Золотой ключ. Том 3 - Роун Мелани. Страница 83

— Но людей невозможно заталкивать в картины и вынимать их оттуда! — запротестовал Тосио. — -Так не бывает. Наверное, он написал этот портрет для того, чтобы заставить ее покинуть Тайра-Вирте.

— Нет. — Гиаберто покачал головой. — Элейна права. Здесь записаны именно запирающие заклинания, а не какие-то другие. Дамиано десять дней работал с архивами и нашел описание, сделанное во времена Коссимио Первого. Сааведра действительно переместилась с одного места на другое — внутри картины.

Один лишь Тосио что-то проворчал себе под нос. Остальные, судя по их потрясенным лицам, уже поверили.

— Но если Сааведра и в самом деле жива, — продолжал Гиаберто, — то что нужно сделать для ее освобождения?

— Я самым тщательным образом изучила портрет, — ответила Элейна. — Дверь кажется мне знакомой.

В этот момент вернулся Дамиано и привел с собой Кабрала. Старик долго смотрел на Сааведру — он явно испытывал какие-то чувства, но не пожелал поделиться своими мыслями с остальными. После длительного молчания Кабрал покачал головой, как служанка, снимающая метлой паутину.

— Да, мне знакома эта дверь. Мне тоже кажется, что я видел ее где-то в Палассо.

— Давайте попытаемся ее найти, — предложил Гиаберто. Они направились в старую часть здания по древним коридорам с деревянными полами, рассохшимися от времени. Здесь жили слуги или находились кладовые. Вскоре впереди они увидели смутные очертания лестницы, ведущей в один из коридоров с побеленными стенами, покрывшимися за долгие годы серой пылью.

— Странно, — пробормотал Гиаберто. — Я думал, что хорошо знаю весь Палассо, но здесь никогда не был.

Первый раз они прошли мимо — хотя как такое могло произойти, если дверь находилась перед ними? Лишь волшебство могло быть причиной их временной слепоты. Обычная дверь и в то же время совсем необычная: старое полированное красное дерево со щеколдой из кованого железа, а по краю выписаны магические значки и многочисленные железные пластины.

Кабрал толкнул дверь. Оказалось, она не заперта на замок. Для тех, кто не знал о ней, она попросту не существовала. Элейна содрогнулась от мысли, что никто, кроме Сарио, понятия о ней не имел целых триста с лишним лет.

Они вошли. Внутри пыль лежала таким толстым слоем, что на полу остались глубокие следы от их ног. Элейна медленно поворачивалась, осматривая комнату. Несмотря на грязь и запустение, она узнала детали, виденные ею на картине: окно, туалетный столик, свечу и масляную лампу, стоящее на мольберте зеркало; покрытое густым слоем пыли, оно ничего не отражало. Не хватало только инкрустированной самоцветами книги и женщины.

— Портрет был написан здесь, — с благоговением, еле слышно сказал Гиаберто. — Может быть, тут была ее комната? Возможно, нам нужно привести ее в порядок, чтобы освободить Сааведру?

Кабрал провел пальцем по столику, и в воздух поднялись тучи пылинок.

Элейна чихнула.

— А не могли бы вы.., написать другую сторону двери и.., освобождающее заклятие, чтобы Сааведра смогла открыть ее? Разве она не пытается это сделать?

— Матра Дольча, — пробормотал Гиаберто, поворачиваясь к Элейне. — Конечно! Вероятно, не потребуется ничего более сложного. Тебе следовало родиться с Даром, ниниа мейа.

Элейна отпрянула от него.

— Прошу прощения, — поспешно сказал Гиаберто. — Не сердись, Элейна.

— Вы не имели в виду ничего плохого, тио.

— Пойдем, Элейнита. — Кабрал взял ее за руку. Вместе они вернулись в ателиерро.

Как Премио Фрато Гиаберто начал срочно отдавать распоряжения.

— Я возьму весь риск на себя, — заверил он, — потому что остальные должны сохранить силу, если меня постигнет неудача.

Элейна наблюдала за приготовлениями. Разве могла она себе представить, что станет свидетелем столь неординарного предприятия! Гиаберто взял ланцет, нагрел его в пламени свечи и, сделав надрез на руке, смешал краски с собственной кровью… Однако в воздухе не заклубился волшебный туман — впрочем, Элейна и не ждала ничего подобного. Краски выглядели точно так же, как и раньше. Гиаберто добавил туда свои слезы, слюну и мутную жидкость из заранее приготовленного флакона.

В ателиерро нашлось множество подходящих деревянных панелей. Они выбрали дубовую и прислонили к стене, потому что она была слишком большая, чтобы ставить ее на мольберт. По памяти Гиаберто нарисовал контуры двери, Элейна и Кабрал помогали ему советами. Потом он взялся за краски, и с первой попытки, на фоне выбеленной стены, перед ними возникла старая дверь из красного дерева, окованная железными пластинами с волшебными знаками, идущими по краю. И еще он вплел в рисунок символы, которые Элейна знала: лесной орех — Знание, лист плакучей ивы — Свобода, розмарин — Память.

Пробил колокол, возвещающий о наступлении полуночи и Миррафлорес, месяца цветения, плодородия и возрождения. Краска еще не успела просохнуть, а Гиаберто уже вплетал тончайшие узоры тайнописи — следы птицы на болотном песке, линии на ладони: “Чар больше нет. Приходит свобода”.

Над крышами домов забрезжил рассвет, когда Гиаберто нанес последний мазок и отступил назад.

— Матра эй Фильхо! — послышался шепот Кабрала.

Движения еще не было, но они почувствовали некое изменение, перемещение воздуха.

Дверь открыта!

Комната на огромном портрете оставалась неизменной во всех деталях. За исключением одной — она была пуста, словно в ней никогда никто и не находился. Гиаберто опустился на стул как раз в тот момент, когда щеколда на его картине отодвинулась.

Дверь открылась. Женщина осторожно переступила через невидимый порог и вошла в ателиерро. Она стояла и смотрела на них моргая — ее глаза еще не привыкли к новому освещению. Она поднесла руку к горлу, словно пыталась сказать что-то, но не могла произнести ни звука. Неуверенно подошла к стене и провела пальцами по гладкой деревянной поверхности. Потом медленно повернулась, шурша пышными пепельно-розовыми юбками, и огляделась по сторонам. Наконец подошла к Элейне, коснулась ее руки, платья, ленты на поясе. Руки у женщины оказались прохладными, но, вне всякого сомнения, она была живая.