Безумная Роща - Смирнов Андрей. Страница 114

Сказал Добрый Бог:

— Протяни его рукоятью вперед.

Сказал Каэрдин, расхохотавшись:

— Может быть, мне еще следует признать себя твоим вассалом, пленником или даже рабом? Не хочешь ли ты от меня и еще чего-нибудь? Однако теперь, когда стала ясна твоя истинная природа, послушай, что я думаю обо всем этом. Я полагаю, что ты — маска на лице Ничто; маска на лице, которого нет. Прежде тебе не удалось поглотить меня, но когда выяснилось, что из нашего поединка ты вряд ли выйдешь победителем, ты приобрело вид как бы чего-то видимого, ибо мое присутствие в тебе даровало тебе возможность пользоваться истекающим от меня существованием. Полагаю, что наш спор по этому вопросу будет бесполезен, ибо ты вряд ли признаешься, что это так, и станешь утверждать обратное. Однако ты никак не сможешь доказать мне это обратное, ибо если бы ты было тем, за что выдаешь себя, то никакого труда тебе бы не составило отобрать у меня этот меч, который, как ты говоришь, каким-то образом нарушает естественный порядок вещей. Поэтому, без лишних споров и слов, предлагаю тебе сделку: ты отдаешь мне женщину по имени Соблазн, а я за это не стану убивать тебя.

Крикнул Добрый Бог, разгневавшись:

— За такие речи немедленно следовало бы уничтожить тебя!

Сказал Каэрдин, не опуская меча:

— Так почему бы тебе не попытаться?

А поскольку Добрый Бог не отвечал и не делал ничего, Каэрдин повторил свое требование.

Сказал тогда Добрый Бог:

— Здесь нет той, которую ты ищешь.

Сказал Каэрдин как бы в некотором раздумье:

— Кажется, мне все-таки придется убить тебя и попробовать поискать самому.

Но сказал Добрый Бог поспешно:

— Это бесполезно. Говорю же тебе — ее нет здесь.

Сказал Каэрдин:

— Где же она?

— На этот вопрос сложно ответить, — промолвил Добрый Бог, — однако она может быть возвращена к существованию, ибо ты, кажется, хочешь именно этого. Но следует предупредить тебя, что условия вашего возвращения достаточно тяжелые — и твоего возвращения, и ее — и я не уверен, что они понравятся тебе. Однако тут я поделать ничего не могу, ибо таковы законы, нарушить которые ни ты, ни я ни в силах.

Сказал Каэрдин:

— Что это за законы?

Сказал Добрый Бог:

— Ты защищен от высшего мира несокрушимой броней, которую дает тебе твой клинок, являющийся сам порождением высшего мира, однако Соблазн, когда пришла сюда, не имела подобной защиты. Поэтому если я произведу некие действия, могущие опять вызвать ее к жизни в вашем иллюзорном мире, вместе с ней в ваш мираж неизбежно войдет и высшее бытие, а войдя — уничтожит его во мгновение ока.

Сказал Каэрдин:

— Мне не нравятся эти условия. Какой смысл оживлять ту, которую я люблю, если тотчас все Сущее будет разрушено, и она вместе с ним? Есть ли способ, коим можно было бы избежать этого разрушения?

Сказал Добрый Бог:

— Есть, но думаю, что он понравится тебе еще меньше.

Сказал Каэрдин:

— Говори.

Сказал Добрый Бог:

— Прикосновением высшего мира может быть разрушено другое целое, существующее в той же степени, как и мир, который ты называешь реальным.

Спросил Каэрдин:

— Что же это?

— Ты сам, — ответил Добрый Бог, — вернее — твое существование. Ибо благодаря стечению обстоятельств, ты, являясь порождением своего мира, сумел оторваться от него и сумел продлить своего существование за его пределами, оставаясь при этом как бы его частью.

Сказал Каэрдин:

— Я — не порождение этого мира.

Сказал Добрый Бог:

— Твое высшее Я — может быть. Но все остальное, все, что называется существованием — его порождение, плоть от плоти его. Также и Соблазн не может быть возвращена в мир иначе, кроме как в виде этой высшей сущности, которая, не имея ни прежней своей Силы, ни облика, все же, возможно, сохранит о прежней себе некие воспоминания. То же станется и с тобой. Ни Силы, ни прежней власти и колдовских знаний у тебя не будет. Только, может быть, память и любовь, если последняя была чем-то большим, чем просто влечением тела или чувственной страстью. То же будет и с этой женщиной.

