Чаша и Крест (СИ) - Семенова Вера Валерьевна. Страница 80

— Ничего себе! — она вовремя сдержала пару словечек из языка наемников, которые была готова произнести. — Что же за тайны вы возили ему из Круахана, что можете теперь с легкостью просить его покровительства для кого попало?

— Само знание об этом является достаточной тайной, — Ланграль чуть поднял брови, — и я вынужден просить вас ответить, откуда вы это узнали.

— А если я не отвечу, — Женевьева горько усмехнулась, — вы проткнете меня шпагой и бросите на дороге? Это называется убирать следы, не так ли? Потому что я чрезмерно любопытна, и у меня хорошая память. Я с легкостью запоминаю разговоры, подслушанные в чужих кабинетах. Например, в кабинете первого министра Круахана.

— Вот оно что, — Ланграль без особого удивления, но задумчиво похлопал перчаткой по луке седла. — Значит, вы не просто шли мимо тогда, на Круглой площади… Вы знали, что я там буду и кто меня там будет ждать.

— Допустим. Что это меняет?

— Послушайте, графиня…

— Вы когда-нибудь назовете меня по имени?

— Хорошо… Женевьева, — он сжал губы, и ее имя прозвучало настолько официально, что она впервые в жизни пожалела о том, что оно такое длинное. — Вряд ли с вашей стороны было случайной обмолвкой, когда вы сказали про мои… хм, услуги герцогу Джориану и что они дают мне право требовать покровительства для первого встречного? Вы считаете, что я к вам отношусь как к "кому попало"?

— Уверена.

— Другими словами, вы считаете меня бесчестным человеком? Как я могу относиться так к вам, если вы спасли мне жизнь?

— И очень просто! — Женевьвеа почти закричала, отчего даже вконец усталая лошадь испуганно шарахнулась под ней в сторону. — Лучше бы я вас не спасала! Вы теперь мне этого никогда не простите! Что надо теперь из-за этого куда-то со мной тащиться и что-то для меня делать, когда вам глубоко противно мое общество!

Некоторое время Ланграль смотрел на нее — вернее на затылок с растрепанными рыжими волосами и напряженно поднятые плечи. У нее был очень красивый поворот головы, и он становился еще красивее, когда она обижалась.

— Не стоит об этом… так кричать, госпожа графиня, — сказал он наконец. — Тем более что мы почти приехали. И сейчас нас могут ждать вещи гораздо более неприятные, чем наш с вами разговор…

— Почему вы так думаете?

Женевьева даже приподнялась в седле, оглянувшись вокруг. На вид деревня выглядела абсолютно мирной — обычным маленьким поселением с несколькими домами, крытыми соломой и одним большим зданием — скорее всего трактиром. Не сговариваясь, они направились туда, как к явно единственно возможному источнику лошадей. Но Ланграль заметно помрачнел и обеими руками попробовал, насколько легко вытаскивается кинжал, висящий в ножнах на шее.

— Я так часто ездил по этой дороге, — пробормотал он сквозь зубы, — что ловушки чувствую с дуновением ветра.

Они спешились у самых дверей и вошли, причем Ланграль сначала распахнул дверь, бросил внутрь внимательный взгляд и только потом пропустил Женевьеву, закрывая ее собой.

Внутри ничего угрожающего не обнаружилось. За стойкой сидел маленький нахохленный человечек, без особого интереса посмотревший на вошедших. Посетителей почти не было — два крестьянина в шерстяных плащах молча пили пиво, почти не отрывая толстостенных кружек от стола, и толстая служанка вертела по полу грязной тряпкой. Третий посетитель, в надвинутом на глаза капюшоне, дремал в углу, засунув руки глубоко в рукава.

На него Ланграль посмотрел особенно подозрительно, но делать было нечего — пока что на них никто нападать не собирался. Поэтому Бенджамен положил руку на стойку, постаравшись, чтобы звякнули ножны, и негромко сказал трактирщику:

— Нам нужны четыре лошади. Лучшие, какие у тебя есть.

Трактирщик широко раскрыл глаза, будто Ланграль сообщил ему необычайно неожиданную и приятную новость.

— А как же, блистательный господин. У меня как раз есть четыре лошади. Самые наилучшие, какие только есть в этих краях. Не угодно ли господину взглянуть?

— Они у тебя далеко? — Ланграль снова нахмурился.

