Драконья алчность - Малинин Евгений Николаевич. Страница 5

— Они все сейчас в первом зале… Но скоро должны выйти… Там и смотреть-то особенно не на что…

Тут он огромным усилием воли заставил себя замолчать, удивленно похлопав ресницами.

— Ну и прекрасно! — с воодушевлением воскликнул Толик. — Мы сами их найдем, можешь нас не провожать!…

Ухватившись за мой рукав и бросив, как само собой разумеющееся: «Это со мной…» — он потянул меня внутрь помещения.

За нашими спинами раздалось слабое, растерянное «э-э-э…», но мы, бравые журналюги, даже не оглянулись на оболваненного милицейского офицерика. Уже в темноте коридора я едва слышно поинтересовался:

— А если следствие ведет не Шумский, что мы будем делать?

— Да не знаю я никакого Шумского-Мумского… — пробормотал в ответ Корсаков. — Просто назвал первую пришедшую в голову фамилию, чтобы казаться осведомленным!…

«Вот так действуют московские журналисты! — восхищенно мелькнуло в моей голове. — Будет о чем написать в моей милой провинциальной газете!»

Между тем темный коридорчик кончился солидной дверью, но между нею и косяком наличествовала вполне достаточная щель, — достаточная для того, чтобы слышать, о чем говорили в комнате. А разговор этот был весьма интересен!

— …этого просто не может быть! — не громко, но очень авторитетно гудел явно начальнический баритон. — Нет в криминалистической практике случаев, чтобы грабитель не оставил ну совершенно никаких следов!…

— И тем не менее, генерал, это так, — ответил баритону усталый и какой-то безразличный тенорок. — Мои специалисты осмотрели все помещение выставки очень внимательно и… ничего не обнаружили… А я своим специалистам вполне доверяю…

— Доверяете! — Баритон заметно раздражался. — Значит, я должен поверить в то, что грабители летали по помещению и вскрывали витрины, не прикасаясь ни к стенам, ни к стеклам, ни к потолку, ни к полу!… Да вы у нас, милый Николай Васильевич… сказочник! Гоголь, случаем, не ваш псевдоним?… Вы что же, хотите заставить нас поверить в нечистую силу, которая, кстати, еще и сигнализацию отключает!

Грозный монолог на секунду прервался, после чего зазвучал в несколько ином ключе:

— А вот и наши… к-хм, музейные деятели! Ну так что, определили вы наконец, что конкретно похищено?!

— Да, това… госпо… генерал, — ответил очень неуверенный, даже слегка дрожащий голос. — Похищены изумрудная брошь, сапфировая брошь, алмаз «Шах» и эгрет в виде фонтана…

На секунду в комнате повисло молчание, а затем с некоторым даже облегчением снова прозвучал баритон:

— Ну, не так уж и много…

— Немного!… — неожиданно взвизгнул докладывавший о пропажах голос, мгновенно ставший уверенным до истерики и срывающимся на фальцет. — Немного!… Три камня из семи исторических камней Алмазного фонда и одно из наиболее значительных художественных произведений — это, по-вашему, немного?!!

— Скажите спасибо, что у вас не утащили большую императорскую корону, скипетр и державу!… — неожиданно брезгливо осадил истерику баритон. — А эти… пропажи… мы как-нибудь… замнем…

И снова за дверью наступила тишина, было слышно только шумное дыхание явно обиженного музейного деятеля. Только спустя несколько секунд баритон снова вернулся к прерванному было разговору:

— Так все-таки, Николай Васильевич, как могли похитители забрать… э-э-э… экспонаты, не вскрыв и не повредив остекление витрин?…

— Не знаю… — негромко ответил усталый тенор. — Пока не знаю… Но узнаю…

— Вы уверены в том, что узнаете?… — слегка насмешливо поинтересовался баритон.

В этот момент мне на плечо легла чужая тяжелая рука, и позади нас раздался негромкий уверенный голос:

— Вы кто такие и каким образом проникли сюда?! — Вслед за этим нехорошим вопросом последовал увесистый толчок, мы с Корсаковым, подпихивая друг друга, открыли дверь и ввалились в помещение, где происходил подслушанный нами разговор. Следом за нами вошел невысокого роста, коренастый мужчина лет сорока с двусмысленной улыбкой на грубо вылепленной физиономии.

— Вот, господа, посмотрите, для кого вы тут вели обсуждение! — все так же спокойно проговорил наш «пленитель». — И где же ваша хваленая секретность!…

Вся компания, собравшаяся в переднем зале выставки, уставилась на нас.

Я бегло осмотрелся. Помещение было неярко освещено, причем большая часть освещения проистекала от подсветки витрин. На странного вида корявых табуретах сидели четверо мужчин: трое в штатском и один в милицейском генеральском мундире. Чуть в стороне, около одной из витрин, стоял еще один милицейский генерал, а напротив него невысокий старичок в весьма непрезентабельном костюмчике. Рядом со стариком растерянно топталась совсем еще молодая женщина в неброском темном платьице, с гладко зачесанными волосами и огромными очками на тоненьком носу. На ее лице было написано самое настоящее горе. Двое довольно молодых мужчин в штатском копались в отдаленном углу, фотографируя одну из витрин каким-то чудным фотоаппаратом, оснащенным фотообъективом совершенно невообразимой величины.

— А вот этого молодца я знаю!… — заявил вдруг стоявший милицейский генерал знакомым баритоном. — Это… э-э-э… Корсаков… корреспондент весьма желтенькой газетки! «Криминальный беспредел» — это ведь твоя рубрика, милейший? — обратился генерал к Тольке с очень нехорошей улыбочкой.

— Вот только прессы нам здесь не хватало… — брезгливо пробурчал один из сидящих штатских уже слышанным тенором.

— А второй, по всей видимости, фотограф…— высказал предположение сидевший генерал. — И где же твоя камера, милейший?… — обратился он ко мне.

Я ничего не ответил на вопрос генерала, да тот и не ждал никаких ответов. Вместе со своим коллегой он принялся обсуждать, что же делать со слишком любопытными журналистами… но я и в этот, казалось бы, жизненно важный для меня и прямо ко мне относящийся разговор не вникал. Я вдруг понял, что весь этот зал до краев наполнен чудовищной, бьющей через край, дикой и совершенно неорганизованной магической энергией! Она клубилась вокруг собравшихся людей неким безумным смерчем, словно ее кто-то бросил на произвол судьбы и она не знала, как покинуть это помещение!