Каэрдин, помолчав некоторое время, слегка улыбнулся и сказал так:

— Ты напрасно полагаешь, что меня устрашит это условие. Некогда я стоял посреди рождающегося мира и не имел ничего, что давало бы мне преимущество перед его обитателями. Однако за тысячелетия, прошедшие с тех пор, я достиг власти, которую вряд ли кто-либо мог бы назвать незначительной. Потому мне не страшно терять все, накопленное прежде. Ведь не мощь создает живущего, но живущий привлекает к себе мощь и пользуется ею. Что до женщины, называемой Соблазн, то я рад, что ее Сила не будет с нею, ибо ее Сила была скорее сродни проклятью и, как мне кажется, она должна была всеми силами души желать избавиться от этого проклятия, так как это проклятие лишало ее возможности любить. Так что я согласен на твои условия… о бескорыстный торговец! Однако опасайся меня обмануть. Ибо часть моей души, как и часть души всякого воина, заключена в моем мече, и если я погибну вследствие твоего обмана, мой клинок рано или поздно уничтожит тебя.

Сказал Добрый Бог:

— Не будет между нами никакого обмана и каждый да получит то, к чему так стремится! Итак, согласен ли ты на мои условия?

И сказал Каэрдин:

— Да. Согласен.

И тогда то, что Каэрдин называл Ничем, а Добрый Бог — высшим бытием — вошло в него и поглотило его жизнь и Силу, а «Я» и осколки памяти выбросило в мир сущий, в некое время, не имеющее никакого отношения ко времени, когда Каэрдин жил как Повелитель Затмений, в некое место, не имеющее никакого отношения к тем местам, которые он посещал, когда при нем была его Сила.

И вот, встал он с земли и осмотрел себя. И увидел он, что жестоко поглумился над ним Добрый Бог, возвратив его в мир, ибо оказался Каэрдин заключен в тело больного старика. Он был хром на обе ноги, кожа его была в струпьях, а вместо одежды — нищенские обноски.

Он взял клюку и пошел по дороге, близ которой очнулся. И сердце его дрожало от страха, когда мимо проезжали какие-либо всадники, ибо это было сердце нищего старика, привыкшего к страху. Затем он приблизился к некоему городу, ворота которого были широко распахнуты, а стражи стояли по сторонам их в парадных одеяниях. И спросил у них Каэрдин, что это за город и кому он принадлежит.

Сказали стражи:

— Этот город принадлежит нашей королеве, называемой также Королевой Синего Тумана, ибо одежды, носимые ею, сделаны из тончайшего синего шелка. Знай, путник, что сегодня в нашем городе праздник, и только ради этого праздника мы не прогоняем тебя прочь.

Спросил Каэрдин:

— Что это за праздник?

Сказали стражи:

— Наша королева объявила, что сегодня к ней должен явиться тот, чьей женой она станет. Его имя — Каэрдин, он волшебник и воин, которому нет равных. Однако лица его королева не помнит, и поэтому сегодня всякий из путников обязан немедленно идти к ней во дворец и объявлять там свое имя. Если же кто-то назовется именем ее возлюбленного, не будучи им, то во власти королевы распорядиться его жизнью, как она посчитает нужным. Некоторые из самозванцев уже ожидают плахи — а среди них есть знаменитые бароны и герцоги. Несомненно, все они завтра будут казнены, если только королева, по своей доброте, не пожелает помиловать их.

Сказал нищий:

— Я Каэрдин.

Когда он произнес это, стражи, скрепя сердце, приказали ему следовать за ними и отвели его во дворец. И прошел он через семижды семь комнат и оказался в покоях, где находилась Королева Синего Тумана, а при ней были ее придворные дамы, фрейлины и пажи. И, глядя на нее, нельзя было не полюбить ее, столь кроток и мил был весь ее облик. Так же красива она была, хотя и иной красотой, тогда, когда ее звали Соблазн.

И спросила королева стражей, зачем они привели сюда этого нищего.

Сказали стражи:

— По твоему приказанию, королева.

Сказала королева, обратившись к нищему:

— Ни в ком из мужчин сегодня я не нахожу ни благородства, ни чести, ибо сегодня едва ли не каждый норовит назвать себя именем, которое столь мне дорого. Но не смешно ли надеяться, что я не узнаю того, кого люблю? Впрочем, я не слишком сержусь на тебя, нищий, ибо твое положение таково, что терять тебе и впрямь нечего, и не жадность, но, скорее, нужда заставила тебя рискнуть своей жизнью. Однако я готова говорить о своем возлюбленном часами даже и с тобой, хотя твой вид и отвратителен, ибо, произнося даже и мысленно имя моего возлюбленного, я забываю обо всем на свете и отдаюсь сладким мечтаниям, столь сильно я люблю его.