— Прямо за углом, сударь, у коновязи. Пожалуйте, сударь.

— Оставайтесь лучше здесь, — одними губами сказал Ланграль. — И сядьте ближе к окну.

— Нет, я с вами!

— Я сказал, оставайтесь здесь!

Женевьева невольно попятилась, словно он толкнул ее на скамью у окна. Дверь хлопнула, и ненадолго наступила тишина. Служанка перестала шаркать тряпкой по полу, подошла к стойке, медленно нацедила большую кружку пива и, приблизившись к столу, брякнула ее перед Женевьевой.

— Спасибо, — неприязненно сказала Женевьева. — Но я ничего не заказывала.

— А у нас не принято отказываться от угощения, графиня, — сказала служанка густым басом, выпрямившись. На ее лице под грязноватым чепцом Женевьева обнаружила торчащие вперед усы. Два крестьянина тоже сбросили свои плащи и проворно вытащили шпаги. Один из них быстро откинул в сторону щеколду на боковой двери, и из нее полезло еще несколько таких же молодцов с клинками наготове. Неподвижным остался только дремлющий в углу человек в плаще — такое впечатление, что он даже не проснулся.

Женевьева поднялась, слегка усмехнувшись. Она еще могла позвать на помощь, но она скорее умерла бы, чем сделала это. Натренированным и нарочито медленным жестом, фирменным движением клана беспощадных, она потащила из ножен шпагу, словно любуясь тем, как постепенно выскальзывает на свет тонкое лезвие.

— Тогда уж и вы не отказывайтесь от моего!

Окончание движения было молниеносным — и двое стоящих ближе всего к ней застонали, схватившись за плечо и бедро, и осели на пол. Женевьева вскочила на стол, одновременно кинув кружку в подбегавшую толпу. По комнате потек резкий запах пива. Конечно, они только казались ей толпой, потому что толкались, наступали друг другу на ноги и шумно дышали, а на самом деле их было всего человек десять. Чья-то рука потянула ее за плащ, чтобы сбросить со стола, и она хлестнула шпагой наотмашь, радостно оскалившись. До чего приятно оказалось ни о чем не думать, а просто спасать свою жизнь — на секунду она поняла, что была намного счастливее и спокойнее в своих айньских болотах, демонстрируя бесконечным князьям свои фехтовальные приемы, распивая сидр с охраной, а потом в очередной раз удирая в ночь с одинокой монетой в кошельке. По крайней мере, тогда в ее сознании не маячили постоянно широко расставленные темные глаза, заглядывающие ей в душу.

Кончик шпаги задел ее по колену, и она раздосадовано зашипела. В этот момент в зал ворвался Ланграль, с растрепанными волосами и красной полосой на лбу — очевидно, осмотр лошадей был далеко не мирным. Он обрушился на противников Женевьевы сзади, без единого слова, и она какой раз поразилась тому, насколько у него безупречная техника, гораздо более отточенная и изящная, чем у нее. Беспощадные никогда не старались драться красиво, и Женевьева вряд ли могла рассчитывать, что на ее манеру фехтовать кто-то будет любоваться так же, как она сейчас глядела на Ланграля. Ему приходилось трудно — на него насели сразу три противника, и до сих пор его спасало только то, что втроем они скорее мешали, чем помогали друг другу.

Женевьева перебралась со стола на трактирную стойку и швырнула еще одну кружку, метя по головам. Штанина на колене слегка намокла, но она радовалась тому, что может свободно шевелить ногой, и значит, ничего серьезного нет.

Но ее что-то беспокоило — вовсе не противники, бестолково суетящиеся вокруг. Она могла угадывать их за спиной по громкому дыханию и ловко уворачивалась каждый раз, когда в нее пытались сзади ткнуть шпагой. Ее беспокоил Ланграль — вернее, не он сам, а его лицо. В бою с него постепенно сползла обычная отрешенная маска, глаза засверкали, брови чуть сдвинулись, и мимика стала более яростной. Эти волосы, падающие на лоб. Этот быстрый поворот головы — она все это несомненно видела. Только где? Может быть, во сне? Ей казалось, что тогда комната была такой же низкой, и потолок таким же закопченным, только менее грязным. И еще горел камин, и его отсветы падали с одной стороны. Женевьева даже еле слышно застонала от умственного напряжения и раздражения — нашла, когда ударяться в воспоминания, вот проткнут сейчас в тебе дырку, будешь знать.