Колдун из Салема - Хольбайн Вольфганг. Страница 129
Я невольно посмотрел в сторону моря. Черный адский водоворот исчез, однако — мне это только чудилось или я действительно это видел? — глубоко под водой виднелось несколько чудовищных теней, пульсирующих, словно огромные злобные черные сердца.
— Произошло то, чего хотел Йог-Сотхотх, — ответил Андара на мой немой вопрос. — Усилия колдунов из Иерусалимского Лота сумели перетащить в наш мир лишь его одного, но его замыслом с самого начала было воскресить расу, к которой он принадлежал. Ты ведь помнишь то, о чем я тебе рассказывал на судне?
Я кивнул, но по-прежнему молчал, ожидая, что мой отец продолжит свой рассказ. Через некоторое время он так и сделал.
— Мне было необходимо его обмануть, — сказал он. — Он все равно нашел бы способ пробиться сквозь стену времени, даже и без моей помощи.
— Но ведь он это сделал, — возразил я. — Представители его расы уже…
— Лишь немногие, — перебил он меня. — Только тринадцать из них сумели пробиться сквозь время, их тела сейчас — пока что лишь иллюзия. Сами же они все еще пребывают в вечном сне — далеко-далеко отсюда. Лишь часть их духа сумела воскреснуть. И твоя задача будет состоять в том, чтобы их побороть. Они будут пытаться разбудить свои спящие тела и восстановить прежнее могущество. Если им это удастся, наш мир погибнет. Нельзя их недооценивать, Роберт.
— А… остальные? — спросил я, запинаясь.
— Та дорога, по которой они хотели пройти сюда, отныне навеки закрыта, — сказал он. — Именно ради этого я прикинулся вашим врагом, Роберт. Я заставил Йог-Сотхотха поверить, что он подчинил себе меня и мою волю и что я отныне его слуга. Мне пришлось пойти на то, что тринадцать из них все-таки пробрались в наш мир, но только благодаря этому мне удалось преградить путь многим и многим сотням чудовищ.
— Это была своего рода… ловушка.
— Да, — ответил Андара. — Мне пришлось прибегнуть к этому. Надеюсь, ты сможешь меня простить.
Простить… Я подумал о Гордоне и Тремейне, о мужчинах и женщинах, погибших в сгоревшем доме, о других невинных людях, которым пришлось умереть.
— Почему? — спросил я.
Он словно прочел мои мысли.
— Я некогда предупреждал тебя в своем письме, что ты когда-нибудь возненавидишь меня, — сказал он тихо. — Я сам ненавижу себя за то, что произошло. Но другого выхода просто не было. То, что я сделал, нельзя ни простить, ни исправить, однако я должен был это сделать, — он на некоторое время замолчал, посмотрел мимо меня в сторону моря и вздохнул. — Я уйду, Роберт. Навсегда.
— Это означает, что ты теперь… что ты теперь действительно умрешь?
Он улыбнулся, как будто я сказал что-то очень глупое.
— Смерти как таковой не существует, Роберт, — сказал он. — Но пройдет еще очень много времени, прежде чем мы снова увидимся. И я больше не смогу тебе помогать.
— Мне помогать? Ты был…
— Я был тем, кто изгнал бесовскую силу, которая овладела той девушкой, — сказал он. — Ты ведь почувствовал мою силу, Роберт. Но в будущем я уже не смогу быть рядом с тобой. Ты теперь должен рассчитывать только на себя. На себя и на ту силу, которую я тебе передал по наследству. Развивай ее в себе, Роберт, и используй ее во благо.
Он замолчал, сделал шаг ко мне и поднял руку, как будто хотел меня коснуться. Но он этого так и не сделал.
— И прости меня, если сможешь, — сказал он очень тихо и очень печально.
Затем он исчез.
А я еще долго, не шевелясь, смотрел на то место, где он только что стоял. Ты когда-нибудь возненавидишь меня, написал он в своем письме. Я пытался не допустить этого, но у меня ничего не получалось. Я пытался убедить сам себя, что то, что он сделал, ему необходимобыло сделать, потому что у него не было другого выхода, причем я знал, что это была правда. Но в моем сознании все больше доминировала мысль о тех невинных людях, которым пришлось умереть, которые были принесены в жертву только для осуществления задуманного им плана.
Я не хотел его ненавидеть.
