Глаза ворона - Русуберг Татьяна. Страница 58

Кай молча слушал, не выказывая удивления и ни о чем не спрашивая: Мастер приучил его не задавать лишних вопросов.

— Тебе надо попасть в Церрукан, — продолжал волшебник. — Держись каравана, это проще всего. В городе… — Мастер Ар замолчал, подняв лицо к звездному небу и будто высматривая там что-то. Наконец он повернулся и посмотрел Каю в глаза, — в городе ты найдешь деревянный меч и человека по имени Огонь. Ты должен научиться всему, что знает он сам. Огонь… будет в Минере. Вопросы?

— Где находится эта Минера?

— В городе любой укажет. Еще вопросы?

— Когда я все исполню, как я найду тебя, херр Мастер?

— Я сам тебя найду. В случае крайней нужды — позови меня. Все ясно?

— Последний вопрос, херре: когда ты уйдешь и как я объясню твое исчезновение?

— Это два вопроса, — усмехнулся Мастер Ар, и его усмешка была холоднее льда. — Завтра на караван нападут. В суматохе я скроюсь, никто этого не заметит. Ты будешь прикрывать меня от гайенов. Потом — поступай как знаешь, но помни: твоя цель — Церрукан.

Внутри у Кая все похолодело, но голос его звучал бесстрастно:

— Мы предупредим Урмана о нападении?

— Это уже третий вопрос. К тому же глупый. Никогда не спрашивай, если сам знаешь ответ. Надеюсь, тебе не надо говорить, что о содержании этого разговора никто не должен знать? Свободен.

Возвращаясь в лагерь, Кай не видел, где он шел. То, что рассказывал Мастер Ар в первый вечер у костра, не было абсолютной ложью. Его слуга хорошо помнил, как выглядело то, что осталось от заставского каравана, когда они наткнулись на него в пустыне. Сгоревшие остовы повозок, бурый от крови песок, трупы животных, тела людей — некоторые с синими лицами, потому что из них выкачали всю кровь… По следам на песке Кай тогда читал картину происшедшего так же ясно, как Мастер — по открытым его внутреннему взору следам боли, отчаяния, страха и ярости.

Парень содрогнулся, представив раскинувшегося в голубой пыли Токе с лицом цвета этой пыли… «Проклятие! И чем я могу помочь?!» В тот вечер он старался гнать от себя мысль о том, что повелитель мог нарочно навести гайенов на след каравана: просто для того, чтобы его исчезновение не вызвало вопросов, чтобы некому было рассказать о нем в Церрукане… Быть рядом с Токе и его отцом, говорить с ними было невыносимо. Каю казалось, будто он смотрит на мертвецов. Лучше бы там, у реки, караванщики послушали Маджара и прогнали их с Мастером в пустыню. Возможно, тогда людям не угрожала бы опасность…

Отгоняя воспоминания, он посмотрел на связанного, покрытого своей и чужой кровью Токе. Тот по-прежнему избегал его взгляда. «Возможно, парень о чем-то догадывается и считает меня предателем? Нет, навряд ли. Скорее, просто трусом…»

Еще несколько дней назад он был бы этому рад. Токе нравился ему. Но что было хуже того, Кай чувствовал, как против его собственной воли крепли между ними узы привязанности; узы, возникшие так быстро и так неожиданно для не-человека, которому заказано было сходиться с людьми. Один взгляд, одно слово — и было уже поздно. То, что казалось игрой, в шутку данное обещание, вдруг связало его с чужой судьбой так же крепко, как кровная клятва. Но у Кая было свое предназначение. Останься он рядом с Токе, и мальчишка поневоле будет вовлечен в события, участия в которых меньше всего можно было бы пожелать другу. Брось он Токе сейчас, когда паренек так нуждается в поддержке, — и это будет настоящим предательством. Не только по отношению к товарищу, к мертвой девушке, но и к чему-то в самом себе…

«Хотя что от меня осталось? Клык назвал пленников „обесчещенными“. Тогда что говорить обо мне, рабе от рождения, у которого никогда и не было чести? Который никогда не принадлежал самому себе? И все же… Мастер сказал: „Поступай, как знаешь“. Эти слова в какой-то мере развязывают мне руки…»

Но Кай никак не мог решить, как распорядиться этой малой толикой выпавшей ему свободы. Вертевшиеся в голове мысли лишили его сна. Он долго сидел, глядя на мерцающие огоньки звезд там, где их не закрывало полотнище паруса. Наконец, приняв решение, пленник сомкнул усталые веки. Он чувствовал, что эта ночь будет короткой.

