Слуги Темного Властелина - Бэккер Р. Скотт. Страница 48

В ком видят власть – тому власть и достается. Всю свою жизнь Конфас был окружен наставниками. Но именно его бабка, неистовая Истрийя, сделала больше, чем кто бы то ни было, для того, чтобы Конфас сделался тем, кем ему предстояло стать по праву рождения. Вопреки желанию его отца, бабка настояла на том, чтобы он провел раннее детство в величии и роскоши императорского двора. Она воспитала его как родного сына, поведала ему историю их династии, а через нее – и все неписаные тайны государственного правления. Конфас подозревал даже, что бабка приложила руку и к сфабрикованным обвинениям, по которым отец был казнен – просто затем, чтобы тот не вмешался в порядок наследования, буде ее старший сын, Икурей Ксерий III, внезапно скончается. Но более всего она заботилась о том, чтобы ни у кого не возникло даже тени сомнения, что он и именно он, Конфас, станет наследником Ксерия. Даже когда он был еще юношей, бабушка обставляла его жизнь как спектакль, будто каждый его вздох являлся триумфом империи. И теперь дядя не осмелится противоречить этому, даже если ему удастся произвести на свет сына, которого не будет шатать ветром, и который не будет нуждаться в подгузниках вплоть до совершеннолетия.

Она сделала для него так много, что он, пожалуй, почти любил ее.

Конфас еще раз окинул взглядом дядю. Император теперь был ближе, достаточно близко, чтобы Конфас мог разглядеть его одеяние. Он удивился, увидев рог из белого войлока, торчащий над золотой диадемой. Ни один нансурский император не носил короны Шайгека последние триста лет, с тех пор, как эта провинция отошла фаним. Что за дурацкое высокомерие! Что могло побудить его к подобной выходке? Или дяде кажется, будто, если он нацепит на себя побольше пустых безделушек, это поможет сохранить величие?

«Он понимает… Он понимает, что я превзошел его!»

На обратном пути из степей Джиюнати Конфас неотступно размышлял о дяде. Он сознавал, что главный вопрос сейчас состоит в том, что император сочтет более уместным: продолжать использовать его как орудие для новых целей или же избавиться как от угрозы. Тот факт, что Ксерий сам отправил племянника разгромить скюльвендов, ни в коей мере не отменял возможности того, что теперь он пожелает от него избавиться. В том, чтобы убить человека за то, что он успешно выполнил поручение, есть некая жестокая ирония, но для Ксерия это ничего не значит. Подобные «несправедливости», как назвали бы это философы, – плоть и кровь имперской политики.

Нет. Конфас отчетливо понимал, что при всех прочих равных дядюшка непременно попытается его убить. Он разгромил скюльвендов – и этого достаточно. Даже если, как опасался Конфас, его триумф не преобразится в возможность свергнуть дядюшку, Ксерий, который подозревает заговор каждый раз, как двое из его рабов пёрнут в унисон, на всякий случай предположит, что такая возможность у него есть. При всех прочих равных Конфасу следовало бы вернуться в Момемн с ультиматумом и осадными башнями.

Но дело обстояло не так просто. Битва при Кийуте была всего лишь первым шагом в обширных планах перехватить Священную войну, вырвать ее из рук Майтанета. А Священная война была ключом к дядиной мечте о восстановленной империи. Если удастся раздавить кианцев и все старые провинции будут отвоеваны, тогда Икурей Ксерий III останется в истории не в качестве императора-воителя, подобно Ксатантию или Триаму, но как великий правитель, подобный Кафрианасу Младшему. Такова была его мечта. И до тех пор, пока Ксерий за нее цепляется, он будет делать все, чтобы не поссориться со своим богоравным племянником. Одержав победу над скюльвендами, Конфас сделался более опасным, но еще более полезным.

Из-за Священной войны. И снова все сводится к этой проклятой Священной войне!

С каждым шагом Конфаса Форум надвигался все ближе, заслоняя небо. Дядюшка, который выглядел еще нелепее теперь, когда Конфас осознал, что у него на голове, тоже становился все ближе. Несмотря на то что на таком расстоянии его загримированное лицо казалось совершенно бесстрастным, Конфас увидел – или ему показалось? – как его руки на миг смяли складки пурпурного одеяния. Неужели нервничает? Главнокомандующий едва не расхохотался. Немногие вещи он находил более забавными, чем дядюшкина нервозность. Так и надо: червякам положено извиваться!

