Изгнание - Лампитт Дина. Страница 103

– Черт, почему я не была достаточно внимательна на уроках истории? – тихо пробормотала она, а потом спросила: – Могу ли я тоже что-нибудь сделать?

Блеснувшие в утреннем свете глаза Джоселина проследили за ее взглядом.

– Ты ведь не захочешь стать поварихой?

– Можно и поварихой, если для меня не найдется ничего другого.

Он ответил очень серьезно:

– Нет, ничего не найдется. Все остальное может быть слишком опасно.

– Почему?

– Потому что все другие должности связаны с риском, женщинам приходится находиться на поле боя и рисковать наравне с мужчинами. Что касается разведчиков, то они в любой момент могут быть разоблачены.

– А разведчики – это то же самое, что и шпионы?

– Да, что-то в этом роде. Только женщины обычно занимаются разведкой задолго до сражения, чтобы узнать о противнике заранее, а не пробираются в его расположение во время боя, как это делает Карадок.

По спине Николь забегали мурашки:

– И что же им нужно разведывать?

– Ну, например, где спят вражеские солдаты и сколько их.

– И как же они это делают?

– Ну, кто-нибудь может переодеться, например, женой фермера и проникнуть в расположение врага.

– А, понятно, – произнесла Николь, решив, что лучше оставить эту тему.

Не то чтобы она считала ее для себя слишком опасной, просто она поняла по глазам Джоселина, что эта тема ему неприятна.

В тот же день, первого июля 1644 года, ближе к вечеру, они дошли до Йорка и, обойдя город, стали лагерем возле Марстон-Мура. Услышав это название, Николь наконец-то вспомнила, что здесь произошло кровавое и ужасное сражение, но кто вышел из него победителем, ей никак не удавалось вспомнить. Пока она ломала над этим голову, снова и снова укоряя себя за то, что была недостаточно внимательна на уроках истории, события тем временем начали развиваться. Маркиз Ньюкасл прислал приветственное письмо принцу, которое Руперт воспринял как готовность служить под его командованием. Поэтому он послал в город Георга Горинга с посланием для Ньюкасла, где говорилось, что тот должен быть готов со своими людьми к четырем часам следующего утра к совместной битве с парламентариями. Отправив письмо, Руперт сел на коня и еще раз объехал свой лагерь, чтобы убедиться в готовности своих солдат.

Делая обход, принц совершенно неожиданно столкнулся с Николь и остановился как вкопанный, в изумлении глядя на нее.

– Что за черт! Арабелла, Боже мой, что вы тут делаете?

– Я решила поехать с Джоселином. Я почувствовала, что не смогу сидеть дома, сложа руки.

Руперт сделал шаг в ее сторону:

– Если бы я только знал, что вы здесь, я послал бы вам записку…

– Ваше высочество, – строго произнесла Николь, – я здесь со своим мужем, и единственное, о чем хочу вас попросить, – держитесь от меня подальше. То, что между нами произошло, должно быть забыто.

Принц горестно рассмеялся:

– Как вы можете просить меня забыть то, что произошло, если я только об этом и думаю? Конечно, с вашей стороны это была всего лишь ошибка, но я был совершенно искренен в своих чувствах, я убедился, я понял, что безумно люблю вас!

Она вспыхнула и рассерженно отвернулась со словами:

– Пожалуйста, не говорите мне об этом. Вы расстраиваете меня.

Принц страстно прижался губами к ее руке:

– Я скорее умру, чем доставлю вам неприятности. Единственное, чего я хочу, чтобы вы были счастливы.

– Тогда постарайтесь, чтобы Джоселин ничего не заподозрил. Ведите себя естественно по отношению ко мне, умоляю вас.

Руперт помрачнел:

– Не показывать вида, что я безумно влюблен в вас, – это самое страшное, о чем вы можете меня просить.

– Но я умоляю вас, сделайте это, так будет лучше для всех.

– Хорошо. Но и не мечтайте о том, что я хоть на секунду перестану думать о вас.

– О, Господи! – воскликнула Николь, и в ее голове мелькнула шальная мысль о том, что если бы она надумала собирать «коллекцию» в этом столетии, то принц был бы наверняка первым в ее списке.

Появление Джоселина, который вернулся после обхода своего небольшого отряда, избавило ее от необходимости продолжать разговор. Увидев принца Руперта, он поклонился, сделав замысловатый реверанс, на который принц ответил едва заметным кивком головы. Заговорил он с ним, однако, вполне любезно.

– Я рассчитываю объединиться с маркизом Ньюкаслом завтра на рассвете, однако до этого времени мне хотелось бы отдохнуть. Буду вам очень признателен, Аттвуд, если вы с вашей женой разделите со мной обед.

– С удовольствием, – ответил Джоселин, но его лицо стало вдруг озабоченным. – Вы расскажете нам за обедом о своих планах?

– Мой план, – ответил принц, поворачиваясь, чтобы уйти, – побольнее укусить ненавистного противника.

– Конечно, конечно, – поспешно произнес Джоселин, глядя вслед удаляющемуся Руперту. – Он явно чем-то расстроен. Я бы даже сказал, что он нервничает, если об этом человеке вообще можно такое сказать.

– Ты говоришь о нем так, как будто он бездушная машина, – произнесла Николь, дотрагиваясь рукой до запястья мужа.

– Но это так и есть. Он отличная машина, способная безошибочно вести бой, и ему совершенно чужды жалость, нежность и другие чувства.

– Какая ерунда. Он же любит своих собак.

– И еще тебя, чему я совсем не удивлен, – ответил Джоселин, играя ее длинными локонами. – Я всегда считал, что его соперничество с кузеном из-за тебя вовсе не было простой забавой.

Николь повернула к нему совершенно бесстрастное лицо; в тот момент она возблагодарила Бога за то, что была актрисой.

– Совершенно не понимаю, почему ты так думаешь. – С этими словами она зашла в палатку, чтобы переодеться.

Все военачальники в лагере были заранее предупреждены об обеде с принцем. Он состоялся в тот же день, первого июля, поздно вечером. Стол стоял прямо на улице перед палаткой Руперта, и за ним располагались все преданные ему и королю люди. Тут были лорды Байрон, Малинекс и Аттвуд, сэр Сэмюэл Тьюк, сэр Френсис Макуорс, сэр Уильям Блэкистон, сэр Чарльз Лукас, братья Артур и Маркус Тревор, а также полковники Дейкр, Карнаби и Лэнгдейл. Николь была единственной женщиной за столом и, сидя справа от принца, чувствовала себя ужасно неловко, потому что ей приходилось, находясь от него так близко, постоянно держать дистанцию.