Рыбак из Внутриморья (сборник) - Ле Гуин Урсула Кребер. Страница 123

— Ну и какова же будет польза от того, что мы это поймем? — снова влез Диэрри. — Ведь понимание этого не имеет никакого практического применения. Обыкновенное жонглирование словами и понятиями! Вам так не кажется?

— Вы ставите вопрос, как типичный собственник, господин Диэрри, — сказал Шевек.

И ни одна живая душа здесь не догадалась, что он назвал своего оппонента самым оскорбительным, самым презрительным словом из своего лексикона анаррести. Наоборот! Диэрри даже согласно покивал, с довольным видом принимая подобный «комплимент».

И только Веа уловила некое напряжение в голосе Шевека и снова вмешалась:

— Господа, я практически ни слова не понимаю из того, о чем вы говорите, но, по-моему, даже если я что-то и поняла — например, насчет той «книги» и сиюминутности существования всего на свете, — то скажите: почему же тогда мы не можем предсказывать будущее? Если оно уже существует? Или это все же возможно?

— Нет-нет, — обернулся к ней застенчивый собеседник Шевека, на некоторое время переставая быть таким уж застенчивым, — вы неправы, дорогая! Время — это ведь не кушетка и не дом, оно не существует столь материально, как эти предметы. Его нельзя, например, обойти кругом, войти в него или из него выйти... — Веа с веселым видом закивала, словно ей сразу стало легче, как только она стала играть роль «ученицы». А застенчивый собеседник после ответа ей, видимо, исполнился верой в себя и теперь уже повернулся к Диэрри:

— Мне кажется, применение теории Одновременности и физики времени вообще ценно прежде всего для этики. Вы со мной согласны, доктор Шевек?

— Для этики? Вполне возможно. Не знаю, не уверен. Видите ли, я занимаюсь главным образом математикой, вряд ли возможно составить уравнения этики, скажем, поведения...

— Почему же нет? — снова возник самодовольный Диэрри, но Шевек не обратил на него внимания и продолжал:

— Хотя ваше замечание справедливо: истинная хронософия действительно немалое внимание уделяет этике. Поскольку наше ощущение времени имеет самое непосредственное отношение к способности отделять причину от следствия, средства от цели. Опять же — ребенок или животное не способны увидеть связь того, что они делают в настоящий момент, с тем, что станет следствием их действий. Они не могут понять принцип действия шкива и создать его. И не могут дать обещание. Мы можем. Понимая различие между «сейчас» и «не-сейчас», мы можем связать эти мгновения. Но тут уже на сцене появляются мораль и ответственность. Утверждение, что хорошей цели можно достичь дурными средствами, равносильно утверждению о том, что если потянуть за веревку на этом шкиве, то тяжесть будет поднята с помощью соседнего. Нарушить обещание — значит отрицать реальность прошлого, а стало быть, отрицать и надежду на реальное будущее. Если время и причина функционально взаимосвязаны, если мы вообще — существа времени, то нам лучше узнать время поближе, признать его могущество, постараться понять его свойства и — извлечь из этого максимум пользы для себя, действуя разумно и ответственно.

— Но позвольте! — Диэрри был несказанно доволен собственным острым умом и умением следить за ходом беседы. — Вы же только что утверждали, что в вашей системе Одновременности НЕ СУЩЕСТВУЕТ ни прошлого, ни будущего _ только некое вечное настоящее. Так как же можно быть ответственным за ту книгу, которая уже написана? Вы можете только прочитать ее и ничего больше! У вас нет ни выбора, ни свободы действия.

— Вы правы, такова основная дилемма детерминизма. И это является имплицитным для системы Одновременности. Однако классическая теория также имеет свои, в том числе и деструктивные дилеммы. Примерно как в той дурацкой истории о камне и дереве, в которое вы бросаетесь камнями. Если вы сторонник Одновременности, то камень уже попал в дерево, а если вы «классицист», то есть сторонник последовательности действий, то он никогда не сможет в него попасть... Что вы предпочтете? Возможно, вы предпочитаете бросать камни, не задумываясь, не делая выбора. Я же предпочитаю трудные пути, так что не могу отказаться ни от одной из этих теорий.

