Воровской цикл (сборник) - Олди Генри Лайон. Страница 25
— До мельницы-то рукой подать, только ходу тебе туда нет! Не для того я тебя у отцовых волков отбивал, чтобы ты сама на сатанинский базар товаром явилась! Провожу до корчмы — и чтоб духу твоего завтра тут не было!
— Спасибо тебе, Седой, — тихо сказала Марта, коснувшись кончиками пальцев небритой щеки вовкулака. — Спасибо. А мельницы вашей мне любым боком не миновать. Брат мой там, Яносик… настоятель тынецкий. Думаешь, его твой отец после всего живым выпустит?
Седой не отвечал, уставясь в землю.
— Молчишь? Правильно делаешь. Сам знаешь: нельзя Стаху Топору теперь аббата Яна живым отпустить — на другой же день стражники с монахами к вам на мельницу заявятся. А ведь ему не Ян нужен — ему я нужна. Значит, из-за меня все вышло. Вот ты сам — не хочешь ведь за чужими спинами прятаться, потому и меня у волков отбил! И я не хочу. Брат он мне, аббат Ян! Понял? Не дам я твоему отцу Яносика из-за дуры-Марты жизни лишать! Не дам! Что хочешь делай — бей, гони, не пускай — все равно приду! Из-за меня каша заварилась, мне и расхлебывать!
И Седой понял, что женщина эта все равно поступит так, как сочтет нужным. Значит, зря он несся через лес, спешил, боясь опоздать, зря схватился насмерть с Рваным, вожаком волчьей стаи — все зря.
Или не зря?
— Джош, а ты беги в корчму, выручай Михала! Я знаю, ты что-нибудь придумаешь! — Марта сама не верила в то, что говорит, но другого выхода у нее не было. Она должна попытаться спасти Яна — но бросить Михала в беде она тоже не могла. Значит, оставался Джош. Четвероногий вор, плут и мошенник — может быть, у него действительно получится?
— Ну что же ты, Джош! — прикрикнула она на замявшегося было пса. — А потом оба идите на мельницу. Дорогу по нашему следу найдешь?
«Найду», — обреченно кивнул Джош, который тоже понял, что Марту не отговорить ни ему, ни оборотню, да и вообще никому на этом или на том свете.
У всех троих на душе было так тоскливо, что хотелось завыть на месяц, холодно прищурившийся сквозь рваную вязь черных ветвей.
Отбежав подальше, Джош так и сделал.
Ицка Габершляга, корчмаря из корчмарей, за дело прозванного Рыжим Базлаем, совершенно не вдохновляла участь собрата по ремеслу Иошки Мозеля. Из-за какой-то поганой кошки, которой стукнуло в дурную голову вцепиться в рожу… проше пана, в личико князю Лентовскому, лишиться верного куска хлеба на старости лет?! Пусть мои враги этого не дождутся!
Зная Габершляга, можно было поверить: не дождутся.
Первым делом Рыжий Базлай истребил в своей корчме всю опасную живность, включая рыжих, как он сам, и таких же нахальных тараканов. Последнее оказалось самым трудным, на грани невозможного, но Ицко это сделал — и не спрашивайте, как! Он и сам не очень-то хорошо понимал — как. Сделал и сделал.
Затем Габершляг созвал все свое многочисленное семейство на совет и полдня втолковывал им, как себя следует вести в тысяча ста тридцати восьми крайних случаях, которые могла вообразить умная голова Рыжего Базлая.
Семейство кивало и делало выводы.
Выводы понадобились очень скоро. Ведь если к тебе в корчму на ночь глядя вваливается десяток шумных вооруженных господ, под самую завязку преисполненных шляхетского гонора, а ты только что своими глазами видел, как один из них волок за конем связанного человека, совершенно не похожего на беглого хлопа — ну где вы видели хлопа в камзоле и рваных рейтузах?! Короче, ссориться с такими гостями будет кто угодно, но только не Рыжий Базлай.
Это вам не бешеными кошками рожи полоскать…
Пива? — сколько угодно, темного, светлого, со сметаной, с корицей и тмином; водочки? — панской на апельсиновых корках, зусмановки с отваром лаврового листа, травничка душистого, мятной для прохлаждения души; а уж о закуске не извольте беспокоиться!
Всего и побольше!
