Полночь мира (=Пепел Сколена) - Буркин Павел Витальевич. Страница 10

  Вот жена, Фольвед вана Хостен, высокая, пышногрудая женщина с полными, яркими губами и глазами цвета неба - только не нынешнего, блекло-пыльного, а того, какое было до Великой Ночи. Схоронив первую жену как раз в Великую ночь, десять лет прожив бобылем, он изрядно рисковал. Конечно, отец невесты был старым другом, они выжили в том аду лишь помогая друг другу, если бы дочь заупрямилась, мог бы и настоять на своем. Но Фольвед не стала упрямиться -жених, невзирая на годы был самым завидным на селе. Все ждали брака "стерпится-слюбится", но все сложилось иначе. Их слила воедино любовь, но вспыхнула она не до брака в прогулках под луной, а уже на брачном ложе. В положенный срок она принесла первые плоды: первенец, Аргард - вышел весь в отца, зато белокурая дочурка Амти смешала в себе черты обоих родителей. А двухлетняя Эвинна, наверное, будет вся в мать. И правильно сделала милостивая богиня любви и счастья, Алха: не дело пропасть такой Красоте.

  Стоило вспомнить про жену, как по телу прокатилась жаркая волна, смывая усталость и освобождая от тоски. Вспомнилась прощальная ночь, ее знойные, влажные поцелуи и крупные груди под его руками, растрепанная коса и хрипловатый, грудной голос - ее трепещущее, стонущее от наслаждение тело, отзывающееся на каждое его движение. Может быть, после той ночи она носит под сердцем четвертого ребенка, и теперь не жалко и погибнуть: его род не прервется. Но погибнуть - просто, куда сложнее и важнее победить. Надо одолеть проклятых мятежников, вернуться к ней и отдать ей столько лет, сколько отпустили Боги ему самому...

  - Алки!..

  Накликал.

  Тяжелая полудрема на ходу слетела, будто сброшенный наземь плащ. Сотник встрепенулся, выхватывая меч, взгляд скользнул по неширокой поляне, которую пересекала тропа. Растянувшись на три полета стрелы, по тропе угрюмо шагали сотни. Местами строй сотен перемешался, бойцы не знали, кому куда становиться. А времени почти не оставалось. В раскисшую землю, в мокрую траву слитно били сотни вражеских сапог, и из леса на холме (проклятье, и где этих рыцарей носит?) выныривали все новые шеренги вражеского войска. От разведчиков Эгинар знал: пехоты у алков не больше пятисот человек, но эта пехота хорошо отдохнула, позавтракала, она не в мокрой рванине, у нее лучше оружие. Да и состоит не из ополченцев и вчерашних крестьян, а из опытных наемников. Считай, тех же рыцарей, только без коней. Алки надвигались мерно и неотвратимо, как половодье, и нельзя сказать, находили ли дорожку редкие стрелы, выпущенные сколенскими стрелками. За стеной щитов виднелись злые лица, строй щетинился копьями. Первый ряд держал относительно короткие пики, копья второго ряда лежали на плечах щитоносцев. Со времен легионной молодости Эгинар знал: с наскоку такой строй не пробить. Предстоит отчаянная рубка, где на стороне врага будут и вооружение, и выучка, и свежесть сил, и внезапность, а на стороне сколенцев только численный перевес да мужество отчаяния. И где, Ирлиф их побери, рыцари? Если на поле боя не видно своих, сколенских - не факт, что не будет и алкских.

  - Где рыцари? - оказывается, он уже приказал мальчишке-вестовому, единственному всаднику в пешем войске, скакать назад - вдруг конница отстала, застряла или заблудилась на ночных тропах в лесу. - Кто командует?!

  Зеленый луг будто пожирали две темные лавины. Сотни ног били и били в землю, вминая тянущуюся к солнцу траву, ломая гибкие стебли. Миг - и копья ударили в щиты, первые ряды схлестнулись с ужасающим лязгом и треском. Свистнули первые стрелы, закричали первые раненые. В тесноте копья пронзали людей насквозь, а потом ломались, как спички. Пришел черед мечей и секир. Хряск, звон и крик повисли над полем.

  - Войском командую я! - заметив, что сотники ищут, кто бы возглавил все войско в отсутствие командующего, крикнул Эгинар. - Отбиваем атаку и прорываемся к бродам! Лучники! По щитоносцам бей!

  Свист стрел, теперь он сильнее и дружнее. Битые кто в лицо, кто в бока, валятся алкские пешие панцирники. Правильно, парни, не жалейте стрел! Каждый упавший алк - это несколько ваших товарищей, доживших до вечера, может, и вы сами... А уж если умирать - так до последнего прикрывая бок соседа по строю - может быть, родича или друга. Потому что за спиной - деревни и города, жены, матери и дети, своя правда и свои Боги. Вперед, и лучше смерть, чем неволя!