— Но как... как их соединить? — вырвалось у застенчивого.

От отчаяния Шевек чуть не рассмеялся ему в лицо.

— Не знаю! Я над этим всю жизнь бьюсь. Ведь в конце концов камень-то в дерево все-таки попадает. И ни классическая физика, ни теория квантового перехода, ни теория Одновременности этого не объясняют. Нам нужна не чистота теории, а ее комплексность, сложность. Нам нужно признать взаимосвязанность причины и следствия, средства и цели. Наша космологическая модель должна быть столь же бесконечной и неистощимой, как и сам космос. И в эту комплексную модель должен быть включен не только момент непрерывности, но и момент созидания, не только геометрия, но и этика. Мы стремимся не столько получить конкретный ответ, сколько хотим узнать: как правильно задать вопрос...

— Все это прекрасно, однако промышленности нужны именно конкретные ответы, — сказал Диэрри.

Шевек медленно повернулся, посмотрел на него сверху вниз и ничего не сказал.

Повисло тяжелое молчание, которое, как всегда, поспешила нарушить Веа, изящно и непоследовательно изменив тему разговора и вернувшись к светской болтовне о возможностях предсказания будущего. Все тут же оживленно принялись рассказывать случаи из собственной жизни, истории о встречах с ясновидцами и предсказателями судьбы.

Шевек в этом разговоре участия не принимал. Он решил вообще больше не отвечать ни на один серьезный вопрос. И еще его почему-то мучила ужасная жажда. Он с удовольствием позволил официанту наполнить его бокал и залпом выпил приятный пузырящийся напиток. Потом, пытаясь успокоиться и снять напряжение, принялся разглядывать гостей. Все кругом вели себя чрезвычайно эмоционально, что было довольно странно для йоти — кричали, громко смеялись, перебивали друг друга. Одна парочка предавалась практически у всех на виду совершенно бесстыдным ласкам. Шевек с отвращением отвернулся. Неужели они настолько эгоистичны? Ласкать друг друга и совокупляться на глазах у тех, кто лишен пары, считалось на Анарресе столь же непристойным и вульгарным, как есть на глазах у голодных и не делиться с ними. Он прислушался к разговору своих прежних собеседников. Теперь с предсказаний судьбы они переключились на политику — спорили о войне, о том, что предпримут дальше Тху и А-Йо, что решит Совет Государств Планеты и так далее.

— Почему вы всегда говорите об этом конфликте так абстрактно? — спросил он внезапно, сам себе удивляясь: ведь он решил ни в какие разговоры больше не вступать. — Ведь это не просто названия государств — это живые люди, которые убивают друг друга. Почему на эту войну отправляют солдат? Почему вообще человек идет убивать незнакомых ему людей?

— Но ведь солдаты и существуют для того, чтобы убивать, — заметила маленькая блондинка, присоединившаяся к прежней компании. В пупке ее переливался радужными красками опал. Несколько мужчин тут же принялись объяснять Шевеку принцип национального суверенитета. Веа вмешалась:

— Господа, дайте же ему сказать! А как бы вы, доктор Шевек, разрешили эту дурацкую проблему?

— Эту «дурацкую» проблему решить очень просто, и решение ее буквально у вас под носом.

— Вот как? И в чем же оно заключается?

— В том, как мы строим свои отношения на Анарресе.

— Но то, что вы делаете у себя на луне, отнюдь не панацея от наших здешних проблем.

— Человеческие проблемы везде одинаковы. Человеку нужно выжить. Как виду, как группе существ, как индивиду.

— Но национальная самооборона... — выкрикнул кто-то.

С ним яростно спорили, он не сдавался. Он прекрасно

знал, что именно хочет сказать, и понимал, что такие аргументы должны убедить любого. Но почему-то ему никак не удавалось выразить эти аргументы с помощью слов. Вокруг стоял дикий шум, все практически кричали. Маленькая блондинка приглашающе похлопала ладонью по широкому подлокотнику кресла, в котором сидела, и Шевек охотно присел с нею рядом. Ее бритая шелковистая на ощупь головка тут же просунулась ему под руку.