Я изо всех сил сопротивлялся этому, но в моей душе происходило именно то, что предсказывал мой отец. Я пытался его простить, но почему-то волей-неволей все же начинал ненавидеть его за то, что он совершил. И я поклялся отомстить тем, кто сделал его таким, каким он стал.
ДОИСТОРИЧЕСКИЕ ГИГАНТЫ изувечили и его, и мою жизнь. И я не успокоюсь до тех пор, пока эти мрачные божества из доисторических времен не умрут. Пока не умрут они — или я…
Книга седьмая
Лесной демон
— Тихо!
Говард предупреждающим жестом приложил указательный палец к губам, сильнее прижался к стене и подождал, пока голоса и шаги не приблизятся и затем снова не удалятся. Лишь после этого он отважился осторожно выйти из тени и шмыгнуть к нам. Нервным и суетливым движением, свидетельствовавшим прежде всего о его изнеможении, он опустился на корточки рядом со мной и Рольфом, потер себе ладонями лицо и показал большим пальцем назад.
— Думаю, можно рискнуть, — пробормотал он. — Туда идти всего лишь несколько кварталов. Тем более что уже почти стемнело.
Теперь он говорил более отрывисто и поспешно, чем обычно, и, хотя в сгущающихся сумерках его фигура больше походила на серую тень, я отчетливо видел, как он изможден. Когда он двигался, он делал это резко и тут же замирал, словно к его рукам и ногам были привязаны нити, за которые время от времени дергал невидимый кукольник.
Я устало посмотрел в том направлении, куда он указал рукой. Арка ворот привиделась мне сумрачным входом в саму преисподнюю. Улицы и дома за ней казались какими-то призрачными тенями, на фоне которых иногда появлялись мерцающие отблески зарева — в зависимости от того, куда дул ветер и с какой интенсивностью лил почти непрекращающийся дождь. Гавань все еще была охвачена огнем.
Говард наклонился вперед, оперся левой рукой о край одной из больших бочек, за которыми мы прятались, а второй рукой схватил Рольфа за плечо. Рольф застонал. Его веки немного приоткрылись, однако глаза были тусклыми, а взгляд — пустым и ничего не выражающим. Лицо Рольфа горело. Несмотря на сумерки, на его лице хорошо были видны пузыри от ожогов, похожие на красные оспяные рубцы, а от его тела исходил кисловатый запах пота. Говард обнаружил этот заброшенный дворик шесть или семь часов назад, и с тех самых пор мы прятались здесь, как крысы, сбежавшие от кошки, сидя среди всяких нечистот и мусора, дрожа от холода и страха, словно загнанные звери. За это время Рольф несколько раз терял сознание. Затем он все-таки приходил в себя, но соотношение между периодами, когда он был в сознании и когда впадал в беспамятство и бредил (при этом он иногда начинал вовсю размахивать кулаками и что-то кричать, заставляя нас буквально силой закрывать ему рот), медленно, но верно изменялось не в пользу его жизнеспособности.
Его вид вызывал у меня острое чувство жалости. С этим здоровым парнем, который зачастую вел себя шумно и почти всегда казался слегка раздраженным, я был знаком уже три месяца, но лишь в последние часы я понял, какую симпатию к нему испытываю. И это понимание пришло как раз тогда, когда я сидел, дрожа от холода и страха, дожидаясь темноты, и при этом вынужден был беспомощно смотреть, как Рольф слабеет прямо на моих глазах.
— Ему нужен врач, — сказал я.
Говард быстро поднял глаза и молча посмотрел на меня, а затем сделал головой такое движение, которое походило одновременно и на согласие, и на отказ. Скорее всего, это был отказ.
— Я знаю, — сказал он. — Но он должен продержаться, пока мы не прибудем в Беттихилл. Если нас в этом городе увидит хоть одна живая душа…
Он больше ничего не сказал, но в этом и не было необходимости. Мы ведь прятались здесь, в этом заброшенном дворике, среди куч мусора, не потому, что нам нечего было делать, и не как обычные жулики. Я припомнил события последних дней, и во мне стал нарастать гнев. Когда мы приехали в Дернесс (мне теперь казалось, что это произошло уже давным-давно), то были похожи на обычных туристов, жителей большого города, на которых обитатели этого маленького северошотландского портового городка смотрели с легкой улыбкой и свойственной всем шотландцам надменностью. Мы были чужаками, которых они презирали и которые их, по-видимому, забавляли, пусть даже сами чужаки этого не замечали и бойко тратили свои денежки в местных лавочках и кабачках. Теперь же весь город жаждал нашей крови.