  Жаль только, редкий алк погибает, не захватив нескольких повстанцев. Командовать из-за чужих спин не выйдет. Того и гляди вспыхнет паника - и все будет кончено еще до подхода рыцарей. Эгинар решительно вынес добытый на Севере меч из ножен, отпихнул нескольких юнцов с самодельными копьями из кос - и оказался лицом к лицу с кряжистым алком. Удар меча... нет, обманка, вперед вылетает рука с кинжалом... надо уклониться, но вроде как ты успеваешь. О, достал! Нет, приятель, это не ты достал, это тебя достали, а ты уже никого не достанешь... Выдернув лезвие из глубокой кровоточащей раны, Эгинар как раз поспевает помочь упавшему старику-ополченцу: меч сносит алку голову, она падает в окровавленную траву. А на него уже накатывается на диво слаженная парочка, уже успевшая обагрить меч и кистень сколенской кровью. Эти будут поопаснее первых, один наверняка будет отвлекать, а другой бить. Ничего, в легионной молодости, на Севере, и похуже приходилось.

  ... Теперь уже рубка кипела по всей поляне. Кое-где сколенцы еще пятились, но и алки не могли не видеть: первая атака захлебнулась. Ни сколенцы, ни их враги не могли сдвинуться ни на шаг. Рубились на месте, одни за Великий Сколен, другие за Великую Алкию. Одни за прошлую Империю, другие за будущее королевство. У воинов Эгинара это получалось все лучше и лучше: сколенцы сделали шаг вперед, другой, третий... Фаланга защитников Империи выстрелила длинным клином, острием которого стал Эгинар. Она неумолимо пробивалась на юго-запад - к бродам и обозу.

  Но что же Амори, пытался сообразить Эгинар? Неужто позволит своей армии истечь кровью, разбираясь с какими-то смердами? Неужели у короля алкского, уже отведавшего вкус побед, не припасено ничего про запас? И где, Ирлиф и его Темные их побери, рыцари Сколена? Как бы было здорово, если б они ударили навстречу ополченцам, в тыл алкам, рассекая стену щитов и копий. Но нет рыцарей, и остается отчаянно прорубать путь к спасению, все дальше продвигаясь по заваленной трупами тропе навстречу свободе, навстречу обозу и спасению. Значит, надо превозмочь свинцовую усталость и бить уляпанным кровью мечом снова и снова. Потому что тебя, Эгинар ван Андрам, здесь, на острие атаки, никто не заменит.

  - А твоим ребяткам, Тьерри, особое задание.

  Амори был доволен. Это была его задумка, осуществленная еще в те времена, когда он лишь готовился отложиться от Империи. Юный король знал, что ее не одобрят рыцари: они не понимают, чем война отличается от турнира, а государство - от их вотчин. На войне никто не будет судить победителя, если победитель щедр к своим людям и бережет их жизни, а побежденных никто не спрашивает. Задумка была проста, как топор: гибель вождя и падение знамени, летящие в спину стрелы и дым над обозом могут обратить в бегство даже сильное войско. А избивать бегущих легче и безопаснее, чем рубиться со стоящим насмерть противником. Одна меткая стрела сделает то, что не в силах сотворить сотни мечей. Можно и измотать противника еще до боя, безнаказанно расстреливая марширующих и прячась за деревьями. А можно выбить нескольких щитоносцев и копьеносцев, открывая брешь для удара рыцарского клина. А можно...

  Инструмент получался универсальным. А что рыцари с их Кодексом меча против - так это их проблемы. На войне надо побеждать, а не играть в благородство. Если к этому не готов - не стоит и начинать войну. А если готов... Кто осудит победителей? А вот в побежденного кинет грязь любой ублюдок, причем не за награду даже, а за похвалу победителя. Мертвого медведя может грызть любой шакал...

  Когда тайная королевская затея стала явной, вою оказалось еще больше ожидаемого: даже из тех, кто помогал Амори отделиться от Сколена, нашлись желающие повесить "бесчестного короля". На некоторых пришлось охотиться тем же стрелкам, иных обвинили в измене и конфисковали владения. Остальные продолжали возмущаться... до первого настоящего боя. Помнится, тогда двадцать рыцарей обратили в бегство полтысячи белхалгов - но только потому, что лихие лучники застрелили их командира и четырех сотников в самом начале. У рыцарей обошлось вообще без потерь, и желающих кричать как-то поубавилось.