Золотой ключ. Том 3 - Роун Мелани. Страница 99

Только с ней. Разве он не обещал научить ее всем секретам иллюстраторов? И секретам, которые знал только он, а за триста долгих лет ему наверняка открывались вещи удивительные. И все, что Сарио имел, он отдал именно ей. Потому что она такая же, как он.

У Элейны дрожали руки, когда она поднесла лист пергамента к огню. Хрупкая страница словно нашептывала ей голосом Сарио: со временем она сумеет разобрать то, что написано в этой книге, он же смог. Если у нее будет достаточно времени, она узнает все, что знал Сарио, и хотя у нее нет Дара, чтобы самой рисовать заклинания, можно взять учеников, показать им…

Матра Дольча! Вот к чему приводят подобные размышления: к гордости, высокомерию, полной катастрофе. К смерти. Сарио убил Агустина, Андрее и всех мужчин на Пейнтраддо, не говоря уж о множестве других: их воспоминания, их жизни утеряны навсегда.

Проклиная Сарио, Элейна поднесла к огню конец древнего пергамента. Край запылал и сморщился. Буквы сияли серебряным светом, искрились и умирали. Их древняя красота потускнела, приобрела коричневый оттенок, почернела, а потом вспыхнула белым пламенем и обожгла пальцы. Элейна вскрикнула и уронила страницу.

Так сгорит и она сама, если ступит на тропу, по которой шел Сарио. Со слезами на глазах смотрела Элейна на догорающее пламя. Когда остался только пепел, она повернулась и взглянула на Пейнтраддо Меморрио.

Подойдя к картине, провела пальцами по поверхности, точно пыталась почувствовать Сарио. Какие-то портреты потрескались и пожелтели, другие казались совсем новыми и свежими. С течением времени менялся стиль художника, но не было сомнения, что все они написаны одной и той же рукой. Настоящий шедевр — множество лиц, глядящих с полотна. Каждый представлял собой отдельную личность, но у всех были глаза Сарио: темные, карие глаза. Композиция, естественно, не могла быть совершенной — и действительно, одна часть картины оставалась незаконченной — белая грунтовка для нового портрета. И все же Пейнтраддо можно считать произведением искусства. Хотя Элейна и не знала людей, изображенных на полотне, она была в состоянии проследить за судьбой Сарио по мере того, как он переходил из старого тела в новое. Его мастерство росло с каждым следующим произведением. Тайнопись, переходящая от одного лица к другому, спрятанная под обычной краской, словно поведала ей историю его жизни.

"Сожги все, что ты там найдешь”. Но Элейна не могла. Она не могла уничтожить этот шедевр.

Всхлипнула, вытерла слезы, вернулась к столу. Череп стоял рядом с книгой, их соседство напоминало: знание убило первого Сарио — хотя Сарио продолжал жить, — уничтожило то лучшее, что в нем было, и усугубило темные стороны его души. Что еще написал тза'аб в священной книге? Наверняка не только плохое; а вдруг в ней сокрыто добро, которого Сарио не захотел увидеть? Не ей об этом судить.

Элейна снова полистала страницы книги и поняла, что не сможет ее сжечь. Но и хранить у себя не должна. Потому что Кита'аб отдал ей Сарио Грихальва.

Закрыв тяжелый том, Элейна осторожно опустила его в ларец вслед за черепом и заперла бронзовым ключом. Набросила на Пейнтраддо покрывало, закрыла за собой дверь мансарды и по тихим улицам зашагала обратно к Палассо Грихальва. Во дворе стояла карета Великого герцога Ренайо. В ателиерро горел свет. Элейна торопливо поднялась по лестнице, постучала, подождала немного, раздумывая о том, какая встреча ее ждет.

Ее впустили.

— Я рад, что ты пришла. — Кабрал шагнул ей навстречу. — Садись сюда, меннина. Ты будешь свидетелем.

Она удивилась, увидев в ателиерро не только Великого герцога, но и Премио Санкто и хрупкую фигурку Премиа Санкты. Она сидели рядом, напротив Элейны. В центре ателиерро установили картину, на которой была изображена комната со свежевыбеленными стенами, без окон, без дверей, без всякой мебели; исключение сделали лишь для мольберта и зеркала — в нем отражалось пламя свечи и свет масляной лампы, находившейся где-то в другой части комнаты. В углах виднелись четыре высокие железные стойки со свечами. Две лампы свисали с потолка. Мастерство Сааведры было так велико, что создавалось впечатление, будто одна из них зажжена всего несколько мгновений назад. В остальном — самое обыкновенное помещение, ничего особенного. Даже на дощатом полу не видно никакого рисунка.

Сааведра стояла возле мольберта и готовила палитру. На ней было белое платье с высокой талией и бледными цветами лаванды;

Элейна почти сразу его узнала — раньше оно принадлежало Беатрис, видимо, его слегка переделали, чтобы оно подошло более высокой Сааведре. Вдоль одной стены сидели Вьехос Фратос, несчастный Эдоард устроился рядом с отцом и смотрел на свою невесту с благоговейным ужасом.

Элейна вздрогнула, когда женщина-иллюстратор спокойно разрезала себе руку ланцетом, а потом смешала выступившую кровь с красками. Премиа Санкта едва слышно произнесла какую-то молитву. Но никто не стал возражать.

— Приведите его, — сказала Сааведра.

Когда ее приказание было исполнено, Сааведра спросила:

— Хочешь ли ты сказать нам что-нибудь еще?

— Нет, мне нечего вам сказать, — ответил Сарио, — но я жду, когда ты поблагодаришь меня за то, что я заставил тебя познать свой Дар.

Она не обратила на его слова ни малейшего внимания. — В чем тайна твоей долгой жизни? Как тебе удалось попасть сюда? Чьи тела и жизни ты украл? Я знаю, ты это делал, потому что почерпнула сведения из книги, которую ты нарисовал в комнате, где я была заключена. Именно эта книга, Сарио, научила меня всему, что мне нужно знать сегодня, чтобы наказать тебя за твои преступления.

В ответ он лишь сжал губы.

— Посадите его сюда, — велела Сааведра.

Сарио подтолкнули вперед, и он оказался внутри круга, начертанного на полу. Только после этого ему развязали руки. Потом повернули так, чтобы он оказался спиной к Сааведре.

Только теперь он увидел Элейну. Его глаза загорелись.

Сааведра зажгла свечу и поставила ее перед изображением Матры эй Фильхо. Начала негромко произносить заклинания, которые сразу наполнили комнату странным мелодичным шелестом.