Чаша и Крест (СИ) - Семенова Вера Валерьевна. Страница 81

Дырку проткнули в ее рукаве — и это был последний удар, нанесенный оставшимся на ногах противником, Ланграль, оказавшийся рядом, небрежно отпихнул его, стряхивая со своей шпаги. Женевьева недоуменно посмотрела на пропоротую ткань и снова перевела взгляд на лицо Ланграля, мучительно нахмурив брови.

— Поздравляю, — раздался хриплый голос из угла. — Вряд ли за эти годы ты научилась чему-нибудь более полезному, раз все совершенствуешься в своих детских забавах. Компанию, впрочем, ты себе подобрала тоже соответствующую.

Откинув с лица капюшон и чуть наклонившись вперед на скамье, на нее смотрел единственным глазом колдун, когда-то пришедший в замок графа де Ламорак. Скильвинг, или Хэрд, или как его еще звали. Великий Магистр Ордена Чаши. Седины в его спутанных волосах стало еще больше, а в остальном он нисколько не изменился — все так же был похож на старого подбитого ворона.

— Ты!

Женевьева даже не нашлась, что еще сказать.

— Вы удовлетворили свое любопытство, сударь? — Ланграль медленно засовывал шпагу в ножны, все еще тяжело дыша. — Судя по тому, как вы за нами долго наблюдали и не вмешивались, вам было очень интересно.

— Я никогда не вмешиваюсь в людские дела, которые меня не касаются, — Скильвинг говорил все так же низко и отрывисто, — и уж кому, как не вам знать это, Бенджамен де Ланграль. По крайней мере, в ваши дела в Валлене я не вмешивался никогда.

— Подождите… — Ланграль прищурился, — Я бы сразу узнал вас, мессир Хэрд, но я привык вас видеть в другом костюме и другом окружении.

— Это при дворе Джориана я Хэрд, — мрачно сказал тот. — А здесь называйте меня Скильвингом.

— Что ты здесь делаешь? — Женевьева наконец проглотила свое удивление. — Ты за мной следишь?

— Ты всегда была чрезмерно высокого мнения о собственной личности, Женевьева де Ламорак. Я просто путешествую по делам.

Женевьева недоверчиво фыркнула. Рядом со Скильвингом она вновь почувствовала себя маленькой девочкой, сидящей на сучковатом бревне, неотрывно смотрящей в огонь и жадно слушающей. Несмотря ни на что, она все-таки была рада его видеть.

— Только не вздумай притворяться, что тебе нет до меня никакого дела, — сказала она вслух. — И что ты просто так сидел и равнодушно смотрел, как десять человек пытаются проткнуть меня шпагой.

— Хм… — Скильвинг задумчиво прикрыл здоровый глаз, — в общем-то я полагался на твоего защитника.

— Какого?

— А вот его, — он мотнул головой в сторону опять замкнувшегося в себе Ланграля.

Женевьева еле слышно вздохнула.

— Почему ты был так уверен, что он будет меня защищать? Может, мы с ним первый раз в жизни видим друг друга.

Скильвинг слегка раздраженно махнул рукой в ее сторону.

— Ты очень поглупела от своих айньских приключений, наследница Ламораков. Или у тебя память отшибло от болотной сырости?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Оторви хоть на мгновение свои мозги от этой железки, которую ты считаешь продолжением своей руки. И вспомни как следует.

Женевьева покосилась на Ланграля. Неожиданно ей показалось, будто комната завертелась у нее перед глазами. Такой же низкий закопченный потолок. Такой же полумрак и так же задвинуты ставни. Только горит камин, и пахнет высушенными цветами. Цветов в бесконечных маленьких горшках очень много — на каминной полке, на полу у приоткрытой балконной двери. И книги — огромные фолианты навалены на столе и тускло поблескивают корешками.

Она успела заметить точно такую же тень, мелькнувшую в глазах Ланграля. Он тоже вспомнил.

Комната была достаточно большой, но казалось, что в ней почти нет места — может быть, из-за низких потолков, может быть, из-за того, что она вся была заполнена цветочными горшками и книгами, в беспорядке лежащими на столе, на камине и на полу. Запах цветов смешивался с дымом от камина и ни с чем не сравнимым запахом сырого воздуха. Настоящая непогода в Айне обычно заключалась в проливном дожде, грозящем затопить все вокруг, и в белом плотном тумане, поднимавшемся от болот. А хозяин комнаты, беловолосый человек с темно-синими глазами ослепительного цвета, обычно мучился ревматизмом в такую погоду и поэтому сейчас стоял у камина, копаясь в нем длинными щипцами и держась за поясницу.