Часть 3

ДЕРЕВЯННЫЙ МЕЧ

ГЛАВА 1,

в которой Аркон философствует

Высокие стены Церрукана пленники увидели на рассвете. Восходящее солнце окрасило их в нежные перламутрово-розовые тона. Пески вокруг переливались всеми оттенками сиреневого. Стремительно поднявшийся занавес темноты открыл прежде невидимую городскую стену в неожиданной близости от Токе и его спутников. От невероятных размеров сооружения у них захватило дух. Огромные каменные блоки, из которых была сложена приступная стена Церрукана, тянулись влево и вправо насколько хватало глаз. Вверх же они вздымались на такую высоту, что люди казались муравьями у их подножия. Никогда в жизни Токе не видел ничего подобного.

— Вот это красота! — восхищенно выдохнул кто-то из караванщиков за его спиной.

— Красота! — фыркнул другой. — Ты лучше на вольный мир полюбуйся в последний разок, пока можешь! На стены-то наглядишься еще: живым небось за них уже и не выйдешь!

— Типун тебе на язык! — огрызнулся третий, надорванный и хриплый голос. — Зачем последнюю надежду у парня отнимаешь?

Токе не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, кто говорил. Вместе с тремя другими пленниками он был привязан за шею к длинному деревянному брусу, который они практически тащили на своих плечах. Деревяшка ограничивала движения, а следовательно — вероятность побега. Руки у всех оставались по-прежнему связанными за спиной. Говорившие шли в соседней связке, сразу позади. Впереди брели еще три четверки. Маленькая колонна была окружена вооруженными гайенами, ведущими ее к городским воротам.

Аркон, привязанный к шесту сразу за Токе, рассказал, что ворота Церрукана открываются на рассвете, а через час начинается торговля на Рыночной площади. Поэтому пленников подняли сегодня еще затемно и погнали через пустыню. Не мог же корабль гайенов подойти к городским вратам, как моряк к родному причалу! А на рынке товар должен быть к началу торгов, чтобы взять за него лучшую цену. Вот потому их — тот самый товар — и вели, несмотря на ночной холод, через пески, чтобы поспеть к рассвету. Теперь идти осталось, видно, уже немного.

Как будто специально, чтобы вконец испортить и так мрачное настроение Токе, Аркон всю дорогу не закрывал рта. А ведь, казалось бы, раненый, надо беречь дыхание… Но нет! Вполголоса, чтобы не протянули плетью конвоиры, он трепался обо всем на свете: от своих любовных похождений и голодного детства в Уграде до невольничьих рынков Церрукана, гладиаторов и особенностей национальной кухни обитателей города. Несмотря на то что идущий впереди даже не старался делать вид, что слушает, Аркон пел соловьем. А духу просто сказать «Заткнись!» и сорвать злобу на чудом с того света вернувшемся товарище у Токе не хватало. Он терпел и молча шел дальше, думая о своем.

В который раз парень пытался осмыслить то, что произошло там, на ничем ранее не приметном островке голубого песка, теперь ставшем бурым до первых осенних дождей; то, что случилось на горячей от солнца палубе чужого корабля, с которой потом пленников заставили оттирать кровь Майкен… Пытался найти логическое объяснение, найти причину, найти виновного…

«Почему из всего сотенного каравана — именно отец? Почему Майкен? Уж если кто и заслужил жизнь, то именно они! Почему не я? Никчемный мальчишка, непослушный сын, нерасторопный спаситель…» Слова Майкен снова и снова звучали в голове: «Наши судьбы связаны, Токе, твоя и моя. Я верю, что, пока мы вместе, со мной ничего не может случиться». «Как же я подвел Майкен, как обманул ее веру в меня!»

Но другой голос внутри него, тонкий и упрямый, спешил с оправданиями: «Разве не было бремя доверия, возложенное на тебя Майкен, слишком тяжелым для твоих плеч? Разве может обычный человек, каким бы смельчаком и искусным воином он ни был, тягаться со сверхъестественными силами, со злым роком, возможно, с самим… колдовством?»