося глубоко на троне, воина, несмотря на шелка. Он встретил мой взгляд суровыми черными глазами. Ровесник графа Ганзы, он уже успел поседеть, борода была подстрижена так коротко, что скорее напоминала щетину, белеющую на фоне темной кожи и доходящую до скул.

— Я пришел убить его за неуважение, выказанное моему деду.

Это он понял. На миг его глаза расширились. Переводчику не было нужды шептать у него за троном — он сам уловил смысл.

Моя честность на миг парализовала калифа, а его Голос едва не уселся обратно на подушки. В течение бесконечно долгого мгновения он стоял с отвисшей челюстью, пялясь на меня. Гвардейцы не шелохнулись — они-то слышали лишь бормотание северянина.

Ибн Файед что-то тихо сказал, и худой человек вновь обрел дар речи.

— И вы этого все еще хотите, король Йорг?

— Нет.

Снова бормотание.

— Вы больше не верите, что сможете достичь цели?

— Сомневаюсь, что смогу потом ускользнуть. Думаю, пустыня меня одолеет, — сказал я, и калиф весело хмыкнул. — Еще я вижу вещи в новой перспективе и думаю, что, возможно, имеется третий путь.

— Объясните.

Голос калифа явно знал своего господина достаточно хорошо, чтобы не нуждаться в поминутных подсказках. Его собранность и сухость убедили меня, что он использовался лишь как посредник, говорящий ровно то, что сказал бы Ибн Файед, если бы потрудился подать голос.

— Придя так близко к источнику нападения на дом моего деда, я удалился от замка Морроу. Даже Лошадиный Берег теперь бесконечно далеко. — Я подумал о лорде Носсаре в его кабинете карт в Элме, о том, как он вновь наносит поблекшие линии на древние карты, выражая притязания, благодаря которым сын Мартена и маленькая девочка лягут в землю. — Я вижу, действия, предпринятые в таком случае, все равно будут действиями честного человека, хотя, если смотреть из замка моего деда, они взывают к справедливости и возмездию. Я вижу, что принц Оррин был прав, когда велел мне отправиться в путь и встретиться с теми, с кем я мог бы развязать войну.

— А если убийство было первым путем, что же тогда представляют собой второй и третий? — спросил Голос.

— Второй путь — это война. Чтобы мой дед обратил богатства своих земель в корабли и разорил берега Либы. — Я не говорил о вторжении. Мавры могли проникнуть на Лошадиный берег, но мне казалось, что земли Африки способны поглотить целые армии, и при этом местным не придется ничего предпринимать, лишь ждать, покуда солнце сделает всю работу. — Третий путь — это заключение союза.

Теперь Файед расхохотался вслух.

— Мой народ правил здесь тысячелетиями.