Ставни были чуть приоткрыты, и в них со всей силы стучал дождь. На какое-то мгновение в мерную дробь дождя вмешался другой звук — более настойчивый и нетерпеливый. Видимо, кто-то колотил молотком по входной двери.

Рыжая девушка, сидящая на полу у камина, подобрав под себя ноги, вскинулась, и толстая книга сползла с ее колен на пол.

— Зря пугаешься, — успокаивающе пробормотал человек с белыми волосами, отставляя щипцы в сторону. — Неужели ты всерьез полагаешь, что за тобой погонятся в такую погоду? Ты переоцениваешь своего… как его там, Ваан Геергена?

— Это вы его недооцениваете, — мрачно сказала девушка, на всякий случай придвигая к себе шпагу в длинных темных ножнах, прислоненную к стене.

Беловолосый прохромал к окну и выглянул за ставень. Ему в лицо сразу полетели капли дождя, но он успел заметить одинокую фигуру, с трудом различимую сквозь белый занавес воды и тумана.

— Там всего один, — сказал он, оборачиваясь. — Видно, дальше ехать совсем нельзя — дорогу размыло.

— Вот и пусть поворачивает обратно, — пробормотала девушка, снова утыкаясь в книгу.

— А как же законы гостеприимства, Женевьева?

— Кто бы о них говорил, — фыркнула рыжеволосая, переворачивая страницу. — Главный отшельник Айны.

— Именно поэтому я всегда пускаю всех, кто стучится в мою дверь, — наставительно сказал человек. — Потому что просто так сюда люди не приходят.

Он подобрал со стола маленькую, чуть коптящую лампу и побрел к двери, видимо ведущей на лестницу.

— И вы что, просто так откроете дверь, Хейми? — спросила та, кого он назвал Женевьевой, широко раскрыв глаза. — Возьмите хотя бы мой кинжал.

Хейми мягко покачал головой.

— Ты слишком много времени проводишь с оружием. Неудивительно, что потом ты скрываешься от всех, вот уже второй раз. Если бы ты меня послушала…

— И стала бы больше времени проводить здесь с книгами? — перебила его рыжая девушка. — Я их уже почти все прочитала.

— Ты совершенно напрасно так пренебрежительно относишься к слову, — серьезно сказал синеглазый отшельник. — Только тот, кто до конца постиг слово, может править миром.

Женевьева фыркнула, слегка приподняв верхнюю губу. Ее взгляд, устремленный на Хейми, был странно смешанным — в нем сквозило легкое покровительство и смутная зависть.

— Ну как знаете, — сказала она, вновь опустив глаза к книге, но не выпуская из ладони эфеса. — Если вас убьют там внизу, я по крайней мере обещаю за вас отомстить.

Хейми усмехнулся, глядя на склоненную рыжую голову. Недавно высохшие, кое-где еще темноватые от воды пряди касались страниц, и огонь камина подсвечивал их так, что они казались сделанными из раскаленной меди.

"Не знаю, благодарить мне или проклинать тебя, Хэрд, — подумал он, — за то, что ты прибавил в мою жизнь беспокойства о твоем сокровище, но совсем неприятным это занятие назвать нельзя".

Он медленно поковылял вниз по лестнице, то и дело восклицая в ответ на особенно решительные удары в дверь:

— Я уже иду, сударь! Не стучите так сильно, имейте терпение!

Наконец он отодвинул тяжело заскрипевшие засовы, и стоявший за дверью упал внутрь, схватившись руками за притолоку. От воды, потоком струящейся с его плаща и полей шляпы, на полу мгновенно образовалась лужа. Стучавший снял шляпу и попытался вежливо взмахнуть ею, отчего брызги полетели на камзол Хейми, стоявшего на ступеньку выше.

— Прошу простить меня за вторжение, сударь, — сказал он, ясно улыбнувшись. — Но мой конь уже не мог скакать дальше. Я не смею нарушать ваш покой, но, может быть, у вас найдется чулан или конюшня, где мы могли бы переждать до утра?

Хейми внимательно смотрел на него, опершись о перила и приподняв лампу в правой руке. Путник был молод — не старше двадцати трех — двадцати четырех лет, и замечательно красив, причем это была мужская красота, которая сразу располагает к себе. Исключительно правильные черты лица, лишенные, впрочем, всяческой слащавости, часто озарялись настолько заразительной улыбкой, что невольно хотелось улыбнуться в ответ. Он выглядел безупречно, несмотря на прилипшие ко лбу темные волосы, безнадежно отсыревший камзол — из весьма дорогой ткани, как успел подметить Хейми, и мокрые следы, которые он оставлял повсюду.