Чупакабра (СИ) - Бальсина Екатерина. Страница 22

Ох, скорее бы уже приехали, тоскливо подумал я, когда верблюд в очередной раз подбросил меня на своей спине. Но если и там, куда мы едем, будет такая же горячая почва, то лапам моим придет полный конец.

Тиллирет уже час хмурил брови и кусал губы, придумывая, что бы такого соврать султану Ингара о причине своего приезда. Хоть маг в свое время и оказал правителю песчаного государства неоценимую услугу, излечив того от тяжелой и, надо признаться, довольно позорной болезни, но все же гарантии на то, что его встретят с распростертыми объятиями, Бродяга дать не мог. И потом, все равно придется что-то сказать, ведь не может же быть так, что старый чародей сорвался с места и отправился в другую страну исключительно от нечего делать. Вот и ломал Тиллирет свою многомудрую голову, придумывая уважительный предлог.

Караванщик, уважаемый седоголовый Ахмар, пообещал, что столицы Ингара, Сагитории, они достигнут к закату четвертого дня. Так что времени для раздумий было предостаточно. К тому же и подумать было много о чем.

В-третьих, что это за странная ведьма неожиданно нарисовалась на горизонте и чего она добивается?

Во-вторых, что затеял Мурдин и зачем ему понадобился Рубин Квашдрихпурты, камень, безусловно, драгоценный, но магически совершенно бесполезный?

И, самое главное, во-первых, как этот трижды проклятый камень похитить, не попавшись при этом храмовникам или доблестной страже султана?

Разумеется, существовало еще очень много промежуточных вопросов, но эти три занимали Тиллирета в первую очередь, как самые актуальные на повестке дня.

С завистью покосившись в сторону мирно дремлющего Пинмарина, Бродяга поерзал на неудобном верблюжьем седле. Поясница тут же отозвалась острой и колкой болью, в очередной раз напомнив магу про его солидный возраст. Это в молодости хорошо спать на земле, скакать по спинам напуганных коней, переплывать водопады и запрыгивать на верхушки гор. А с возрастом начинаешь пересчитывать каждый ухаб на дороге да сбившиеся в комья перья в любимой пуховой перине.

По-старчески покряхтев и как следует растерев больное место, маг вытащил из рюкзака наполовину исписанный лист пергамента и продолжил черкать свои заметки, не обращая ни малейшего внимания на тряску.

"Удивительно то, что, похоже, на чупакабр не действуют никакие иллюзии и мороки. Они видят реальность сквозь все магические ухищрения, и это позволяет им четко знать, с чем именно они имеют дело. С другой стороны, магия на них все же действует, например, тот же магический поводок или сфера. Возможно, все дело в особом строении глаза, ведь не зря же глаза этих зверей такие выпуклые, словно увеличительное стекло, оставшееся лежать на моем рабочем столе в Загребинке.

А в том, что зрение чупакабр сильно отличается от человеческого, сомнений нет. Бес может видеть как очень далеко расположенные предметы, так и очень мелкие. По моей просьбе чупакабра подробно описал мне птицу, летящую так высоко, что я видел только темный силуэт. По его описанию я опознал сапсана, а когда птица соизволила спуститься пониже, убедился в том, что это действительно был он.

Меня расстраивает только одно. Едва речь заходит о его семье, Бес сразу же замыкается и прекращает беседу, хотя про себя он готов говорить часами. Кстати, не забыть бы на досуге записать его рассказ о методах охоты чупакабр.

Впрочем, я надеюсь на то, что эта стена отчуждения рано или поздно рухнет, и тогда я докопаюсь до истины. А пока же я намерен и дальше развивать между нами крепкие дружеские отношения".

К вечеру я понял, что с верблюда сам не слезу. Более того, я не был уверен, что меня сумеют отодрать от тюков даже все караванщики сразу. Лапы уже давно затекли от того, как судорожно я впивался в навьюченную на горбатого монстра поклажу. А еще я ужасно хотел пить, а голова медленно кружилась от обилия солнечных лучей.