Дядюшку Конфас ненавидел всегда, даже мальчишкой. Но несмотря на все свое презрение к нему, он давно отучился его недооценивать. Его дядюшка был как те редкостные пьяницы, которые сутками напролет пребывают в полусонном состоянии, но стоит им столкнуться с опасностью — они тут же делаются бдительными и смертельно опасными.

Интересно, сейчас он чует опасность или нет? Икурей Ксерий III внезапно показался загадкой – неразрешимой загадкой. «О чем ты думаешь, дядюшка?»

У Конфаса так чесался язык задать этот вопрос вслух, что он не мог не поделиться им с кем-то еще.

– Скажи, Мартем, – спросил он вполголоса, – что бы ты ответил, если бы тебя попросили угадать, о чем думает мой дядя?

Мартем был не расположен к разговорам. Возможно, он полагал, что в подобных обстоятельствах болтовня неуместна.

– Вы его знаете куда лучше, чем я, господин главнокомандующий.

– Эк ты ловко вывернулся!

Конфас помолчал. Его внезапно осенило, что, возможно, Мартем так нервничает вовсе не оттого, что ему впервые в жизни предстоит императорская аудиенция. Когда это Мартем боялся высокопоставленных особ?

Никогда.

– Ты думаешь, мне есть чего опасаться, Мартем?

Взгляд легата остался прикованным к далекому императору. Он даже глазом не моргнул.

– Да, есть.

Не заботясь о том, что могут подумать те, кто на них смотрит, Конфас повернул голову и внимательно вгляделся в профиль легата, еще раз отметив его классический нансурский подбородок и сломанный нос.

– Это почему же?

Мартем некоторое время – Конфасу показалось, что очень долго, – шагал молча. Конфасу отчаянно захотелось его стукнуть. Ну зачем нарочно тянуть с ответом, когда решение всегда известно заранее? Ведь Мартем говорит только правду!

– Я только знаю, – промолвил наконец легат, – что, будь я императором, а вы моим главнокомандующим, я бы вас опасался.

Конфас фыркнул себе под нос.

– А кого император опасается, того он убивает. Вижу, далее вы, провинциалы, знаете ему истинную цену. Однако дядюшка опасался меня с тех самых пор, как я обыграл его в бенджуку. Мне тогда было восемь лет. Он бы тут же велел меня удавить – потом сослался бы на то, что я подавился виноградом, – если бы не моя бабка.

– Я не очень понимаю…

– Мартем, мой дядюшка опасается всех и вся. Он слишком хорошо знает историю нашей династии. Поэтому убивать его заставляют только новые страхи. Старых страхов, таких, как я, он почти не замечает.

Легат чуть заметно пожал плечами.

– Но разве он не…

И осекся, словно испугался собственной дерзости.

– Разве он не казнил моего отца? Казнил, конечно. Но поначалу он моего отца как раз не боялся. Он начал бояться его со временем, после того как… как приверженцы Биакси отравили его сердце слухами.

Мартем взглянул на него краем глаза.

– Но то, что вы совершили, господин главнокомандующий… Подумайте об этом! Стоит вам отдать приказ, и каждый из этих солдат – все до последнего! – отдаст за вас жизнь. Уж конечно, императору это известно! Чем не новый страх?

Конфас думал, что Мартему не по плечу его удивить, однако же он был ошеломлен как серьезностью ответа, так и его смыслом. Что Мартем предлагает? Мятеж? Прямо сейчас? Здесь?

Внезапно он представил, как поднимается на Форум, отдает честь дяде, потом разворачивается к тысячам солдат, выстроенных на плацу Скуяри, и взывает к ним, прося… – нет, приказывая взять штурмом Форум и Андиаминские Высоты. Его дядя падает, изрубленный в кровавые клочья… У него перехватило дыхание. Может, и это своего рода откровение? Видение будущего? Не следует ли ему… Да нет, это чистый идиотизм! Мартем просто не знает о великом замысле.