Незаметно мигнув младшей дочке, понятливой умнице, Габершляг вскоре наблюдал, как и неподалеку от брошенного в угол пленника сама собой образовалась миска тушеной капусты вперемешку с рубленой индюшатиной. А поскольку руки у несчастного были связаны сзади, то Габершлягова дочь, пробегая мимо, всякий раз незаметно отправляла пленнику в рот полную ложку, не забывая подносить иногда и кружечку с вином.
Предусмотрительность корчмаря не имела границ: заметит вельможное панство, браниться станет — всегда можно сослаться на угодное Богу милосердие и сострадание, ну а сойдет с рук — всякое может статься, завтра этот пленник заедет в корчму с полусотней пахолков за спиной и с вельможным панством на цепях, сразу и вспомнит гостеприимство Рыжего Базлая…
Ох, не зря торчит у входа в корчму длинный шест с пучком соломы на конце — издавна обозначавший приют и веселье для усталых и жаждущих!
Добро пожаловать, гости любезные!
К полуночи большая половина приезжих сочно храпела на лавках, с головой укрывшись дорожными кобеняками;[13] брошенный щедрой рукой кошель согрел сердце корчмаря Ицка и немедленно упокоился в надежном месте, пленник по-прежнему валялся в углу на дощатом полу, и всякий раз, сталкиваясь с ним взглядами, Рыжий Базлай бормотал молитву — ох и норов у пана, не сглазить бы! — и на всякий случай виновато разводил руками.
За столом же, напоминавшим поле после побоища (которое, как известно, принадлежит мародерам), вовсю шла игра в кости. Самый крепкий из вельможного панства, немолодой усач, из-за кушака которого грозно торчала дубовая рукоять пистоля, вовсю проигрывал двум своим приятелям, клюющим носами и плохо отличающим двойку от шестерки.
Видимо, подтверждалось правило: везет пьяным, детям и дуракам.
— Удваиваю ставки! — кричал усач, грохая кулачищем о стол. — Идет?
Приятели кивали — и азартный игрок лез за пазуху, бренча припрятанными монетами.
Габершляг уж совсем было собрался крикнуть жене и дочерям, чтоб прибирались в зале (зала — громко сказано, но Рыжему Базлаю была свойственна возвышенность слога после удачного дня), но тут случилось удивительное событие.
— Чего изволит ваша милость? — машинально спросил Габершляг у вошедшего в корчму, и только потом сообразил, что новый гость — собака.
Просто собаки никогда не заходят с таким ясновельможным спокойствием, равнодушно осматриваясь по сторонам, будто собираются спросить вина с горячими колбасками; и никак не должно у приблудной псины красоваться на морде полное пренебрежение к застывшему корчмарю.
Не успел Рыжий Базлай прийти в себя и потянуться за ухватистым шкворнем, как наглый пес величаво прошествовал к столу и запрыгнул на скамью рядом с усачом.
— Шесть, шесть и…
Собачья лапа с удивительной ловкостью мазнула по столешнице, зацепив когтем ближайший кубик.
— …и шесть! — торжествующе закончил усач, покосившись на пса.
В ту же секунду Ицко Габершляг потрясенно увидел, как пес поднял торчком единственное ухо и весело подмигнул усачу: дескать, мы-то с тобой знаем, что показывали кости до того!
«Хрен тебе, а не восемнадцать!» — было написано на лохматой морде.
И Габершляг понял, что если он сейчас попытается выгнать собаку из корчмы, то ему придется иметь дело с усачом.
Игра продолжилась. Монеты мало-помалу перекочевывали обратно за пазуху к своему прежнему хозяину, усач после каждого удачного броска целовал одноухого пса в мокрый нос и обещал тому золотую цепь и яхонтовую конуру, а Рыжий Базлай махнул на пса рукой и вернулся к своим обязанностям.
Поэтому Ицко не видел, как пес спрыгнул со скамьи, на миг ткнувшись мордой в сапог усача — и когда одноухий вразвалочку направился к теплой печке, где совсем неподалеку валялся связанный человек в камзоле, то в зубах собаки находился короткий нож, еще мгновенье тому назад торчавший за голенищем сапога усатого.
И нес-то пес украденный ножик хитро: поворотив голову набок, чтобы лезвие не отблескивало, зарывшись в густую шерсть…
Потершись о нагретый печной бок, одноухий вернулся к игрокам, но уже без ножа.
Правда, по дороге он озабоченно оглядывался и нюхал воздух, а потом зачем-то задержался возле одного из спящих, подергал зубами топорщившийся край кобеняка и выразительно покосился на связанного человека.