Самое ужасное, что белошерстый категорически запретил мне произносить хоть одно слово при караванщиках — то ли побоялся, что те разбегутся от страха, услышав разумную речь из пасти зверя, то ли, наоборот, подумал, что они захотят меня отбить и продать как редкость какому-нибудь зоопарку. И тот, и другой вариант совершенно не устраивал нас обоих, поэтому я пообещал, что буду нем как рыба. В чем сейчас очень и очень сильно раскаивался.

Перед глазами начали роиться подозрительные звездочки. Странно, ведь еще день на улице, какие звезды, откуда?

Звездочки вспыхнули особенно ярко, и наступила блаженная темнота.

Ахмар подъехал поближе к Тиллирету, вырвав тем самым мага из глубин мыслительной деятельности.

— Твоему зверю плохо, — коротко сообщил караванщик и тут же отогнал своего верблюда в сторону.

Бродяга обернулся на чупакабру и с трудом сдержал встревоженный возглас. Зверь обессилено повис на тюках, чудом удерживаясь от падения. Голова его безвольно поникла вниз, а из пасти свисала тоненькая вязкая ниточка слюны.

Тиллирет поспешил на помощь явно потерявшему сознание от солнечного удара чупакабре. Прикоснувшись ладонью к голове своего питомца, маг убедился в поставленном диагнозе — шерсть на ощупь казалась просто раскаленной. Так дело не пойдет, так недолго и уморить бесценную зверушку.

Первым делом маг соорудил Теневой полог над Бесом, отгородив того от безжалостно палящего солнца. Затем пустил в его сторону тонкую струйку холодного воздуха.

Через некоторое время чупакабра открыл мутные глаза и чуть слышно прохрипел:

— Воды!

Маг наколдовал чашку и налил туда воды из своей фляги. Зверь жадно приник к живительной влаге.

Когда вся вода закончилась, чупакабра довольно облизнул посвежевшую морду и спросил:

— Послушай, белошерстый…

— Какой я тебе белошерстый? — возмутился Тиллирет. — Ты что, не можешь меня по имени называть, как все? Меня зовут Тиллирет, если вдруг ты забыл.

— Ладно, — зверь ехидно ощерился. — Послушай, Тилли, тебе не кажется, что на горизонте творится что-то не слишком хорошее для нас?

Маг перевел глаза на линию, соединяющую небо и землю, и вздрогнул. Впереди медленно поднималось желтое марево, постепенно все четче оформляясь в гигантскую волну песка.

— Песчаная буря! — что есть мочи закричал Бродяга, указывая рукой в сторону приближающейся опасности.

Как я и думал, замеченное мной на горизонте желтое облако оказалось очередной неприятностью. Услышав крик белошерстого, караванщики сперва в беспорядке заметались, но потом, видимо, разобравшись, что за напасть к нам приближается, успокоились и принялись укладывать животных прямо на песок. Я, ни жив, ни мертв, вцепился в своего верблюда еще крепче, не очень хорошо представляя себе, что лучше сделать: кинуться бежать со всех ног или забиться под бок к уже забывшему про меня хозяину, завывая от ужаса.

Однако, к моему огромному облегчению, белошерстый про меня не забыл, а всего лишь отвлекся на то, чтобы разбудить безмятежно дрыхнущего черноклокого. Вдвоем они быстро навели кругом порядок, заставив караванщиков сбиться в тесную кучу вокруг моего зверя, и принялись колдовать. В результате их хриплых воплей над нами раскинулся прозрачный купол, сквозь который было отлично видно приближающуюся волну горячего песка. Признаюсь, я с трудом удержался от того, чтобы не испачкать тюки, на которых сидел.

Песчаная лавина налетела на наше укрытие со стремительностью хищной птицы. Я с раскрытой от изумления пастью наблюдал за тем, как крутятся над головой песчаные фонтанчики, скользящие по поверхности купола. Проверив подступы к нам со всех сторон и убедившись, что столь желанная добыча недоступна, буря обиженно взревела, словно живое существо, и торопливо умчалась прочь, на поиски более сговорчивых жертв.

Купол треснул и рассыпался белой пылью. А я наконец-то почувствовал, что могу отцепиться от спины верблюда.